— Правда? — Ирвин просиял, как будто у него таких задних мыслей не возникало вовсе.

Наплевав на все священные обряды, он сел на стул подле Вайноны, предназначенный для плакальщиц. Женщины возле дома обратили на это внимание, но лишь закурили по новой сигарете.

— Да, — скорбящая стиснула себя руками и насмешливо посмотрела на Элль. — Ви сама виновата в том, что случилось. Она подписала себе приговор, когда вышла за своего алхимика.

Последние слова вылетели из ее тонкогубого рта шипящим плевком, и женщина даже немного улыбнулась с болезненным облегчением. Элль потребовались все силы, чтобы не скривиться. «Скорбь — тяжелая работа, — прозвучал в голове голос Летиции. — Тебе дозволено только грустить, тосковать, но не злиться и уж тем более не радоваться. Иначе что люди подумают?»

— Вы так считаете? — Ирвин придвинулся ближе. На долю секунды перехватил взгляд Элоизы и скосил глаза в сторону плакальщиц. Элль вздохнула и направилась в их сторону. Стоило сойти с притоптанной улочки, как каблуки сапог стали втыкаться в рыхлую грязь с редкой порослью жухлой травы.

Стоило ей отойти на пару шагов, как Вайнона даже задышала свободнее. Приосанилась, глядя на Ирвина из-под полуопущенных век.

— Да, — произнесла она, скаля зубы, — считаю. Она, конечно, клялась в любви. И была уверена, что ему, как алхимику, то есть пострадавшей стороне, быстрее выделят жилье.

— И что в итоге?

— А что в итоге? Промыкались по съемным комнатам. Она работала на водоочистной станции в две смены, чтобы наскрести денег на съемную квартиру, лишь бы больше с соседями не жить. А Сай ее только и делал, что пропадал в кабинете, какое-то сонное зелье изобретал, чтобы грант от Верховной Коллегии получить. Вот только никаких экспериментов там не было.

С каждым вдохом ее речь становилась все запальчивей. Под конец женщина и вовсе подхватила пузатый графин с мутной белой жидкостью и щедро плеснула себе в стакан. Опрокинула содержимое в рот, не дыша, и довольно поморщилась, вздрогнула всем телом. Щеки порозовели, даже губы как будто припухли, расплываясь в улыбке. Злорадной, в изгибе которой читалось: «А я говорила».

— А если не эксперименты, то что? — спросил Ирвин, гладя женщину взглядом. Ее распирало от слов, которые она не могла высказать, пока сестра была жива.

— А то вы не знаете? Что происходит с мужчиной, когда он начинает осознавать, что он неудачник, а его жена уже не может убедить его в обратном? Он находит другую женщину! — она фыркнула. Закинула ногу на ногу. — Явилась ко мне наша страдалица на той неделе, вся в слезах. Обиженная, до глубины души. Нашла у него рубашку всю в помаде.

— И что вы сделали?

— Сказала ей, как есть, чтобы бросала этого кобеля и возвращалась. А она начала реветь, что любит его — сил нет. Ну, я и сказала ей, что она идиотка. На том и разошлись.

Быстро вспыхнувшее самодовольство померкло, взгляд Вайноны потемнел. Она снова уставилась в пространство, и вся живость выпарилась из ее фигуры, оставляя дрожащую взвинченность.

— А потом пришли констебли, сказали, что она умерла. Вот и сказочке конец. И не пожила нормально, и умерла не пойми как.

— А вам не сообщали подробности? Как именно она умерла, например.

Вайнона только плечами повела и вновь застыла изваянием, заперлась в себе.

— Мне достаточно того, что ее просто больше нет, — отрезала она и вновь наполнила свой стакан. Махнула графином в сторону Ирвина, но тот лишь головой покачал.

Элль же стояла возле плакальщиц. Женщины не торопились возвращаться на свое место и утешать заказчицу. Когда девушка подошла, они вполголоса перешучивались и перетирали кому-то кости. Вблизи торговки скорбью и слезами выглядели еще печальнее, напоминали вытащенных из сундука кукол, наспех сшитых из ветоши. Всклокоченные седые волосы, испещренные морщинами лица, непроходящие синяки и мешки под глазами. От обеих несло луком, как они ни старались забрызгать этот аромат дешевыми цветочными духами.

