Тишина. Глубокая, звенящая тишина, которую нарушает только бешеный стук моего сердца. Я ворочаюсь в постели, простыни сбиваются в комок. Под веками горят цифры, схемы, строчки из досье Макарова. И его слова. «Хорошая работа, Дарья». Они звучат на repeat, смешиваясь с памятью о его руках на моей коже.

Внезапно дверь распахивается. Я вздрагиваю и привстаю на локте, хватая воздух. Он стоит на пороге, освещенный полосой света из коридора. В руках — два хрустальных бокала и бутылка темного, почти черного вина.

— Не спишь, — констатирует он. В его голосе — не вопрос, а нечто среднее между укором и удовлетворением. — Мешают мысли? Или... ожидание?

Он входит, заполняя собой пространство комнаты. Ставит бокалы на тумбочку, наливает вино. Тягучее, ароматное. Протягивает один бокал мне.

— Пей. Это поможет перезагрузиться.

Я медленно принимаю бокал. Пальцы дрожат, касаясь холодного хрусталя. Он присаживается на край кровати, слишком близко. Его бедро касается моего под одеялом. От точки соприкосновения по телу бегут мурашки.

— Твой анализ был... неожиданным, — говорит он, отпивая вина. Его взгляд тяжелый, изучающий. — Глубоким. Я не ожидал такого от тебя.

— Что вы ожидали? — срывается у меня, горечь прорывается сквозь усталость. — Что я буду просто молчаливой куклой?

— Отчасти, — говорит он, и в его глазах мелькает искра чего-то похожего на азарт. — Но ты оказалась интереснее. Гораздо интереснее. В тебе есть сталь, Дарья. Скрытая, неограненная, но сталь.

Он протягивает руку и неожиданно касается пальцами моего запястья, того места, где пульсирует жилка. Прикосновение легкое, почти невесомое, но от него перехватывает дыхание.

— Ты вся дрожишь от напряжения, — замечает он. — Как струна. Сейчас лопнешь. Это непродуктивно.

— А что продуктивно? — я пытаюсь выдернуть руку, но его пальцы сжимаются, удерживая с неожиданной нежностью.

— Умение переключаться, — его голос становится тише, интимнее. Он приближается, и запах его парфюма, виски и чего-то неуловимого, чисто мужского, окутывает меня. — Отдаваться процессу. Полностью. Будь то работа... или что-то иное.

Его свободная рука поднимается и касается моего лица. Большой палец проводит по линии скулы, заставляя меня замереть.

— Закрой глаза, — приказывает он, но на этот раз в его тоне нет привычной жесткости. Есть настойчивость, смешанная с чем-то... новым.

— Почему? — шепчу я, чувствуя, как сердце готово вырваться из груди.

— Потому что я так хочу. И потому что ты хочешь того же. Твое тело выдает тебя. Оно устало бороться.

Я зажмуриваюсь. Темнота обостряет чувства. Я слышу его дыхание, чувствую тепло его кожи, ощущаю, как его пальцы скользят с моего запястья на ладонь, переплетаясь с моими пальцами. Жест одновременно властный и бесконечно интимный.

— Дыши, — его шепот ласкает ухо. — Глубоко. И представь, что кроме нас двоих и этой комнаты, ничего больше нет. Ни прошлого, ни будущего. Только сейчас.

Его губы касаются моего виска. Легко, как падающее перо. Потом — уголка губ. Я замираю, ожидая грубости, требования. Но его поцелуй нежный, исследующий, будто он впервые пробует меня на вкус.

— Ты сегодня заслужила нечто большее, чем похвала, — он произносит это прямо в мои губы, и его слова пьянят сильнее вина.

Его руки отпускают мои пальцы и скользят вверх по рукам, к плечам, сбрасывая тонкие бретельки ночной рубашки. Ткань беззвучно сползает. Холодный воздух касается обнаженной кожи, но стыда нет. Есть только дикое, всепоглощающее ожидание.

Он отстраняется, чтобы снять пиджак, и я вижу его глаза в полумраке. В них нет привычной льдистости. Там горит огонь. Темный, опасный, манящий.

— Ложись, — его голос низкий, с хрипотцой.

Я повинуюсь, опускаясь на спину. Он накрывает меня собой, но его вес не давит — он окружает, создавая кокон из тепла и его запаха. Его поцелуи становятся глубже, требовательнее, но в них по-прежнему нет спешки. Он исследует, находит новые чувствительные точки на моей шее, ключицах, заставляя меня выгибаться и тихо стонать.

— Вот так, — он шепчет одобрительно, и его рука скользит между нами, лаская мой живот, ребра, грудь. Каждое прикосновение выверено, каждое движение направлено на то, чтобы довести до исступления. — Отдайся мне. Сегодня я дам тебе то, о чем ты боишься даже мечтать.

Его пальцы находят центр наслаждения, но не вторгаются, а играют с ним, заставляя желание нарастать медленно, неумолимо. Я теряю контроль над телом, над звуками, что вырываются из горла. Я в его власти, но сегодня это не пугает. Это опьяняет.

— Всеволод... — я слышу, как мой собственный голос звучит хрипло, чуждо, полное страсти.

— Я здесь, — его ответ — обжигающий шепот против моей кожи. — И я никуда не отпущу тебя, пока не услышу, как ты кричишь мое имя.

Его терпение истощается. Страсть, которую он так тщательно сдерживал, прорывается наружу. Его движения становятся резче, властнее. Он входит в меня не с грубой силой, а с уверенностью собственника, который знает, что имеет право на каждую частичку моего существа.

Боль смешивается с шоком от проникновения и волной неожиданного, огромного удовольствия. Я обвиваю его ногами, впиваюсь пальцами в его спину, уже не пытаясь сопротивляться, а лишь пытаясь удержаться в этом безумном вихре.

Он ведет нас к пику с мастерством дирижера, то ускоряя, то замедляя ритм, доводя до исступления и снова притормаживая. Он заставляет меня молить о конце, о милости.

— Проси, — приказывает он, его дыхание сбито, лоб покрыт испариной.

— Пожалуйста... — я не узнаю свой голос. — Всеволод, пожалуйста...

Его имя, сорвавшееся с моих губ, становится спусковым крючком. С его губ срывается низкий стон, и он позволяет себе отпустить контроль. Волна накрывает нас обоих, сметая все на своем пути — мысли, страхи, условности.

Тишина. Глубокая, оглушительная. Только прерывистое дыхание и бешеный стук двух сердец, бьющихся в унисон.

Он тяжело опирается на меня, затем перекатывается на бок, увлекая за собой. Прижимает к себе, его рука плотно обнимает меня за талию, не отпуская.

Никто не говорит ни слова. Слова сейчас лишние. Все сказано телами.

Я лежу, прижавшись щекой к его груди, слушая, как его сердце постепенно успокаивается. Его пальцы перебирают мои волосы.

Он взял меня так, как я и представить не могла — не как вещь, а как... партнершу в этом безумном танце. И я не знаю, что пугает больше — его жестокость или эта обжигающая, всепоглощающая близость.

14 глава