Джефферсон Дэвис также страдал от самолюбия своих генералов. 31 августа президент Конфедерации произвел пять человек в звание полного генерала[712]. Джозеф Джонстон и Пьер Борегар занимали в этом перечне четвертое и пятое места вслед за генерал-адъютантом Сэмюэлом Купером, Альбертом Сидни Джонстоном и Робертом Ли. Когда Джозеф Джонстон узнал об этом, то пришел в негодование. Мало того, что такое присвоение званий незаконно, писал он Дэвису в сумбурном и раздраженном тоне, оно оскорбляет его честь. Он был старше всех этих людей по званию в армии Соединенных Штатов, поэтому, согласно закону, вводящему звание полного генерала Конфедерации, он по-прежнему опережал их по старшинству. Кроме того, Купер был штабным генералом (и в придачу янки, родившимся и выросшим в Нью-Джерси); Альберт Джонстон только что вернулся после долгого отсутствия из Калифорнии и еще не слышал звука выстрелов на поле боя; Ли не выиграл ни одной битвы и был на грани поражения в Западной Виргинии, тогда как он, Джо Джонстон, являлся триумфатором Манассаса. Как сказал Джонстон: «[Дэвис] надругался над моими правами офицера, опозорил мое доброе имя солдата и человека… унизил того, кто не покладая рук трудился с самого начала войны… и внес выдающийся вклад в единственное ее значительное сражение, и все это ради тех, кто еще палец о палец не ударил для Конфедерации»[713].

Оскорбленный тоном письма, Дэвис ответил ледяным тоном: «Сэр, я только что получил и прочитал ваше письмо от 12 числа сего месяца. Его тон я нахожу странным, аргументы и выводы — однобокими, а содержащиеся в нем намеки — настолько же безосновательными, насколько и недостойными»[714]. Лишь позже Дэвис разъяснил, что Джозеф Джонстон стоит в перечне ниже Ли и Альберта Джонстона, потому что те имели более высокие строевые звания в армии Соединенных Штатов, чем Джозеф Джонстон, который был квартирмейстером (спорный довод, в любом случае не относившийся к Куперу, который в старой армии также был штабистом).

Основным итогом этой нелицеприятной переписки было то, что между Джонстоном и Дэвисом были посеяны семена вражды, что имело трагические последствия для Конфедерации. Также этот случай продемонстрировал важное различие между Дэвисом и Линкольном как лидерами воюющих держав. Гордый человек с обостренным чувством чести, Дэвис никогда не закрывал глаза на пренебрежительное к себе отношение и не прощал тех, кто его проявлял. Готовность Линкольна «держать стремя лошади» заносчивого генерала, если только тот побеждает, была явно не для него.

Дэвис рассорился и с Борегаром. В октябре отчет самодовольного луизианца о битве под Манассасом стал достоянием общественности. Там содержался намек на то, что Дэвис медлил отдать приказ армии Джонстона выдвигаться на соединение с Борегаром, поставив тем самым его войска на грань катастрофы. Упоминался там и отказ Дэвиса от грандиозного плана Борегара перейти в наступление еще до битвы, причем изложено все было так, что пресса спутала этот момент с другим, более поздним спором об ответственности за провал преследования разбитых северян и отказ от взятия Вашингтона. Борегар, выражаясь цветистым стилем, на протяжении всего отчета всячески пытался выпятить свою фигуру. Выведенный из себя Дэвис сделал генералу выговор за этот отчет, «похожий на попытку самоутвердиться за мой счет»[715]. Единственным способом избавиться от Борегара, которому не давала спать его вторая (после Джонстона) должность в Виргинии, было отправить его как можно дальше от Ричмонда. В январе 1862 года Дэвис перевел Борегара на театр Теннесси — Кентукки, где он мог помочь другому Джонстону — Альберту Сидни — справиться с реорганизованными силами северян в Кентукки.

