Северный веер 1 Слоновой кости страус поёт: – Оледенелая Фелица! — И лак, и лес, Виндзорский лёд, Китайский лебедь Бёрдсли снится. Дощечек семь. Сомкни, не вей! Не иней – букв совокупленье! На пчельниках льняных полей Голубоватое рожденье. 2 Персидская сирень! «Двенадцатая ночь». Желтеет кожею водораздел желаний. Сидит за прялкою придурковато дочь, И не идёт она поить псаломских ланей. Без звонка, через кухню, минуя швейцара, Не один, не прямо, прямо и просто И один, Как заказное письмо С точным адресом под расписку, Вы пришли. Я видел глазами (чем же) Очень белое лицо, Светлые глаза, Светлые волосы, Высокий для лет рост. Всё было не так. Я видел не глазами, Не ушами я слышал: От жёлтых обоев пело Шекспировски плотное тело: – «За дело, лентяйка, за дело». 3 О, завтрак, чок! о, завтрак, чок! Позолотись зимой, скачок! Румяных крыльев какая рань! Луком улыбки уныло рань. Холодный потик рюмку скрыл, Иголкой в плечи – росточек крыл. Апрель январский, Альбер, Альбер, «Танец стрекоз», арена мер! 4 Невидимого шум мотора, За поворотом сердце бьётся. Распирает муза капризную грудь. В сферу удивлённого взора Алмазный Нью-Йорк берётся И океанский, горный, полевой путь. Раскидав могильные обломки, Готова заплакать от весны незнакомка, Царица, не верящая своему царству, Но храбро готовая покорить переулок И поймать золотую пчелу. Ломаны брови, ломаны руки, Глаза ломаны. Пупок то подымается, то опускается… Жива! Жива! Здравствуй! Недоверие, смелость, Желание, робость, Прелесть перворождённой Евы Среди австралийских тростников, Свист уличного мальчишки, И ласточки, ласточки, ласточки. 5 Баржи затопили в Кронштадте, Расстрелян каждый десятый,– Юрочка, Юрочка мой, Дай Бог, чтоб Вы были восьмой. Казармы на затонном взморье, Прежний, я крикнул бы: «Люди!» Теперь молюсь в подполье, Думая о белом чуде. 6 На улице моторный фонарь Днём. Свет без лучей Казался нездешним рассветом. Будто и теперь, как встарь, Заблудился Орфей Между зимой и летом. Надеждинская стала лужайкой С загробными анемонами в руке, А Вы, маленький, идёте с Файкой, Заплетая ногами, вдалеке, вдалеке. Собака в сумеречном зале Лает, чтобы Вас не ждали. 7 Двенадцать – вещее число, А тридцать – Рубикон: Оно носителю несло Подземных звёзд закон. Раскройся, веер, плавно вей, Пусти все планки в ход. Животные земли, огней, И воздуха, и вод. Стихий четыре: север, юг, И запад, и восток. Корою твёрдой кроет друг Живительный росток. Быть может, в щедрые моря Из лейки нежность лью, — Возьми её – она твоя. Возьми и жизнь мою. 1925 Владимир Шилейко
(1891–1930) «Всё – тишина, и всё – покой…» Всё – тишина, и всё – покой. Безмолвный час глубок и долог… Твоей ли нежащей рукой Развёрнут сумеречный полог? Без силы вышел на крыльцо. Впиваю ночь – фиал Гекубы… Мне веют холодом в лицо — Твои ли нежащие губы? О, я узнал тебя, мой вождь, — И душных слёз уже не надо… Пролей мне, сердце, томный дождь, Овей лилею вертограда! Муза Ты поднимаешься опять На покаянные ступени Пред Сердцем Бога развязать Тяготы мнимых преступлений. Твои закрытые глаза Унесены за край земного, И на губах горит гроза Ещё не найденного слова. И долго медлишь так, мертва… Но в вещем свете, в светлом дыме Окоченелые слова Становятся опять живыми. И я внимаю, не дыша, Как в сердце трепет вырастает, Как в этот белый мир душа На мягких крыльях улетает. 1914 «Над мраком смерти обоюдной…»
Над мраком смерти обоюдной Есть говор памяти времён, Есть рокот славы правосудной, Могучий гул; но дремлет он Не в ослепленье броней медных, А в синем сумраке гробниц, Не в клёкоте знамен победных А в слабом шелесте страниц. |
