— Пли!

Семьдесят ружей выстрелили в воздух. Где-то в гавани ответно загудели гудки кораблей.

Когда мы садились в автомобиль, ко мне подбежал паж с маленьким свёртком.

— От Тэнно, — прошептал он.

В шёлковом футляре лежала веточка сакуры — искусственная, сделанная из железа и покрытая розовой эмалью.

— Что это значит? — спросил Ламердорф.

Устов усмехнулся:

— Значит, он дал нам не союз, а меч. Теперь посмотрим, сумеем ли мы им воспользоваться.

Машина тронулась. Дворец исчезал в утреннем мареве, как мираж. Я сжал железный цветок в ладони — его лепестки впивались в кожу, оставляя крошечные следы.

Долго пробыть на континенте мне не удалось. Едва я прибыл во Владивосток, как меня вновь отправили в Японию, вместе с армадой кораблей для общих боевых действий в Тихом Океане и большим десантным кораблём, на котором находилось три сотни штурмовиков из ветеранов Одерской операции. Они ехали со мной не для охраны, а в качестве показательной силы и инструкторов для наших японских «коллег», которые в последнее время воевали лишь со слабо организованными китайцами, но не передовыми европейскими армиями.

Токио встретил нас душным дыханием летнего муссона. Воздух был густым, словно пропитанным запахом морской соли, водорослей и чего-то неуловимого — того, что я бы назвал духом этой страны. Он витал повсюду: в узких улочках, где деревянные дома теснились, будто боясь упасть в воду; в молчаливых взглядах прохожих, скользящих по нам, чужакам в мундирах, как холодные лезвия.

Мы сошли с трапа десантного корабля «Гардарика» под пристальными взглядами японских офицеров. Их лица были непроницаемы, но я уловил в них то, что не скроешь даже за безупречной выправкой — настороженность. Не страх, нет. Скорее, холодное любопытство хищника, оценивающего силу соперника.

— Добро пожаловать в Иокогаму, ваша светлость, — произнес худощавый полковник с безукоризненным русским. Его губы дрогнули в подобии улыбки, но глаза оставались пустыми, как чистое стекло.

Я кивнул, окидывая взглядом бухту. На рейде стояли десятки кораблей — от старых канонерок до новейших броненосцев с длинными, как иглы, орудиями. Это был не просто порт. Это была демонстрация силы и не только для нас, но и британцев, множество которых было в японской столице. Они совершенно точно пошлют весточку в Лондон о том, что вооружённый континент русских, которые не так давно проломили крепкую германскую оборону на Одере, для многих считавшуюся образцовой и едва ли непреодолимой.

— Генерал Ямагата ждет вас в Токио, — добавил полковник, и в его голосе прозвучала едва уловимая нота… чего? Нетерпения? Раздражения?

Дорога в столицу пролегала через рисовые поля, где крестьяне в соломенных шляпах, не поднимая голов, сгибались над водой. Их труд был размерен, как молитва. Но за этой идиллией скрывалось нечто иное.

— Они ненавидят нас, — негромко сказал Устов, глядя в окно вагона, — Ямагата, кажется, был куда более приветливым. Его офицеры не все готовы с нами сотрудничать. Ощущаю в них такую настороженность, словно в нас они видят таких же противников, как и в англичанах.

— Не все, — поправил я. — Только половина. Другие более разумны.

И это была правда. Японский генералитет раскололся надвое, как раскалывает головы самурайский меч в сражении. Одни — сторонники Ямагаты — видели в России союзника против Британии. Другие — старые кланы, воспитанные на легендах о войнах с «северными варварами», — считали этот союз предательством. Старые самураи думали, что союз с «западными варварами» приведёт к тому, что будет разрушено само естество, сама сущность японской нации. Это было характерно для японского общества, на котором сильно сказались века добровольной изоляции.

Императорский дворец встретил нас тишиной. Но это была не мирная тишина — она звенела, как натянутая тетива. В приемной зале, где стены были украшены свитками с изображениями драконов, нас ждал сам Ямагата. Он сидел за низким столиком, его пальцы медленно перебирали четки. Лицо — словно высеченное из желтого камня — не выражало ничего. К моему удивлению, я заметил на груди японского генерала простой деревянный крестик, что было не столь характерно для древних родов Японии.