Несмотря на ссору со своими генералами, Дэвис встречал новый год с большим оптимизмом, чем Линкольн. С середины июля Конфедерация выиграла большинство сражений на суше: Манассас, Уилсонс-Крик, Лексингтон (Миссури) и Боллс-Блафф. Хотя союзный флот и одержал несколько значимых побед, они ни к чему не привели. Один из несомненных триумфов флота — захват полномочных представителей южан Джеймса Мэйсона и Джона Слайделла на британском судне «Трент» — после угроз Великобритании обратился даже поражением янки. Северные банки приостановили выплаты, и страна замерла на пороге финансового кризиса[716]. Боевой дух федералов упал ниже, чем после Булл-Рана. Вашингтонский корреспондент лондонской Times сообщал — почти все иностранные дипломаты считают, что «дела Союза совсем плохи, а независимость Юга — лишь дело времени»[717]. Потомакская армия отошла на зимние квартиры, не сделав ничего для того, чтобы отбросить аванпосты противника как можно дальше. Что еще хуже, Макклеллан в середине декабря заболел брюшным тифом, примерно на месяц оставив армию без командующего. Линкольн назначил двух многообещающих генералов — Генри Хэллека и Дона Карлоса Бьюэлла — командующими в Миссури и Кентукки, но в январе оба доложили о невозможности быстро перейти в наступление. «Это вызывает колоссальное уныние, — написал Линкольн на копии посланного ему письма Хэллека. — Ничего нельзя поделать, впрочем, как и везде». В день, когда он написал эти слова (10 января 1862 года), президент посетил офис генерал-квартирмейстера Мейгса. «Генерал, что мне делать? — спросил он в отчаянии. — Народ в нетерпении, у Чейза нет денег… главнокомандующий слег с брюшным тифом. Лодка кренится все больше. Что мне делать?»[718]

Но январь 1862 года оказался для северян тем самым мрачным часом, после которого начинается восход солнца. Хотя Север ожидало еще немало темных ночей, четыре последующих месяца оказались для Союза одним из самых светлых отрезков войны.

Союзный флот наиболее важных успехов добился в 1861 году. Основной задачей флота было установление блокады, причем задача эта не была простой. На 3500 милях побережья Конфедерации находилось десять крупных портов, 180 заливов, бухт и устьев рек, куда могли заходить небольшие суда. К июню 1861 года прибрежную линию патрулировало около сорока блокадных судов. Каждую неделю снаряжались или закупались новые корабли: частью старые парусные бриги, частью — переоборудованные колесные паромы. Они дополняли современные пароходофрегаты и шлюпы, методично крейсировавшие у южных портов[719].

Поначалу эти силы были слишком слабы, чтобы задерживать больше одного торгового судна из десяти, пытавшихся прорвать блокаду. После того как число и эффективность действия судов возросли, перед ними встала проблема другого свойства. Союзный флот владел только двумя базами на Юге: Хэмптон-Роудс в устье реки Джемс (напротив удерживаемого конфедератами Норфолка) и Ки-Уэст во Флориде. Некоторые суда тратили примерно столько же времени на пополнение запасов и ремонт на этих базах, сколько и на блокадные действия. Чтобы решить проблему, командование флота решило захватить несколько гаваней южан и оборудовать там базы. Пока еще планы первой такой операции только вынашивались, флот одержал победу в бухте Гаттерас в Северной Каролине.

На 200 миль вдоль побережья Северной Каролины тянется гряда островов барьерного рифа, разделенная несколькими узкими гаванями, из которых только бухта Гаттерас была доступна для больших кораблей. Позади рифовой гряды находятся заливы Албемарл и Памлико, своего рода внутренние моря, соединенные с внутренними районами страны железной дорогой и каналами. Эта транспортная сеть служила запасным ходом из Ричмонда к Атлантике, ибо парадная дверь была заколочена союзным флотом, контролировавшим Хэмптон-Роудс. В первые месяцы войны многочисленные суда, проскальзывавшие сквозь блокадный частокол, достигали бухты Гаттерас. Северокаролинские заливы также служили стоянкой для каперов, в ходе своих стремительных рейдов захватывавших неосторожные торговые суда. Что не доставалось каперам, то довершали частые штормы, бушевавшие у мыса Гаттерас — мятежники демонтировали маяк и убрали все навигационные буи, обозначавшие фарватер у этого коварного побережья.