Общественное мнение Севера рукоплескало Уилксу: «Народ рад видеть, как Джона Булля берут за рога». Палата представителей выпустила хвалебную резолюцию в адрес Уилкса, но после первого приступа ликования наступила пора зрелых размышлений. Немногие ожидали, что англичане закроют глаза на этот инцидент. Риск новой войны отправил в свободное падение американский рынок ценных бумаг. Государственные облигации не находили покупателей. Новости из Британии лишь подтверждали угрожающий характер конфронтации. Англичане выражали негодование по поводу «реквизиции» Уилксом Мэйсона и Слайделла. «Юнион Джеком» подвергся оскорблению, патриотическая пресса призывала к войне, премьер-министр Пальмерстон заявил своему кабинету: «Вы, конечно, можете это вытерпеть, но будь я проклят, если такое вытерплю я!»[746] Кабинет министров высказался за то, чтобы послать в Вашингтон ультиматум с требованием извинений и освобождения дипломатов-южан. Великобритания послала войска в Канаду и усилила свой флот в Западной Атлантике. Война казалась неизбежной.

Хотя англофобская часть американской прессы приветствовала такую перспективу, трезвомыслящие круги поняли всю мудрость ответных слов Линкольна: «Каждому овощу свое время». Один из аспектов дела «Трента» поставил под угрозу способность союзной армии продолжать даже ту войну, которую она уже вела, причем аспект этот неизвестен широкой публике и о нем редко упоминают историки. В 1861 году управляемая британцами Индия была для Союза главным поставщиком селитры, являющейся основным ингредиентом пороха. Война исчерпала все ее запасы до критической отметки, поэтому осенью 1861 года Сьюард отправил одного из сотрудников компании Дюпона в Англию с секретной миссией: выкупить все возможные запасы селитры на островах плюс те, что уже везут из Индии. Посланник Сьюарда выполнил поручение и снарядил пять кораблей с 2300 тоннами селитры, когда известие об инциденте с «Трентом» достигло Лондона. Уайтхолл ввел эмбарго на все поставки в Соединенные Штаты до разрешения кризиса, а пока никакого решения не было, не было и селитры[747].

Этот вопрос, в числе многих прочих, занимал умы Линкольна и Сьюарда на протяжении очень напряженного декабря 1861 года. Проблема заключалась в том, как разрядить обстановку, одновременно избежав унизительных уступок, требуемых ультиматумом. Сьюард признавал, что Уилкс нарушил международные нормы, отказавшись сопроводить «Трент» в порт и предстать вместе с ним перед призовым судом. С нехарактерным для себя миролюбием Сьюард выражал готовность отпустить Мэйсона и Слайделла на основании того, что Уилкс не получал никаких инструкций. По дипломатическим каналам из Лондона поступили намеки, что этот компромисс позволит сохранить лицо и к тому же удовлетворит англичан. На решающем собрании кабинета в Рождество администрация объявила, что у нее нет другого выбора, кроме как отпустить Мэйсона и Слайделла. Большая часть прессы придерживалась того же мнения, поэтому такой итог не лишил власть поддержки общества. Мэйсон и Слайделл возобновили свое прерванное путешествие в Европу, где им так и не удалось приблизить иностранное военное вмешательство, тогда как попав в ноябре 1861 года в плен, они были близки к этому как никогда. Их освобождение выпустило воздух из пузыря войны. Селитра Дюпона покинула наконец Англию и вскоре превратилась в порох для союзной армии.

Решение этой проблемы улучшило англо-американские отношения даже относительно их предвоенного состояния. «Первый эффект от освобождения гг. Мэйсона и Слайделла потрясающий, — писал молодой Генри Адамс из американского представительства в Лондоне, где он служил секретарем своего отца. — Течение, которое полтора месяца назад затягивало нас в воронку с невиданной силой, сейчас с той же силой выталкивает нас на поверхность»[748]. Это новое течение усиливали сообщения о победах северян вдоль атлантического побережья, но в первую очередь — о выдающихся военных успехах Союза на Западе.

