Акт о капитуляции был подписан, два генерала хмуро отсалютовали друг другу и разъехались. «Это останется в веках», — высокопарно выразился один из помощников Гранта, но сам командующий выглядел расстроенным. Только что воссоединив страну, он испытывал душевную пустоту. «Я чувствовал себя… потерянным и опечаленным, — писал Грант, — из-за поражения врага, который столь долго и столь храбро сражался и претерпел столько страданий за „правое дело“, хотя, по моему мнению, дело это было одним из худших, за которые можно было проливать кровь». Как только новости о капитуляции распространились по частям, начались салюты, но Грант распорядился прекратить их. «Война окончена, — сказал он, — и мятежники вновь стали нашими соотечественниками. Поэтому лучшим проявлением радости после победы будет воздержание от всяких проявлений»[1510]. Чтобы помочь бывшим мятежникам скорее проникнуться идеей Союза, Грант приказал выдать трехдневный паек 25 тысячам человек на линии фронта. Это, возможно, облегчило душевные и физические страдания солдат Ли.

Такое же действие возымел и символический жест три дня спустя на официальной церемонии, когда проходившие части конфедератов складывали оружие и свои флаги. В этой печальной колонне многие, должно быть, мысленно произносили слова, сказанные одним офицером вслух: «Неужели это конец наших маршей и сражений? Я не в силах сдержать слез». Со стороны северян ответственным за эту церемонию был Джошуа Чемберлен, бывший преподаватель Боуден-колледжа, получивший Почетную медаль Конгресса за Литтл-Раунд-Топ, два ранения и чин генерал-майора. Колонну, двигавшуюся навстречу двум стоявшим навытяжку бригадам Чемберлена, возглавлял Джон Гордон, один из самых боевых подчиненных Ли, принявший командование корпусом «Каменной Стены» Джексона. Первой в колонне шла бригада «Каменная Стена» — пять полков, в которых осталось всего 210 человек, прошедших через все сражения. Как только Гордон «с опущенным на грудь подбородком, упавшим сердцем и отчаянием во взоре» приблизился к северянам, Чемберлен отдал короткий приказ, вслед за которым раздался звук сигнальной трубы. По этому сигналу федералы перевели винтовки, бывшие в положении «к ноге», в положение «в руке» — знак почетного приветствия. Услышав звук трубы, генерал Гордон изумленно поднял голову и, поняв, что произошло, быстро обернулся к Чемберлену и поднял шпагу в приветственном жесте, после чего приказал своим людям взять на караул. Так враги, бывшие по разные стороны баррикад в многочисленных сражениях, окончили войну не со стыдом на одних лицах или ликованием на других, а «взаимным солдатским прощанием»[1511].

Новость о капитуляции Ли разнеслась по Северу, едва успевшему отойти от бурного празднования взятия Ричмонда. В честь падения столицы Конфедерации в Вашингтоне был устроен салют из 900 залпов; капитуляция Северовиргинской армии прибавила к ним еще 500. «На протяжении всей Пенсильвания-авеню, — сообщал один репортер, — воздух словно горел от ярких цветов нашего флага… Будто по мановению волшебной палочки улицы наполнились толпами людей, которые разговаривали, смеялись, произносили здравицы и кричали от счастья, обнимались, предлагали друг другу выпивку, забывали старые ссоры, мирились, ходили в обнимку, распевая песни». Та же картина была и на Уолл-стрит в Нью-Йорке: «Люди сжимали друг друга в объятиях, целовались, отбегали в дверные проемы, чтобы украдкой смахнуть слезу, и вновь принимались размахивать шляпами и кричать: „Ура!“», — писал очевидец событий. — «Они пели „Старый сотый“ псалом, „Слава в вышних Богу“, „Тело Джона Брауна“ и гимн… снова и снова; толпа издавала многоголосый рев, а в конце каждого куплета в воздух взлетало облако шляп». «Только один раз прежде я видел такое яркое проявление чувств, — писал в дневнике другой очевидец, — на митинге сторонников Союза на Юнион-сквер в апреле 1861 года». Но в этот раз эмоции били через край: «Миновали четыре года неудач, когда нам оставалось только надеяться на лучшее, и наступило сознание того, что наконец одержана безоговорочная победа»[1512].

