Назначение «генералов от политики», как и избрание ротных офицеров, было существенной частью процесса, благодаря которому в высшей степени политизированное общество вовлекалось в войну. Дисциплина в армиях Юга и Севера хромала на обе ноги. Уже в 1864 году генерал-инспектор армии Северной Виргинии жаловался на «трудности с точным и быстрым исполнением приказов»: «Я не вижу надлежащих уважения и повиновения приказам, которые должны пронизывать структуру военной организации». «Мятежник Джонни» и «янки Билли» не могли взять в толк, почему нужно подчиняться приказам приятелей с соседней улицы, надевших теперь погоны. «У нас тут ввели правило строгое, приказ на торжественном построении зачитали, чтобы мы все шапки долой, когда подходим к полковнику или к самому генералу, — писал рядовой из Джорджии. — Такой расклад никуда не годится. По мне так гори он в аду, а не буду я шапку перед ним ломать, пусть уж лучше меня прикончат сразу». Примерно в то же самое время и рядовой из Массачусетса писал: «Муштра, взятие на караул при виде офицеров и их охрана себя изжили»[647].

Многие офицеры и правда давали мало поводов для уважения. Некоторые пьянствовали и кутили, подавая, безусловно, пример нижним чинам. Летом 1861 года 75-й Нью-Йоркский полк квартировал около Балтимора, направляясь в Вашингтон. «Сегодня в лагере нет двухсот человек, — в отчаянии заносил в полковой журнал писарь. — Капитан Кэтлин, капитан Херберт, лейтенант Купер и еще один или два офицера содержатся под арестом. Сто человек пьяны, еще сотня разошлась по домам терпимости… Полковник Элфорд напивается постоянно». В 1862 году рядовой из Северной Каролины так писал о своем капитане: «Как-то раз он, будучи под мухой… посадил меня на гауптвахту, зато когда он напился в поезде от Уилмингтона до Голдсборо, мы заперли его в сортире. Так что теперь мы квиты»[648].

Впрочем, такие офицеры составляли меньшинство, и спустя какое-то время их ряды были прорежены экзаменационными комиссиями или добровольными отставками. Лучшие офицеры «из штатских» взялись за новую профессию со всей серьезностью. Многие из них корпели по ночам за руководствами по строевой подготовке и тактике. Они избегали отдавать маловажные или неразумные приказы, а подчинения приказам обоснованным добивались не зуботычинами, а личными качествами и убеждением. Они увлекали солдат за собой не директивами, а личным примером и в бою находились на передовой, а не отсиживались позади. В обеих армиях количество убитых в бою офицеров на 15% превышало количество убитых солдат и сержантов, а шанс генерала пасть на поле брани был наивысшим — на 50% больше, чем у рядового.

Солдаты Гражданской войны учились воевать не в учебных частях, а на поле боя. Вследствие изначального недостатка профессионализма подготовка новобранцев была формальной. Она преимущественно состояла из приемов строевой подготовки с оружием (но без большой практики стрельбы), движения в составе роты или полка (иногда бригады) и ведения перестрелок. Очень редко солдаты принимали участие в дивизионных маневрах или в учебных боях. Да и бригады стали соединяться в дивизии не раньше июля 1861 года, а дивизии не сливались в корпуса вплоть до лета 1862 года[649]. Порой полки бросали в битву каких-то три недели спустя после их формирования, что приводило к предсказуемому результату. Генерал Гельмут фон Мольтке, глава прусского генерального штаба, отказывался от приписанных ему слов, что американские армии в 1861 году были не чем иным, как вооруженными толпами, гоняющимися друг за другом по сельской местности, однако он и многие другие профессиональные военные Европы имели основания так считать. Справедливости ради надо сказать, к 1862 или 1863 году приобретенный опыт превратил ветеранов янки и мятежников в закаленных, умудренных жизнью солдат, чьи терпение и готовность сносить взыскания начальства поражали многих европейцев, до того считавших американцев пустыми хвастунами, которым неведомо мужество. Обозреватель из Великобритании, посетивший поле битвы при Энтитеме, писал: «На семи-восьми акрах леса нет ни одного дерева, в которое не вонзились бы стаи пуль или горы осколков. Невозможно понять, как кому-то удалось выжить под таким огнем, который велся здесь»[650].