— Извините, — обратилась Элль.

— Сигареток нет, это последние, — тут же сказала плакальщица, стоявшая к ней ближе.

— Да и дешмань ты такую даже в руки не возьмешь, — хмыкнула ее напарница, рассматривая плотную мантию и перчатки с вышивкой.

— Я просто хотела спросить вас. Вы что-то знаете про женщину, которая тут умерла?

Плакальщицы переглянулись и прыснули со смеху.

— Умерла, — сказала первая.

— И упокоится с миром, жертва жестокой любви, — подхватила вторая нараспев.

— Не она первая — не она последняя.

От их веселья Элль стало тошно. Захотелось выхватить самую едкую, ядовитую нить из струйки сигаретного дыма и прошить ею тела женщин. Она тут же отогнала эту мысль. Даже мыслить о таком было нельзя. Долг алхимиков — смирять свои порывы, контролировать силу, чтобы не давать повода даже думать о том, что Реджис мог быть прав. Не использовать магию без необходимости, не воздействовать на других людей, если это не предусмотрено должностной инструкцией.

От повторения всех этих «не» гнев постепенно потух.

— А много в последнее время таких, как сегодняшняя?

Женщины опять переглянулись и обменялись усмешками.

— Наше дело оплакивать.

— А не перепись смертей вести.

— И неужели ни одна маленькая деталь не привлекла ваше внимание? — раздался голос Ирвина. Молодой человек подошел к ним, одаривая каждую ослепительной улыбкой. В его пальцах маняще мерцала серебром монета. Отблески металла сверкнули в глазах плакальщиц.

— Ну, как вам сказать.

Ирвин шевельнул пальцами, и монета скрылась в сжатом кулаке. Заклинатель воды перевернул руку и раскрыл ладонь вверх — вместо одной монеты там оказался приличный гонорар, на который можно было неплохо пообедать в центре. Женщины даже облизнулись.

— Ну, — сказала первая плакальщица. — В нашем районе такое не редкость. Ну, знаете, когда мужья жен укокошивают, из ревности или если ребенок от другого.

— Но мы слышали, что такое сейчас по всему городу, да.

— И у нас, и в других районах.

— Как будто людям больше заняться нечем.

Они переглянулись и синхронно кивнули, как будто ставя точку в этом сумбурном докладе.

— А про любовные зелья вы что-то слышали? — спросила Элоиза. Плакальщицы колко глянули на нее и поджали губы.

— Нас такое не касается.

— И касаться не должно.

— Спасибо, красавицы, — только и сказал Ирвин. Он подцепил Элль за локоток и повел прочь от скорбящих. Плакальщицы дождались, когда они пройдут вперед, и заняли свои места за столом с Вайноной.

Когда Ирвин с Элоизой завернули за угол, застойные тихие сумерки содрогнулись от надсадных рыданий и воя.

Чем дальше оставались трущобы, тем сильнее Элль казалось, что она извалялась в грязи с ног до головы. Даже от волос пахло смесью тухлой воды и дешевых сигарет. Она не была частой гостьей в таких районах, да и в целом старалась без острой необходимости — или прямого приказа Летиции — не общаться с людьми. По телу разлилось зудящее желание добраться до главы «Саламандр» и в конце концов выяснить, к чему весь этот цирк.

— А ты была права, — голос Ирвина выдернул ее из размышлений.

— Что?

— Тебе не так часто это говорят? — усмехнулся он собственной шутке, но тут же стряхнул веселость, как упавший на плечо осенний лист. — Отношения наших Вайолет и Сая действительно трещали по швам, причем основательно.

Он усадил Элль в дальний уголок речного трамвая и устроился рядом, практически прижимаясь к ней боком. Элль поежилась, не хотелось душить вынужденного напарника ароматами трущоб, но Ирвин, словно не замечая этого, склонился к ней и принялся щекочущим ухо и шею шепотом пересказывать то, что услышал от скорбящей сестры.

От каждого слова по коже девушки прокатывалась волна тепла. Даже при большом желании, она не могла бы сказать, в чем именно дело: в ощущении собственной правоты или в близости красивого заклинателя воды, старательно перебиравшего ее пальцы, чтобы со стороны они выглядели просто как обычная парочка, которой некуда деться от охватившего их желания.