Линкольн также отдался радостному чувству освобождения от былых тягостных раздумий, но уже думал о будущем. Находясь в Ричмонде, он встречался с Джоном Кэмпбеллом, одним из представителей Конфедерации на недавней конференции в Хэмптон-Роудс. Сейчас Кэмпбелл выражал готовность вернуться в Союз на условиях Линкольна. Он предложил напрашивавшийся шаг к окончательному прекращению сопротивления южан: позволить собраться легислатуре Виргинии, чтобы та смогла отозвать войска штата из армии Конфедерации. Президент одобрил эту идею и 6 апреля дал необходимое разрешение. Но Кэмпбелл неверно истолковал позицию Линкольна как признание этой легислатуры законным правительством штата. В действительности Линкольн вовсе так не считал. Он санкционировал собрание «джентльменов, выступавших как легислатура Виргинии… и имеющих полномочия издать особый указ де-факто», но не намерен был рассматривать их как «законную легислатуру». Капитуляция армии Ли, состоявшей из жителей Виргинии, сделала вопрос чисто теоретическим, поэтому Линкольн отозвал свое разрешение на собрание легислатуры. All апреля он выступил перед торжествующей толпой с балкона Белого дома с тщательно продуманной речью, посвященной миру и реконструкции. «Нет никакого официального органа, с которым мы можем иметь дело, — сказал он, не принимая, таким образом, во внимание ни правительства штатов, ни кабинет Джефферсона Дэвиса в изгнании. — Мы просто должны начать работать с неорганизованными и противоречивыми элементами». Так Линкольн поступал в Луизиане, Арканзасе и Теннесси. Защитив от нападок правительство Луизианы, президент признал, что хотел бы, чтобы оно предоставило право голоса образованным неграм и чернокожим ветеранам. Впрочем, он надеялся, что в Луизиане скоро прислушаются к его просьбе. Что же касалось еще не подвергшихся реконструкции штатов, Линкольн обещал вскоре объявить о новой политике принятия их в Союз[1513].

По меньшей мере один слушатель истолковал эту речь как сближение Линкольна с радикальными республиканцами. «Это означает государство черномазых, — бросил Джон Уилкс Бут своему спутнику. — Клянусь Богом, теперь уж я заставлю его замолчать. Это была последняя речь, которую он произнес»[1514].

Несколько недель после того, как Бут в Страстную пятницу сдержал свое обещание, вместили в себя длинную череду событий. Ужас и эйфория сменяли друг друга с калейдоскопической быстротой. Прощание с Линкольном в Белом доме 19 апреля, и плачущий у гроба генерал Грант. Отряды конфедератов, складывающие оружие один за другим, и Джефферсон Дэвис, бегущий на юг в надежде образовать новое правительство в Техасе и продолжать войну до победного конца. Бут, застреленный в горящем амбаре в Виргинии. Семь миллионов подавленных мужчин, женщин и детей, вышедших к дороге, по которой назад в Спрингфилд двигался погребальный поезд Линкольна. Пароход «Султана» с освобожденными военнопленными-северянами на борту, идущий вверх по Миссисипи и взорвавшийся 27 апреля — потери были сопоставимы с жертвами при крушении «Титаника» полвека спустя. Джефферсон Дэвис, захваченный 10 мая в Джорджии, обвиненный (несправедливо) в соучастии в убийстве Линкольна, заключенный под стражу и даже на какое-то время закованный в кандалы в форте Монро (Виргиния), где томился два года. После этого его без суда отпустили на свободу, и он дожил до 81 года, пополнив перечень литераторов из среды бывших конфедератов, написавших увесистые тома, в которых они пытались оправдать свое дело. 200 тысяч солдат Потомакской армии и армии Шермана, промаршировавшие во всем своем блеске по Пенсильвания-авеню 23 и 24 мая; через год их численность с одного миллиона сократится до 80 тысяч, а год спустя после полного умиротворения — до 27 тысяч. Измученные, одетые в лохмотья конфедераты, пробирающиеся домой, просящие милостыню или ворующие еду у таких же подавленных жителей, которые и сами не знали, когда им доведется поесть в следующий раз. Торжествующие негры, празднующие получение свободы, границ которой они еще не в состоянии были разглядеть.