Была эта партия революционной или нет, противники рабства соглашались с тем, что произошла революция. «Мы живем во время революции, — писал один фрисойлер из Иллинойса, — и я заявляю: Боже, благослови революцию». Чарльз Фрэнсис Адамс, чьи дед и отец не были переизбраны на президентский пост благодаря интригам рабовладельцев, спустя день после победы Линкольна записал в своем дневнике: «Только что произошла великая революция… Наша страна раз и навсегда сбросила ярмо рабовладения»[489].

Прежде чем объявить о независимости Америки в 1776 году, второй Континентальный конгресс совещался на протяжении четырнадцати месяцев. Для создания Конституции Соединенных Штатов и вступления в должность нового правительства потребовалось почти два года. В противоположность этому органы власти Конфедеративных Штатов Америки самоорганизовались, выработали конституцию и начали свою деятельность в Монтгомери (Алабама) в течение трех месяцев после избрания Линкольна.

Такую стремительность южан парадоксальным образом обусловило то, что сецессия была не одномоментным, а пошаговым процессом по принципу «штат за штатом». Помня урок 1850 года, когда конвент в Нашвилле превратился в торжество осторожности и выжидания, «пламенные ораторы» избегали созыва конвента штатов до тех пор, пока выход нескольких из них из состава Союза не стал свершившимся фактом. А так как почва уже была превосходно подготовлена, урожай сецессии взошел очень быстро, сразу же после громкого известия о победе Линкольна.

Не вызвало удивления, что первой начала активные действия Южная Каролина. «В самых темных закоулках человеческой души нет ничего более жестокого и смертоносного, чем ненависть, которую жители Южной Каролины испытывают к янки», — писал корреспондент лондонской Times из Чарлстона. Ненависть греков к туркам — детская забава «по сравнению с враждебными чувствами, которые „аристократия“ Южной Каролины питает по отношению к „северной черни“… „Штат Южная Каролина, — сказали мне, — был основан джентльменами… Ничто на земле не сможет побудить нас подчиниться какому бы то ни было союзу с дикими, фанатичными чудовищами из Новой Англии!“»[490]. С таким настроем легислатура Южной Каролины созвала конвент, чтобы рассмотреть вопрос о сецессии. На фоне поражающих воображение маршей, фейерверков, ополченцев, называвших себя минитменами, и стихийно собиравшихся толп граждан, размахивавших «флагами с пальмой»[491], 20 декабря 169 голосами «за» — единогласно — конвент принял «ордонанс», упразднявший «ныне существующий союз между Южной Каролиной и другими штатами»[492].

Как и рассчитывали «пламенные ораторы», этот смелый шаг вызвал цепную реакцию созыва конвентов в других штатах Нижнего Юга. После рождественских праздников (отмечавшихся в том году с двойственным отношением к заповедям Христа как Князя Мира) 9 января 1861 года подобный ордонанс был принят в Миссисипи, 10 января во Флориде, 11 января в Алабаме, 19 января в Джорджии, 26 января в Луизиане и 1 февраля в Техасе. Несмотря на то, что ни один из этих штатов не продемонстрировал сплоченности конвента Южной Каролины, в среднем за отделение высказалось 80%. Эта цифра, по-видимому, адекватно отражает настроение белых жителей этих штатов. За исключением Техаса, конвенты штатов не представляли этот ордонанс на ратификацию избирателям. Это вызвало обвинения в том, что решения об отделении штатов были приняты вопреки воле народа, однако на самом деле основной причиной было стремление избежать промедления. Избиратели только что выбрали делегатов, ясно обозначивших свою позицию путем публичных заявлений, поэтому еще одни выборы казались излишними. В конце концов, Конституция 1787 года была ратифицирована конвентами штатов, а не народным голосованием; отказ от этой ратификации, таким образом, казался вполне законным. В Техасе избиратели одобрили решение о сецессии при соотношении три к одному: слабо верится, что в остальных шести штатах результат мог быть иным[493].

