Атака обошлась ему дорого, а результата не дала никакого. 27 июня несколько союзных дивизий штурмовали отроги Кеннесо-Маунтин на участках, где горные речушки отделяли центр армии Джонстона от флангов. После того как температура поднялась до 40 °C в тени, янки откатились от брустверов, сравнимых с теми, что были сооружены под Питерсбергом. Атака была отбита; один конфедерат оглядел своих товарищей. «Я никогда еще не видел столько измученных и сломленных людей, — вспоминал он годы спустя. — Я чувствовал себя совершено больным, пропитавшимся насквозь кровью и потом. Многих солдат тошнило от хронического переутомления и солнечного удара; наши языки потрескались от жажды, лица почернели от пороха и гари, а мертвые и раненые лежали в окопах вперемешку»[1312]. В середине дня Шерман признал поражение и приказал прекратить атаку. Федералы потеряли убитыми и ранеными 3000 человек — немного по сравнению с потерями в Виргинии, но за всю кампанию в Джорджии таких потерь не было, особенно если учесть, что враг потерял в четыре раза меньше.

Что было еще хуже для северян, исход битвы при Кеннесо-Маунтин поднял настроение южан и усилил чувство разочарования северян. «Сейчас все абсолютно уверены в генерале Джонстоне», — писала одна жительница Атланты, а городская газета объявила, что армия Шермана «разбита» и в ближайшем будущем будет «уничтожена до основания»[1313]. По общим оценкам, оккупанты во время марша по Джорджии потеряли 17 тысяч человек, а Джонстон — всего 14 тысяч, в отличие от 35 тысяч в Северовиргинской армии, плюс ко всему боевой дух в Теннессийской армии «был таков, что лучше нельзя было и пожелать». После двух месяцев боев, потеряв в общей сложности 90 тысяч человек на всех фронтах, союзные армии ни на шаг не приблизились к победе в войне. «Кому суждено возродить увядшие надежды, расцветшие в начале кампании Гранта?» — задавалась вопросом демократическая New York World. Житель Нью-Йорка заметил в своем дневнике, что даже республиканцы выглядят «разочарованными, уставшими и разуверившимися в успехе. Они печально вопрошают: „Почему бы Гранту и Шерману не предпринять что-нибудь?“»[1314]

Грант и Шерман, естественно, собирались «предпринять что-нибудь», но на протяжении двух долгих, изматывающих месяцев их попытки не приносили ничего, кроме еще больших жертв. Впрочем, в июле Шерман все-таки приблизился к взятию Атланты; эта задача стала превалировать даже над уничтожением армии Джонстона. Атланта и в самом деле была бы важным трофеем. Во время войны ее население удвоилось до 20 тысяч человек, так как в этом крупном железнодорожном узле сосредоточились литейные цеха, военные заводы и интендантские склады. «[Падение Атланты] — считал Дэвис, — откроет федеральной армии путь к Мексиканскому заливу с одной стороны и к Чарлстону с другой, а также передаст в руки врага контроль над богатыми зерном регионами, ныне поставляющими припасы в армию Ли. Также враг получит наши железные дороги и парализует всю экономику»[1315]. Поскольку Конфедерация всеми силами пыталась удержать Атланту, этот город стал вторым после Ричмонда символом сопротивления и государственности. После того как фронт под Питерсбергом, где началась окопная война, стабилизировался, главные заботы южан оказались связаны с Джорджией, где по окончании дождей возобновилась маневренная война.

