— Вы указали себя как командира танка? Только вот все экипажи уже давно укомплектованы, и у меня нет свободных машин для того, чтобы посадить вас на запрошенное место.
— Снимите лейтенанта Попова. Он слишком молод — всего восемнадцать лет. Я прекрасно понимаю, что он племянник генерала Попова, но он никак не подходит на руководство таким важным и дорогим аппаратом.
— Он уже назначен. Это принесёт ещё больший разлад в армию. На «новостройцев» и так нехорошо смотрят, а если мы перед самой войной ещё и кадры начнём тасовать, то и для других офицеров дуралеями выставимся. Вы человек знатный, ваши заводы работают на нашу страну, не замедляясь ни на мгновение, но сами должны понимать, каков может быть исход.
— Перестаньте, Василий Семёнович. — Я отмахнулся от офицера, который сейчас смотрел на меня со смесью усталости и уважения в глазах. — Мы оба понимаем, что на эту должность вас поставили не из-за любви подчиняться правилам и распорядкам старого офицерства. Мы должны действовать так, чтобы наша с вами армия была наиболее эффективна, а кто может справиться с таким сложным механизмом, как танк, если не его изобретатель?
— Я напишу прошение на имя великого князя, чтобы он лично назначил вас на этот пост. — Наконец сдался генерал и поправил закрученные кверху усы. — Вы слишком напористы, чтобы так просто устоять.
— Это не напор, а здравый расчёт. К тому же жена лейтенанта Попова уже на сносях и может уже третьего родить, так что подле жены ему быть нужно, а мне Бог до сих пор детей не даровал.
Я горестно вздохнул. Отношения с Ольгой после того сражения на озере поправились, и теперь мы жили не как два отдельных человека, а как полноценная и даже счастливая семья. Правда, вот попытки дать потомство ничем положительным не заканчивались. Уж не знаю, в ком была проблема, но я до сих пор оставался бездетным и в этой реальности.
— Тогда предлагаю нам сегодня отметить удачный парад в ближайшем неплохом кабаке. — Генерал хлопнул меня по плечу. — Вы как на это смотрите, Игорь Олегович?
— Варшава в качестве питейных заведений сильно уступает столице, но выбора нам не остаётся. Только сердечно вас убеждаю — сильно на алкоголь не налегать. Сегодня — завтра наступит война, а пьяные офицеры есть ничто иное, как преступление перед простыми бойцами.
На одной из оживлённых улиц Варшавы, где фонари уже зажигались газовым светом, выделялся своей массивной дубовой дверью ресторан «У Яна Собеского». Войдя внутрь, мы попали в просторный зал с высокими потолками, украшенными лепниной, украшениями на стенах с польскими национальными мотивами и массивными хрустальными люстрами, чьё мерцание отражалось в полированных стенах.
За столиками с прекрасными белоснежными скатертями сидели офицеры в мундирах и местные магнаты в строгих деловых костюмах в сопровождении дам — их присутствие здесь не вызывало никаких предрассудков. За последнее время здесь успело прибыть много русских лиц — офицеры, солдаты и торговцы приехали в этот край, понимая приближение войны. Одни готовились сражаться, другие предвещали большую прибыль от этой самой войны.
В воздухе витал аромат жареной дичи, дорогого табака и тонкого коньяка. У стойки, обитой бархатом и золотыми нитями, местный владелец в безупречном фраке наливал в бокалы красное вино, а официанты в белых перчатках ловко приносили серебряные подносы с только что приготовленной едой.
В дальнем углу, за тяжёлыми портьерами, располагался бильярдный стол, где молодые поручики с азартом делали ставки, а у камина, украшенного бронзовыми львами, седой полковник с наслаждением потягивал арманьяк, обсуждая последние новости из Вены.
Мы едва успели усесться, как к нам сразу подоспел официант. В его глазах читалось неприкрытое презрение. Глупо было ожидать, что в этом краю с большим удовольствием будут принимать русскую власть. Всё же, сначала с Польшей, а затем и с объединённой Речью Посполитой конфликтов было почти столько же, сколько с Турцией, а если учитывать ещё и восстания, которые поляки устраивали с удивительной регулярностью, то и вовсе больше.
