Я достал из ножен шашку — обычную, казацкую. Она была грубее, чем японские мечи, но профессионально заточена до бритвенной остроты.

— Начнём?

Он атаковал первым. Его удар был молниеносным — я едва успел отклониться, почувствовав, как лезвие свистит в сантиметре от горла. Второй удар последовал сразу же, без паузы, и я отскочил назад, спотыкаясь о камни. Отори двигался как тень, его ноги скользили по земле беззвучно, а меч описывал в воздухе сложные траектории, заставляя меня пятиться.

— Ты держишь меч как мясник, — бросил он, и в следующий момент его клинок чиркнул по моему предплечью, оставляя тонкую кровавую полоску.

Я ответил рубящим ударом сверху — грубым, неотразимым. Он парировал, но отшатнулся, впервые за весь бой потеряв равновесие.

— А ты дерёшься как старый учитель, — выдохнул я, — слишком много красивых движений.

Толпа вокруг нас замерла. Даже штурмовики, сжимавшие винтовки, забыли на мгновение о возможной засаде.

Отори рассмеялся — резко, почти по-звериному — и снова бросился вперёд. На этот раз я не отступал. Мы сошлись в центре площадки, клинки звеня, искры сыпались от ударов. Он пытался зайти сбоку, использовать свою скорость, но я бил прямо, без ухищрений, заставляя его принимать мой темп. Кровь текла по моей руке, капая на камни, но я уже не чувствовал боли — только ярость, холодную и чёткую.

И тогда он сделал ошибку. Пытаясь закончить всё одним ударом, он занёс меч для мощного рубящего движения — и на мгновение открыл бок.

Я не стал рубить. Вместо этого я резко шагнул вперёд и ударил его рукоятью сабли в висок. Отори рухнул как подкошенный. Уж не знаю, что привело его к поражению — старость или слишком высокая уверенность в своей победе, но теперь он лежал без сознания на земле. Его худое тело выглядело слишком слабым и старым, но будь он лишь на грамм менее уверенным, то наверняка бы на его месте лежал уже я с распоротым мечом горлом.

Тишина. Потом — взрыв криков. Японские офицеры вскинули винтовки, штурмовики ответили тем же. Всё висело на волоске. И в этот момент раздался громкий хлопок — не выстрел, а удар в ладоши. Все обернулись. На склоне, в окружении гвардейцев в золотых церемониальных доспехах, стоял император. Его лицо было непроницаемым, но глаза горели.

— Довольно. — жёстко сказал князь и посмотрел на офицера Отори.

Гвардейцы двинулись вперёд, хватая офицеров из клики японского офицера. Те не сопротивлялись — один лишь Сибата попытался выхватить меч, но его мгновенно скрутили.

Император повернулся к Ямагате:

— Арестуйте всех, кто ставил под сомнение мой указ о союзе. Пусть проведут месяц в размышлениях в горах. Потом решим их судьбу. — император посмотрел в мою сторону, — А вас, князь, я приглашаю на чай. У меня есть к вам предложение.

Золотые лучи утреннего солнца пробивались сквозь узорчатые решётки сёдзи, рисуя на полу странные узоры. Я стоял на коленях в преддверии императорских покоев, ощущая, как под искусным шёлком парадного мундира медленно стекает пот. Даже не от жары, а от напряжения. Впереди, за последней резной дверью, меня ждал он — божественный тэнно, владыка Японского архипелага.

Придворный в пурпурном хаори бесшумно скользнул ко мне, его деревянные башмаки постукивали по полированному деревянному полу, отсчитывая последние секунды перед аудиенцией.

— Князь Ермаков, — прошептал он, наклоняясь настолько низко, что его длинные, чёрные как смоль волосы коснулись пола, — его величество готово принять вас.

Дверь распахнулась беззвучно. Я сделал первый шаг и сразу же замер, услышав тихий, но отчётливый ружейный щелчок. По спине пробежались степными конями мурашки, а на лбу выступили мелкие капли ледяного пота. Я обернулся и увидел, что по обеим сторонам коридора из скрытых тёмных ниш выдвинулись гвардейцы в лакированных ламеллярных доспехах времён эпохи Воюющих Провинций. Их лица закрывались личинами в виде демонических масок, а в руках половина держала прекрасные катаны, тогда как вторая половина была вооружена тэппо — японскими аналогами мушкетов без прикладов.