— Садитесь, князь, — сказал он по-русски.

Я опустился на циновку, чувствуя, как под коленями хрустнут суставы.

— Ваши люди уже начали обучение? — спросил я.

— Начали, — кивнул он. — Но не все этому рады.

Дверь за его спиной приоткрылась, и в щель мелькнуло лицо молодого офицера. Его глаза — горящие, как угли — на мгновение встретились с моими. Потом дверь бесшумно закрылась.

— Кто это? — спросил я.

— Капитан Сибата, — ответил Ямагата, и в его голосе впервые прозвучала усталость. — Он считает, что учиться у вас — все равно что пить воду из руки врага.

— Мне стоит его опасаться?

— Не думаю. Сибата горяч характером, но он мой ученик — не будет бросаться на тех, кто получил моё покровительство. — мужчина показал мне карту, — Лучше не будем обсуждать людей за спинами — это не дело воинов. Учения будут происходить здесь…

Полигон Фудзи встретил нас холодным утром. Туман стелился по земле, цепляясь за стволы криптомерий. На плацу уже стояли японские солдаты — безупречные, как куклы, в своих синих мундирах. Первыми выступили мечники. Они двигались, как тени, их клинки сверкали в утреннем свете, рассекая воздух с шипящим звуком. Мишени — связки бамбука — падали на землю, разрубленные одним ударом. Вот только, выступления у них были исключительно художественные, танцевальные, но мало связанные с практикой. Меч — хорошо, когда ты скачешь в седле, но не когда сражаешься в глубоких окопах, где клинок может застрять в теле убитого ворога, полностью обезоружив тебя в траншейной мясорубке.

— Это для нас, — прошептал Устов.

Я знал, что он прав. Это был вызов. Когда подошла наша очередь, штурмовики не стали устраивать представление. Они просто прошли полосу препятствий — быстро, молча, без лишних движений. Потом взяли штурмом макет окопа, забросали его гранатами и очистили штыками.

— Безобразно, — раздался чей-то голос за моей спиной.

Я обернулся. Капитан Сибата стоял в двух шагах, его лицо было искажено презрением.

— Настоящий воин сражается лицом к лицу, — сказал он по-японски.

— Настоящий воин побеждает, — ответил я на ломаном языке.

Его глаза вспыхнули. Он резко развернулся и ушел, хлопнув ножнами по бедру. Японец был слишком зол и возмущён для того, чтобы разговаривать с «русским варваром», возомнившим себя гением войны.

Вечером, когда солнце садилось за Фудзи, окрашивая снежную вершину в кровавый цвет, ко мне в палатку вошел молодой переводчик — Акира.

— Генерал Ямагата просит вас быть осторожнее, — сказал он, избегая моего взгляда. — Капитан Сибата — не просто офицер. Он из клана Отори.

— И что это значит?

— Это значит, — прошептал он, — что завтра на учениях могут быть начаты провокации. Сибата не будет атаковать в открытую, но может постараться задеть вашу честь. Тот же, кто свою честь не защищает — не способен сражаться.

Лёгкая дымка висела над полигоном, а влажный воздух прилипал к лицу, смешиваясь с потом, а под ногами хлюпала размокшая земля. Я медленно шёл впереди роты штурмовиков, чувствуя, как напряжены их спины. Эти ребята были закалёнными в сражениях за Карпаты и Одер, но здесь был совсем другой регион. Казалось бы, уже заключён союз и можно не бояться новых столкновений, но буквально спинным мозгом ощущалась исходящая от японцев неприязнь.

Японцы встретили нас на плацу. Их строй был безупречен — синие мундиры, блестящие штыки, лица, словно вырезанные из дерева. Ни улыбки, ни гримасы. Только глаза — узкие, блестящие, как лезвия. Генерал Ямагата стоял на возвышении, его трость покоилась на плече. Он кивнул мне, но в этом жесте не было тепла — лишь холодная формальность.