«Волны ласковы и мирны…»[1] Волны ласковы и мирны, Чуть белеют корабли. Не забыть родимой Смирны, Розовеющей вдали. Отражён звезды восточной Бледный блеск струёй воды, Наступает час урочный, Как спускались мы в сады. И смеялись, и плескались, Пеня плоский водоём; Как встречались, так расстались, Песни пленные поём. Жадный глаз наш еле ловит Уж туманные холмы; Что морская глубь готовит В пене плещущей каймы? Сентябрь 1910 «Великое приходит просто…»
Великое приходит просто И радостно, почти шутя, Но вдруг спадает с глаз короста, И видишь новыми зрачками, Как новозданное дитя. Не шлёт вестей нам барабаном, Трубач пред ним не трубит вскачь. Подобно утренним туманам, Спадает с солнца пеленами! Прими, молись и сладко плачь, Чтоб небо снизошло на землю И духу плоть дала приют, — Земля дохнула тихо: «Внемлю», Звезда цветёт, и с пастухами Свирельно ангелы поют. 1914 «Среди ночных и долгих бдений…» Среди ночных и долгих бдений И в ежедневной суете Невидимый и лёгкий гений Сопутствует моей мечте. Нежданную шепнёт строку, Пошлёт улыбкой утешенье И набожному простаку Простейшее сулит решенье. И вот небедственны уж беды, Печаль забыта навсегда, И снятся новые победы Простого, Божьего труда. Я долго спутника искал И вдруг нашёл на повороте: В поверхности любых зеркал Его легко, мой друг, найдёте. Печален взор его лукавый, Улыбок непонятна вязь, Как будто недоволен славой, Лишь к славе горестной стремясь. Вы так близки мне, так родны, Что кажетесь уж нелюбимы. Наверно, так же холодны В раю друг к другу серафимы. Но спутник мой – одна правдивость, И вот – пусты, как дым и тлен, И бесполезная ревнивость, И беглый чад былых измен. И вольно я вздыхаю вновь, По-детски вижу совершенство: Быть может, это не любовь, Но так похоже на блаженство! 1915 Пейзаж Гогена Красен кровавый рот… Тёмен тенистый брод… Ядом червлёны ягоды… У позабытой пагоды Руки к небу, урод!.. Ярок дальний припёк… Гладок карий конёк… Звонко стучит копытами, Ступая тропами изрытыми, Где водопой протёк. Ивою связан плот, Низко златится плод… Между лесами и сёлами Вёслами гресть весёлыми В область больных болот! Видишь: трещит костёр? Видишь: топор остёр? Встреть же тугими косами, Спелыми абрикосами, О, сестра из сестёр! 1916 Новолунье Мы плакали, когда луна рождалась, Слезами серебристый лик омыли, — И сердце горестно и смутно сжалось. И в самом деле, милый друг, не мы ли Читали в старом соннике приметы И с детства суеверий не забыли? Мы наблюдаем вещие предметы, А серебро пророчит всем печали, Всем говорит, что песни счастья спеты. Не лучше ли, поплакавши вначале, Принять, как добрый знак, что милой ссорой Мы месяц молодой с тобой встречали? То с неба послан светлый дождь, который Наперекор пророческой шептунье Твердит, что месяц будет лёгкий, спорый, Когда луна омылась в новолунье. 1916 Колдовство В игольчатом сверканьи Занеженных зеркал — Нездешнее исканье И демонский оскал. Горят, горят иголки — Удар стеклянных шпаг, — В клубах нечистой смолки Прямится облик наг. Ещё, ещё усилье, — Плотнится пыльный прах, А в жилах, в сухожильях Течёт сладелый страх. Спине – мороз и мокро, В мозгу пустой кувырк. Бесстыдный чёрный отрок Плясавит странный цирк. Отплата за обиды, Желанье – все в одно. Душок асса-фетиды Летучит за окно. Размеренная рама Решетит синеву… Луна кругло и прямо Упала на траву. Май 1917 «Декабрь морозит в небе розовом…»
Декабрь морозит в небе розовом, Нетопленный мрачнеет дом. А мы, как Меншиков в Берёзове, Читаем Библию и ждём. И ждём чего? самим известно ли? Какой спасительной руки? Уж взбухнувшие пальцы треснули И развалились башмаки. Никто не говорит о Врангеле, Тупые протекают дни. На златокованном Архангеле Лишь млеют сладостно огни. Пошли нам крепкое терпение, И кроткий дух, и лёгкий сон, И милых книг святое чтение, И неизменный небосклон! Но если ангел скорбно склонится, Заплакав: «Это навсегда!» — Пусть упадёт, как беззаконница, Меня водившая звезда. Нет, только в ссылке, только в ссылке мы, О, бедная моя любовь. Струями нежными, не пылкими, Родная согревает кровь, Окрашивает щёки розово, Не холоден минутный дом, И мы, как Меншиков в Берёзове, Читаем Библию и ждём. 8 декабря 1920 вернутьсяК пьесе Евг. Зноско-Боровского «Обращённый принц». |