До февраля 1862 года на реках к югу от Кейро (Иллинойс) боевых столкновений почти не случалось, однако в последующие четыре месяца они стали ареной решающих битв. Стратегическое значение речного бассейна около Кейро было ясно с самого начала боевых действий. Этот самый южный город свободных штатов превратился в крупную базу сухопутных и военно-морских сил. Именно отсюда на юг по рекам Камберленд и Теннесси и вдоль Миссисипи отправлялись комбинированные экспедиционные корпуса армии и флота.

Одной из причин успешных наступательных действий была согласованная деятельность флотского и армейского начальства в Кейро: эскадрой командовал богобоязненный трезвенник, аболиционист и янки из Коннектикута Эндрю Фут, а сухопутными силами — бригадный генерал Улисс Грант, который, может быть, и боялся Господа, но к вопросу о рабстве был равнодушен, да и трезвенником не являлся. Было большой удачей, что Грант и Фут сработались, так как обычно взаимодействие между армией и флотом оставляло желать много лучшего. Военное министерство оснастило первые канонерские лодки для операций на реках западного театра военных действий, опираясь на тот факт, что все внутренние операции (пусть даже и речные) входили в компетенцию сухопутных сил. Командовали судами морские офицеры, но контролировали их офицеры армейские.

Экипажи таких судов были смешанными: лодочники-добровольцы, откомандированные из армии солдаты, лоцманы гражданских пароходов, инженеры и немногочисленные матросы военно-морского флота. Такая ненормальная ситуация сохранялась до осени 1862 года, пока Конгресс не исправил ее, передав речные флотилии под контроль морских чинов. Однако все свои знаменитые победы речной флот одержал именно при такой неразберихе в первые месяцы своего существования.

Канонерки этого флота были детищем Джеймса Идса, этого Эриксона пресноводной эскадры. Уроженец Индианы, владелец судостроительной компании в Сент-Луисе, Идс в августе 1861 года заключил контракт на постройку семи канонерок с малой осадкой для речных сражений. Когда работа была окончена (еще до конца года), взору публики предстали невиданные до сих пор суда. Плоскодонные, с широкими бимсами и гребным колесом, их машинное отделение и жилые помещения были защищены наклонным казематом, обшитым железной броней толщиной до 2,5 дюймов. Из-за того, что этот каземат, созданный морским конструктором Сэмюэлом Пуком, напоминал контуры черепашьего панциря, лодки были прозваны «черепахами Пука». Несмотря на причудливый внешний вид, эти замечательные суда были вооружены тринадцатью пушками каждое и были более чем достойным противником для нескольких переоборудованных пароходов, которые могли выставить южане.

Для защиты от вторжения по рекам южане уповали в основном на форты, которые были особенно мощными на Миссисипи. В Колумбусе (Кентукки), всего в 15 милях к югу от Кейро, генерал Леонидас Полк занял высоты, установив там 140 тяжелых орудий. Конфедераты гордились этим «Гибралтаром Запада», так как пушки могли остановить все, что проплывало мимо, включая «черепах Пука». Для подстраховки южане также укрепили и несколько других опорных пунктов на протяжении 150 миль вниз по реке вплоть до Мемфиса. Парадоксально, но в отличие от этих «гибралтаров», форты, защищавшие реки Теннесси и Камберленд, были расположены неудачно, а их строительство к концу 1861 года еще не было завершено. Возможно, причина была в сильном влиянии образа Миссисипи на умы южан, тогда как Теннесси и Камберленд воспринимались как нечто менее значимое. Однако эти реки протекали через одну из важнейших житниц Конфедерации, где также процветало разведение мулов и лошадей и имелись металлургические предприятия. Железоделательный завод в Кларксвилле на Камберленде по мощности уступал только Тредегару в Ричмонде, тогда как Нашвилл, стоявший на той же реке, был основным производителем пороха и ключевой торговой базой на западном фронте Конфедерации.