«Нет, ты не говори: поэзия – мечта…» Нет, ты не говори: поэзия – мечта, Где мысль ленивая игрой перевита, И где пленяет нас и дышит лёгкий гений Быстротекущих снов и нежных утешений. Нет, долго думай ты и долго ты живи, Плач, и земную грусть, и отблески любви, Дни хмурые, утра, тяжёлое похмелье — Всё в сердце береги, как медленное зелье, И может, к старости тебе настанет срок Пять-шесть произнести как бы случайных строк, Чтоб их в полубреду потом твердил влюблённый, Растерянно шептал на казнь приговорённый, И чтобы музыкой глухой они прошли По странам и морям тоскующей земли. 1919 «Ничего не забываю…»
Ничего не забываю, Ничего не предаю… Тень несозданных созданий По наследию храню. Как иголкой в сердце, снова Голос вещий услыхать, С полувзгляда, с полуслова Друга в недруге узнать, Будто там, за далью дымной, Сорок, тридцать, – сколько? – лет Длится тот же слабый, зимний Фиолетовый рассвет, И как прежде, с прежней силой, В той же звонкой тишине Возникает призрак милый На эмалевой стене. «Из голубого океана…» Из голубого океана, Которого на свете нет, Из-за глубокого тумана Обманчиво-глубокий свет. Из голубого океана, Из голубого корабля, Из голубого обещанья, Из голубого… Iа-Iа-Iа… Голубизна, исчезновенье, И невозможный смысл вещей, Которые приносят в пенье Всю глубь бессмыслицы своей. «Гдe ты теперь? За утёсами плещет море…» Гдe ты теперь? За утёсами плещет море, По заливам льдины плывут, И проходят суда с трёхцветным широким флагом. На шестом этаже, у дрожащего телефона Человек говорит: «Мария, я вас любил». Пролетают кареты. Автомобили За ними гудят. Зажигаются фонари. Продрогшая девочка бьётся продать спички. Гдt ты теперь? На стотысячезвёздном небе Миллионом лучей белеет Млечный путь, И далеко, у глухогудящих сосен, луною Озаряемая, в лесу, века и века Угрюмо шумит Ниагара. Где ты теперь? Иль мой голос уже, быть может, Без надежд над землёй и ответа лететь обречён, И остались в мире лишь волны, Дробь звонков, корабли, фонари, нищета, луна, водопады? 1920 «Стихам своим я знаю цену…» Стихам своим я знаю цену. Мне жаль их, только и всего. Но ощущаю как измену Иных поэзий торжество. Сквозь умаленья, повторенья, Без красок и почти без слов, Одно, единое виденье, Как месяц из-за облаков, То промелькнёт, то исчезает, То затуманится слегка, — И тихим светом озаряет, И непреложно примиряет С беспомощностью языка. «Ни с кем не говори. Не пей вина…» Ни с кем не говори. Не пей вина. Оставь свой дом. Оставь жену и брата. Оставь людей. Твоя душа должна Почувствовать – к былому нет возврата. Былое надо разлюбить. Потом Настанет время разлюбить природу, И быть всё безразличней, – день за днём, Неделю за неделей, год от году. И медленно умрут твои мечты. И будет тьма кругом. И в жизни новой Отчётливо тогда увидишь ты Крест деревянный и венок терновый. «По широким мостам… Но ведь мы всё равно…» По широким мостам… Но ведь мы всё равно не успеем, Этот ветер мешает, ведь мы заблудились в пути, По безлюдным мостам, по широким и чёрным аллеям Добежать хоть к рассвету, и остановить, и спасти. Просыпаясь, дымит и вздыхает тревожно столица. Окна призрачно светятся. Стынет дыханье в груди. Отчего мне так страшно? Иль, может быть, всё это снится, Ничего нет в прошедшем и нет ничего впереди? Море близко. Светает. Шаги уже меряют где-то. Будто скошены ноги, я больше бежать не могу. О, ещё б хоть минуту! Но щёлкнул курок пистолета. Не могу… Всё потеряно… Тёмная кровь на снегу. Тишина, тишина. Поднимается солнце. Ни слова. Тридцать градусов холода. Тускло сияет гранит. И под чёрным вуалем у гроба стоит Гончарова, Улыбается жалко и вдаль равнодушно глядит. 1921 «Ни срезанных цветов, ни дыма панихиды…»
Ни срезанных цветов, ни дыма панихиды, Не умирают люди от обиды И не перестают любить. В окне чуть брезжит день, и надо снова жить. Но если, о мой друг, одной прямой дороги Весь мир пересекла бы нить, И должен был бы я, стерев до крови ноги, Брести века по ледяным камням, И, коченея где-то там, Коснуться рук твоих безмолвно и устало, И всё опять забыть, и путь начать сначала, Ужель ты думаешь, любовь моя, Что не пошёл бы я? 1922 |
