И я должна бороться.

Я помогаю ей дойти до кровати, готовлю лекарства. Мои движения становятся четкими, выверенными. Страх отступает, уступая место холодной, острой целеустремленности. Я не просто Даша Литвина, я теперь щит. Щит для нее.

Надеваю единственное свое «деловое» платье — темно-синее, простого кроя. Оно висит на мне немного мешковато. Поправляю волосы, пытаюсь нанести чуть-чуть туши, но рука дрожит, и я стираю ее салфеткой. Лучше вообще без ничего, чем выглядеть как клоун.

Ровно в девять тридцать я выхожу из дома. Дорога до бизнес-центра кажется сюрреалистичным путешествием в другой мир. Из мира пахнущего старым деревом и ромашкой — в мир стекла, бетона и спешащих куда-то людей в дорогих костюмах с безразличными лицами.

Здание «Евсеев Групп» вздымается в небо, как ледяная гора. Огромные стеклянные двери бесшумно раздвигаются передо мной. Внутри пахнет дорогим парфюмом, свежемолотым кофе и деньгами. Очень много денег. От этого воздуха немного кружится голова.

Охранник у стойки смотрит на меня с вежливым подозрением. Называю свое имя и имя того, к кому я пришла.

— Дарья Литвина, к Всеволоду Евсееву.

Охранник сверяется со списком, кивает и указывает на лифты. «Двадцать второй этаж. Вас встретят».

Лифт поднимается быстро, но не так стремительно, как я боялась. Все же не пятьдесят второй. За стеклянной стеной город постепенно уменьшается. Я чувствую себя муравьем, которого занесли в святилище, но все же не на самую его вершину.

Двери открываются беззвучно. Передо мной — еще один пост охраны и та самая Алиса, голос из телефона. Она так же безупречна и холодна, как и все здесь. Ее взгляд скользит по мне, мгновенно считывая стоимость моего платья и мою подавленную нервозность.

— Дарья Литвина? Пройдете, пожалуйста. Всеволод Сергеевич вас примет.

Она проводит меня через огромный опенспейс, где десятки людей молча кликают мышками и стучат по клавиатурам. На меня никто не смотрит, но я чувствую на себе сотни невидимых взглядов. Чужая. Я чужая с головы до ног.

Наконец мы останавливаемся перед массивной дверью из темного дерева. На ней нет таблички. Она и так всем все говорит.

Алиса стучит едва слышно и открывает дверь.

— Дарья Литвина, Всеволод Сергеевич.

Я делаю шаг внутрь. Дверь закрывается за моей спиной с тихим, но окончательным щелчком.

Кабинет огромный. Целую стену занимает панорамное окно, за которым плывут серые облака. Воздух холодный и чистый. И тишина. Такая оглушительная тишина, что слышно, как стучит кровь в моих висках.

Он сидит за огромным письменным столом и не смотрит на меня. Он изучает что-то на экране моноблока. У него темные волосы, идеально уложенные, и невероятно прямой, уверенный стан даже в сидячем положении. На нем идеально сидящий темно-серый костюм. Он — воплощение этой башни, этого холода, этой власти.

Проходит минута. Две. Он заставляет меня ждать, пока я стою посреди этого гигантского кабинета, чувствуя себя ничтожной и абсолютно голой под его молчаливым пренебрежением.

Наконец он медленно поднимает голову.

И его взгляд падает на меня. Темный, пронзительный, лишенный всякой теплоты. Он не злой. Он… оценивающий. Как будто я не человек, а любопытный документ, который принесли на подпись.

— Дарья Литвина, — произносит он. Его голос низкий, бархатный, но в нем нет ни капли мягкости. Он режет тишину, как лезвие. — У меня пятнадцать минут. Убедите меня, что я не зря потратил на вас это время.

3 глава

Его слова повисают в воздухе, тяжелые и точные, как приговор. «Убедите меня». Горло пересыхает, язык кажется ватным и непослушным. Я чувствую, как крошечные мурашки бегут по спине, но сжимаю кулаки, впиваясь ногтями в ладони. Резкая боль помогает собраться, вернуть хоть каплю контроля.

— Меня зовут Дарья Литвина, — начинаю я, и голос звучит чужим, но более твердым, чем я ожидала. — Я живу в доме на улице Садовой, 42. Том самом, который компания Олега Яковлева планирует снести завтра утром.

Всеволод не двигается. Его лицо — каменная маска. Ни единой мышцы не дрогнуло. Он просто смотрит на меня, и этот взгляд кажется физическим прикосновением, холодным и оценивающим. Он ждет, когда я дойду до сути, как хищник, наблюдающий за покалеченной добычей.

— Там живет моя бабушка. Она… — голос предательски срывается. Я делаю глоток воздуха, заставляя себя продолжать. — Она умирает. У нее последняя стадия онкологии. Врачи говорят, что дни сочтены. Переезд… переезд убьет ее сразу. Она хочет умереть дома. Это ее последнее желание.

Я замолкаю, ожидая хоть какой-то реакции. Сочувствия? Нет, конечно, нет. Хотя бы понимания? Но в его глазах лишь холодный, расчетливый интерес. Как будто я рассказываю ему о котировках на бирже, а не о смерти самого близкого человека.

— И какое отношение это имеет ко мне и к моему бизнесу? — его вопрос звучит так естественно, так спокойно, что на мгновение я теряю дар речи. Мой разум отказывается верить в такую степень отчужденности.

— Я… Я знаю, что вы конкурируете с Яковлевым. Этот участок… он важен для него. Если вы вмешаетесь, если вы остановите снос… вы нанесете ему удар. Вы покажете, что его слово здесь ничего не значит.

Всеволод медленно откидывается на спинку кожаного кресла. Оно не издает ни звука. Его пальцы смыкаются перед ним, образуя подобие шпиля. Этот жест такой отточенный и властный, что, кажется, будто только он может вершить мой суд.

— Вы предлагаете мне ввязаться в локальный конфликт из-за… сентиментальности? — он произносит это слово с легкой, едва уловимой насмешкой. — Чтобы сделать больно конкуренту, у меня есть десятки более эффективных и чистых способов. Более… масштабных.

От его спокойствия мне хочется закричать. Подойти и стряхнуть с него эту ледяную уверенность.

— Это не просто сентиментальность! — вырывается у меня, и мой голос, наконец, обретает жар, горечь и отчаяние. — Это жизнь! Единственная жизнь моей бабушки! Для вас это просто ход в игре, а для нее — все! Для меня — все!

Я замолкаю, тяжело дыша. Грудь вздымается. Я только что накричала на одного из самых влиятельных людей в городе.

На его лице, наконец, появляется что-то, кроме равнодушия. Не сочувствие. Нет. Скорее… любопытство. Как будто Всеволод увидел редкое, диковинное насекомое.

— Вы очень эмоциональны, Дарья Литвина, — произносит Евсеев, и его бархатный голос теперь кажется опасным. — В бизнесе это слабость. Но… — он делает паузу, и эта пауза кажется вечностью. — Но иногда именно эмоции заставляют людей совершать неожиданные поступки. И иногда это можно использовать.

Он проводит пальцем по поверхности стола, словно стирая невидимую пыль.