Зал был громадным, но пустым, если не считать гвардейцев, которые выдвинулись из стен и теперь стояли как опасные статуи. Оставался только длинный коридор, выложенный полированным паркетом.

— Это испытание, — прошептал мне сопровождающий. — Пройдите вперёд.

Я выпрямил спину и пошёл вперёд, чувствуя, как острия катан почти касаются моего горла с обеих сторон. Шаги давались тяжело — слишком велик был шанс, что меня просто исполосуют бритвенно-острыми клинками.

Однако я прошёл и остановился у подножия трона, опустившись на одно колено и склонив почтительно голову. Только теперь я заметил, что император одет далеко не в парадные одежды, в которых обычно принимаются дорогие гости, а в военный мундир — без наград, украшений и лишней вычурности.

— Встаньте, князь, — раздался голос императора, удивительно мягкий для человека, державшего в своих руках сотни миллионов жизней по всей Азии. Ему вторил переводчик.

— Ваше величество, я благодарен за возможность предстать перед вами в такой атмосфере.

— Не благодарите, — перебил он меня, делая едва заметный жест.

Слуга в дорогих одеждах появился из ниоткуда с низким подносом в руках. На нём стояло две дымящихся чашки с зелёным чаем внутри.

— Давайте просто поговорим. Как два воина.

Он взял свою чашку, и я последовал его примеру. Чай оказался горьким, с терпким послевкусием — совсем не похожим на тот сладковатый напиток, что подавали в гостевых покоях. Впрочем, я был классическим потребителем чая своего времени — пил его просто из привычки, мало что понимая в церемониях, особенных вкусах и способах приготовления. Пить можно, и ладно.

— Я хотел бы предложить вам службу, — начал медленно говорить японский император, и синхронно его слова начал переводить толмач, сохраняя даже интонацию. — Вы не так давно в моей стране, но уже успели показать себя как хорошего человека, который пригодился бы на службе. Мне известно, что у вас в России есть семья, работа, предприятия. Я не предлагаю вам отказываться от собственного имущества, но готов предложить всё возможное для вашего комфортного пребывания в Японии.

Ответ я дал сразу же, прекрасно проработав его заранее:

— Извольте меня простить, но никак не могу.

— Вы отказались служить мне, — внезапно сказал император, изучая моё лицо. — Почему?

Я поставил чашку на стол, чувствуя, как ладонь слегка дрожит.

— Потому что моя присяга дана один раз и навсегда, ваше величество.

В углу зала кто-то шумно выдохнул — вероятно, один из придворных, шокированный моей прямотой. Но император лишь улыбнулся, и в этой улыбке было что-то почти человеческое. Похоже, мой отказ он принимал спокойно, без всякой злости или обиды. Впрочем, человеку с подобным объёмом власти не пристало обижаться.

— Если бы все мои самураи были так же верны своему слову… — он сделал паузу, затем резко хлопнул в ладоши.

Из-за ширмы вышел слуга, неся на подносе что-то, завернутое в шелк. Император развернул ткань — внутри лежала катана в чёрных лакированных ножнах.

— Это меч моего прадеда, — сказал он, протягивая мне оружие. — Он сражался с вашим народом на Курилах. Теперь он будет вашим.

Я осторожно взял оружие, чувствуя его вес. Лезвие, вынутое из ножен на пару сантиметров, сверкнуло голубоватым отливом — знак оружия тонкой японской работы отличных мастеров.

— Вы уже приняли, — перебил меня император. — Это не подарок. Это напоминание. О том, что наши народы могут быть не только врагами.

Он встал — сигнал к окончанию аудиенции. Я поклонился, но он остановил меня жестом.

— Ещё одно, — его голос вдруг стал жёстким. — Когда ваши корабли пойдут на Сингапур, помните: если Россия предаст нас, этот меч вернётся к вам. Но уже не в ножнах.

Дверь за моей спиной бесшумно открылась. Аудиенция была окончена, но у меня ещё была задача окончательного утверждения планов с японским главнокомандующим, куда я и направился после императорской аудиенции.