Разногласия в штатах Нижнего Юга в основном касались не целей, а стратегии и сроков. Большинство высказывалось в поддержку «эффекта домино», выражавшегося в выходе штатов одного за другим, после чего конвент независимых штатов должен был одобрить новую конфедерацию. Однако меньшинство, чье мнение нельзя было игнорировать, особенно в Алабаме, Джорджии и Луизиане, высказывалось за совместные действия, предшествующие сецессии, чтобы обеспечить единство по крайней мере «хлопковых» штатов. Однако эти «кооператоры» не достигли согласия в своей среде. Радикальной группировкой среди них были так называемые «кооперативные» сецессионисты, пылко ратовавшие за независимость Юга и полагавшие, что, объединившись и выступив единым фронтом, южане могут достичь больших успехов. Впрочем, стремительность разворачивавшихся событий, когда в течение шести недель после выхода Южной Каролины образовалась лига из полудюжины отделившихся штатов, свела на нет их усилия. В середине января «кооператор» из Джорджии с сожалением признал, что четыре штата «уже отделились… Для совместных с ними действий мы также должны отделиться»[494].

В центре палитры «кооператоров» находилась группировка так называемых сторонников «ультиматума». Они ратовали за созыв конвента южных штатов, который бы выработал список требований в адрес новой администрации Линкольна: среди них были требования соблюдения закона о беглых рабах, отмены законов о личной свободе, гарантии невмешательства в рабовладение в округе Колумбия или в работорговлю между штатами и защиты рабства на территориях, по крайней мере лежащих к югу от 36°30′ с. ш. Если бы республиканцы отвергли эти требования, тогда консолидировавшийся Юг мог выйти из состава Союза. Вследствие того, что республиканцы не были склонны гарантировать такие уступки (а большинство южан не поверило бы им, даже если бы они и пошли на это), сторонники «ультиматума» не пользовались большой поддержкой в конвентах сецессионистов.

Третьей и самой консервативной группировкой «кооператоров» были «условные юнионисты», советовавшие своим коллегам дать Линкольну возможность доказать свои умеренные взгляды. Только если республиканцы совершат некое «явное действие» против свобод Юга, южане могут прибегнуть к такому решительному шагу, как сецессия. Но, несмотря на то, что в рядах «условных юнионистов» находились такие влиятельные фигуры, как Александр Стивенс, ход событий отодвинул их на задний план. «Рассудительные и консервативные южане, — писал сенатор от Луизианы Джуда Бенджамин, считавший себя одним из них, — не в силах сопротивляться бурному потоку, смывающему все вокруг… Это революция… причем самого неистового толка… которую усилия отдельных людей могут остановить с тем же успехом, что и лейка садовника — пожар в прерии»[495].

Другие южане для описания этих событий использовали схожие метафоры: «Это настоящий всплеск воинственности… Люди сошли с ума… Остановить их сейчас — это все равно что пытаться обуздать торнадо»[496]. Сецессия недвусмысленно показала, как можно вскрыть нарыв, зревший долгие годы. Это был настоящий катарсис для подспудных страхов и ненависти. А еще это было радостным событием, заставлявшим людей буквально танцевать на улицах. Эта свирепая радость была провозвестником ликующих толп на Елисейских полях, Унтер-ден-Линден и Пикадилли-Серкус столь же безоблачным августом 1914 года. Дело не в том, что эти размахивающие флагами и распевающие победные песни толпы в Чарлстоне, Саванне и Новом Орлеане хотели или ждали войны, наоборот, они были убеждены, что «янки струсят и не осмелятся воевать», или же говорили, что они уже струсили, дабы уверить своих более робких сограждан, что бояться нечего. «Что до гражданской войны, — с оптимизмом замечала атлантская газета в январе 1861 года, — то мы здесь, в Атланте, ее не боимся». Один редактор из сельской местности полагал, что женщин и детей, вооруженных пугачами, заряженными «коннектикутскими мускатными орешками», хватит, чтобы разогнать янки, буде те появятся в Джорджии. Сенатор от Южной Каролины Джеймс Чеснат предлагал выпить всю кровь, которая прольется в результате сецессии. Той зимой на Юге вошло в поговорку выражение: «Вся пролитая кровь уместится в наперстке хозяйки»[497].