— Что пожелаете, господа? — улыбнулся официант, вытаскивая из нагрудного кармана рубашки небольшой перекидной блокнот и заточенный карандаш. — Если вы готовы сделать заказ, то я с радостью принесу вам необходимые блюда.
— Я думаю, что начнём с аперитива. — Сретенский улыбнулся и посмотрел на меня. — Давайте нам по литру пенного тёмного и нарезки мясной. Только чтобы всё было красиво: мяско, копчёности, сальца.
— Всё будет готово в течение десяти минут. — Парень вновь озарил нас улыбкой, после чего развернулся и двинулся в сторону кухни.
— Посмотрите на него, Игорь Олегович. — Танковый офицер посмотрел на меня и театрально вздохнул. — Вот вроде говорят, что Россию аршином не измерить, а умом не понять, но вот мне кажется, что всё сильно иначе. Я вот считаю, что умом поляков понять нельзя. В своё время они проиграли в честной борьбе нашим дедам. Мы воевали веками, поколениями, и итог оказался известен. Мы победили, а они проиграли. Да, мы успели в своё время втиснуться в их политику, в их польскую вольницу, нарушить такой спокойный ход их вещей, где магнаты были шляхту, а шляхта в ответ резала магнатов. Вот только я полностью и бесповоротно уверен, что проиграй мы в Ливонской войне, то поляки бы совершили точно такой же поступок: попытались бы посадить к нам какого-то условного Лжедмитрия, насадили бы веру католическую и бриться приказали на польский манер.
Я непроизвольно удивился от такого поворота событий. Сретенский буквально описал ход истории из моей исторической вселенной. Действительно, поляки посадили пусть и временно, но представителя ложной династии Рюриковичей, едва не поставив Россию под собственный польский контроль. Конечно, не вышло ни с первым Лжедмитрием, ни со вторым, а затем и вовсе появилась целая когорта из таких вот «истинных» потомков царей.
— Вы не представляете, насколько правы.
— Мне вот кажется, что эти свободолюбивые поляки не понимают всего положения вещей. — Сретенский закурил. — Мы стали владельцами этой земли по самому древнему праву, которое существовало ещё с того момента, как появились первые своды законов — по праву сильного. Поляки думают, что если над ними будет править рука германского короля или австрийского императора, то станет в разы лучше, чем под управлением славянского царя.
— Нам придётся защищать их земли, а иначе винтовки польских крестьян будут обращены в нашу сторону. Поверьте мне, Сретенский, если немцы действительно умные, то уже сейчас создают из поляков в их странах отдельные легионы.
— Думаете?
— Уверен. Сейчас, когда фронт расположен по большей части в Польше, то никак нельзя нам с вами допускать поражений и участия набранных из поляков полков. Стоит нам допустить всего одно незначительное поражение на полях сражений, и тогда ситуация радикально изменится. Все нелояльные царской власти народы захотят независимости, отделения и создания собственных национальных государств. Если проблему с литовцами, латышами и эстонцами мы смогли решить, рассеяв их кровь в русском народе, то с поляками и финнами всё сложнее в стократном объёме.
В этот момент нам наконец принесли напитки вместе с мясной нарезкой, пахнущей по-настоящему прелестно. От этого приятного запаха у меня потекли слюнки, но одного только взгляда, сидящего напротив генерала, было понятно, что он желает продолжения разговора.
— Теперь мне становится понятно, почему вас так сильно выделяет великий князь. Вы будто читаете сценарий для какой-то театральной постановки, а не анализируете предстоящую войну.
— А война и есть сценарий, только жестокий и кровавый. Мы угробим великое множество людей в этой войне, затем государи договорятся, пройдёт несколько лет мира, может быть, десяток-другой, и найдётся ещё много причин поднять винтовку на своего соседа. Вам же, как военачальнику, стоит сделать так, чтобы в этих сражениях погибало как можно меньше людей. Не десяток миллионов, а всего один миллион. Войны будут продолжаться ровно до того момента, как существует человечество.