Рабы соорудили еще две оборонительные линии между Кеннесо-Маунтин и рекой Чаттахучи, протекавшей с северо-востока на юго-запад всего в восьми милях от Атланты. Джонстон заверил одного из сенаторов, приехавшего в его ставку 1 июля, что он может удерживать Шермана на северном берегу Чаттахучи в течение двух месяцев. К 10 июля, когда Дэвису передали эти слова, янки уже пересекли реку. Шерман вновь послал армию Макферсона в обход левого фланга Джонстона, вынудив мятежников отойти на шесть миль 3 июля, и еще на шесть — на следующий день. На этот раз Шерман подошел к делу с большей фантазией. Запланировав, как обычно, обход именно левого фланга, сейчас он приказал Макферсону сделать в этом направлении лишь ложный маневр, тогда как кавалерийская дивизия и пехотный корпус Шофилда должны были тайно подняться вверх по реке и форсировать ее неожиданно для немногочисленных конных дозоров южан. Янки перемахнули через реку без всякой одежды, если не считать патронташи, и взяли ошеломленных неприятелей в плен. Другой брод «синие мундиры» преодолевали спешившись, по горло в воде, неся спенсеровские карабины в вытянутых над головой руках. «Когда пули мятежников стали свистеть рядом слишком уж часто», вспоминал офицер северян, солдаты обнаружили, что могут заряжать карабины прямо под водой, пользуясь тем, что их патронташи водонепроницаемы. «Вся цепочка подняла ружья, вылила из дула воду, затем быстро прицелилась, выпалила и вновь опустила карабины под воду». Пораженные мятежники кричали друг другу: «Гляньте-ка на этих чертовых янки, они заряжают ружья прямо под водой! Разве люди так могут?»[1316] Пикеты южан сдались «подводной пехоте», а Шерман к 9 июля переправил часть своей армии через реку на фланг конфедератов. Последние отошли на другую укрепленную позицию за Пичтри-Крик, всего в четырех милях от центра Атланты. Жители штурмовали отходившие в южном направлении поезда. Городские газеты по-прежнему призывали к сопротивлению, но типографские станки уже упаковывались для немедленной отправки.

Ричмонд был охвачен ужасом. Внеочередные заседания правительства не имели других последствий, кроме выражения обеспокоенности «печальным положением в Джорджии». Дэвис обдумывал шаги «предотвращения катастрофы»[1317], но один из таких шагов, а именно отправка Брэкстона Брэгга (который стал военный советником президента, после того как покинул Теннессийскую армию) в Джорджию для расследования причин отступления, оказался явно недальновидным. Брэгг нисколько не стал популярнее со времен своего командования. В качестве посредника он не улаживал проблемы, а, скорее, становился их источником. Советовался он главным образом с Худом, явно метившим в командующие. Тот заявлял: «Мы должны наступать. Я считаю, что для нас было большим несчастьем отказаться от битвы с врагом гораздо севернее тех позиций, что мы занимаем сейчас. Пожалуйста, передайте президенту, что я буду продолжать безропотно исполнять свой долг… и делать все от меня зависящее для блага нашей страны». Брэгг предложил Дэвису назначить Худа вместо Джонстона. Дэвис почти согласился, несмотря на то, что Ли выступил против, мотивируя это опрометчивостью Худа («В нем все от льва и ничего от лисицы»)[1318]. Президент решил дать Джонстону последний шанс: 16 июля он попросил генерала «представить план операций». Тот ответил, что его план «должен зависеть от действий противника»: «Мы пытаемся сделать так, чтобы Атланту могло защищать ополчение штата, в таком случае действия армии будут смелее и масштабнее»[1319]. На следующий день Джонстона сменил 33-летний генерал Худ.

Этот шаг породил массу противоречивых отзывов, споры о нем не утихали очень долго. Как и отставка Макклеллана, смещение Джонстона одобрялось кабинетом и проправительственной фракцией в Конгрессе, но осуждалось оппозицией и вызвало настоящую скорбь в армии[1320]. Со своей стороны, Шерман признался, что «удовлетворен произошедшим». После войны он писал: «Правительство Конфедерации оказало нам весьма ценную услугу [заменив осмотрительного стратега отчаянным храбрецом]… Именно это нам и было надо, — заметил Шерман, — сражаться на открытой местности, в равных условиях, вместо того чтобы раз за разом пытаться преодолеть укрепленные валы»[1321]. Впрочем, он произнес эти слова уже после окончания кампании, а Дэвис (как, кстати, и Линкольн) предпочитал генералов, которые желали сражаться. Отдать Атланту без боя значило бы ввергнуть весь Юг в уныние, поэтому, какими бы ни были качества Худа, потребовалась уверенность в том, что хоть кто-то не сделает это без боя.