Дилетантство и неразбериха характеризовали не только мобилизацию армий, но и стратегическое развертывание. Большинство офицеров почти ничего не смыслили в стратегии. Учебный план Вест-Пойнта уделял крайне мало внимания стратегии — упор в нем делался на инженерное дело, математику, фортификацию, управление армией и поверхностные сведения о тактике. Распределение большинства офицеров по гарнизонам и их участие в войнах с индейцами на Фронтире мало побуждало к изучению премудростей стратегии. Немногие генералы (если вообще хоть кто-нибудь) читали труды Карла фон Клаузевица, выдающегося теоретика военного искусства XIX века. Некоторые офицеры читали произведения Антуана Анри Жомини, швейцарца, служившего в штабе Наполеона, знаменитого хрониста кампаний великого корсиканца. Все выпускники Вест-Пойнта были знакомы с принципами Жомини через изложение Денниса Харта Мэхэна, преподававшего в военной академии около полувека. «Основы военного искусства и науки» (1846) Генри Хэллека — во многом просто перевод труда Жомини — использовались в Вест-Пойнте в качестве учебника. Однако влияние идей Жомини на ход Гражданской войны не стоит преувеличивать, как сделали некоторые историки[651]. Многие «принципы» Жомини были общими местами, да и вряд ли их авторство принадлежало ему: концентрация основной группировки войск против разрозненных сил врага; угроза вражеским коммуникациям и защита своих; атака слабых мест в расположении противника ударными частями и так далее. Существует мало свидетельств о том, что труды Жомини сколько-нибудь значимо повлияли на оперативное искусство времен Гражданской войны: наиболее успешный ее стратег Грант признавался, что никогда не читал Жомини.

Метод проб и ошибок сыграл гораздо более важную роль в стратегии войны, чем ее теория. Большинство офицеров в 1861 году опирались на опыт американо-мексиканской войны, но легкая победа над слабым противником, одержанная в эпоху гладкоствольных ружей, сослужила плохую службу командирам Гражданской войны, столкнувшимся с решительно настроенной армией, вооруженной (после 1861 года) нарезным оружием. Таким образом, опыт, необходимый для ведения Гражданской войны, нужно было получить в ходе самой этой войны. Военная стратегия эволюционировала и приспосабливалась под конкретную ситуацию по мере того, как генералитет и гражданские деятели учились на своих ошибках, война превращалась из локальной в тотальную, а политические требования и гражданское самосознание менялись. Гражданская война была в первую очередь политической войной, войной народа, а не профессиональных армий, поэтому политические лидеры и общественное мнение серьезно влияли на ее стратегию.

В 1861 году многие американцы представляли себе войну как романтически эффектное действо. «Находясь тут, я чувствую, что отдаляюсь от по-настоящему славных дел», — писал один южанин своим родным. Многие конфедераты вторили жителю Миссисипи, говорившему, что он поступил в армию, «чтобы сражаться с янки — отличная потеха!». Штатский наблюдатель, переезжавший вместе с правительством Конфедерации из Монтгомери в Ричмонд в мае 1861 года, писал, что поезда «набиты войсками, и все они веселятся, как будто едут не на битву, а на пикник»[652]. Новобранец из Нью-Йорка писал своим домашним вскоре после зачисления: «Я и остальные ребята находимся в отличном настроении… нам очень весело здесь». Отправлявшиеся на фронт полки маршировали перед ликующими толпами, размахивавшими флагами, под оркестры, игравшие военные марши, с манящим предчувствием славы. «Война делает нас слезливо-сентиментальными», — писала в июне 1861 года в своем дневнике южанка Мэри Бойкин Чеснат[653].