Разозленный Макклеллан впоследствии обвинял администрацию в том, что она не желала ему успеха, так как он был демократом. Это не имело ничего общего с реальностью: на самом деле республиканцев раздражало явное нежелание генерала вести наступательные действия. В течение первой недели апреля около 55 тысяч солдат Макклеллана подошли к линии обороны конфедератов близ поля битвы времен Войны за независимость в Йорктауне. Здесь, за рекой Уорвик, окопались менее 13 тысяч мятежников под командованием Джона Магрудера. Макклеллан не решался атаковать, полагая, что основательность вражеских укреплений приведет к слишком большим потерям. «Принц Джон» Магрудер сделал все от него зависящее, чтобы поддержать такое убеждение «молодого Наполеона». Будучи актером-любителем, он устроил Макклеллану театральное представление. Его пехота постоянно маневрировала в разных направлениях, а артиллерийские батареи с шумом переезжали с места на место, чтобы создать впечатление гораздо большей численности войск, чем у него было на самом деле. Замысел Магрудера полностью оправдался: Макклеллан пришел к выводу, что может взять Йорктаун только в результате осады. Эта новость чрезвычайно раздосадовала Линкольна: «Я полагаю, будет лучше атаковать позиции врага… немедленно, — телеграфировал Макклеллану президент. — Из-за вашей задержки враг может с выгодой использовать время». Линкольн пытался донести до Макклеллана и растущие сомнения республиканцев в его лояльности: «Вам крайне необходимо нанести удар… Общество не замедлит расценить (да и уже расценивает) эти колебания атаковать окопавшихся мятежников как повторение Манассаса… Я никогда еще не писал вам… ни с большим участием, чем сейчас, ни с большим стремлением оказать вам поддержку… Но вы обязаны действовать»[792].

Макклеллан бездействовал. Вместо этого он написал своей жене, что если Линкольн так хочет прорвать оборону мятежников, то «пусть приезжает и делает это сам». Генерал, жалуясь на свое тяжелое положение, когда «с одной стороны мятежники, а с другой — аболиционисты и прочая сволочь»[793], постепенно разворачивал осадные орудия и подвозил военных инженеров. Неделя проходила за неделей, а союзная артиллерия все готовилась выбить южан из их окопов с помощью мортир и 200-фунтовых пушек. Линкольна ввергало в отчаяние такое «бесконечное промедление». Как он и опасался, конфедераты использовали отсрочку, перебросив всю армию Джонстона на полуостров.

Осмотр укреплений Йорктауна убедил Джонстона в том, что позиции безнадежно слабы: «Все, за исключением Макклеллана, уже давно бы атаковали»[794]. Джонстон советовал отойти по всему фронту на заранее подготовленные позиции неподалеку от Ричмонда, но Джефферсон Дэвис и Роберт Ли отвергли это предложение и приказали Джонстону защищать Йорктаун до последнего вздоха. Роль Ли в этой кампании возрастала пропорционально падению уверенности Дэвиса в Джонстоне. В марте президент отозвал Ли из Саванны и перевел его в Ричмонд в качестве своего рода помощника главнокомандующего. Джонстон стоял под Йорктауном до начала мая, пока не узнал, что Макклеллан собирается громить его оборону с помощью осадных орудий. Не дожидаясь этого, в ночь с 3 на 4 мая Джонстон снялся с лагеря и отошел к северу. Дэвис был так же раздосадован очередной уступкой, как и Линкольн, потерявший целый месяц в ожидании взятия этих укреплений. 5 мая сильный арьергард конфедератов под командованием Джеймса Лонгстрита дал заградительный бой у Уильямсберга, столицы колониальных времен. Потеряв 1700 человек убитыми и ранеными, мятежники выбили из строя 2200 северян, задержав преследовавших федералов и позволив остальной части армии беспрепятственно уйти с артиллерией и обозами.

Частые дожди затрудняли ведение боевых действий в апреле, но в мае дожди только усилились, и армии увязли в грязи. Единственные значительные события происходили на воде. С отходом Джонстона Норфолк и расположенная там морская база не могли чувствовать себя в безопасности. Перед эвакуацией конфедераты уничтожили все, что представляло военную ценность, включая броненосец «Виргиния». «Монитор» вел флотилию из пяти канонерок вверх по реке Джемс. Их капитаны мечтали превзойти Фаррагута, подавив речные батареи мятежников и взяв на прицел Ричмонд. Чиновники Конфедерации начали было паковать документы и готовиться к бегству из города, но острый момент вскоре миновал: 15 мая батареи у Дрюри-Блафф в семи милях к югу от Ричмонда остановили флотилию. «Монитор» оказался неэффективен против этого огня, так как его пушки нельзя было нацелить на вершину 90-футового откоса, где разместились батареи. Орудия мятежников вели яростный навесной огонь по канонеркам, а снайперы, притаившиеся вдоль берегов, отстреливали янки на палубах. Флот вынужден был уйти ни с чем, и в Ричмонде раздался всеобщий вздох облегчения.

Несмотря на лучик солнца, мелькнувший при Дрюри-Блафф, Югом овладевало чувство надвигающегося конца. Армия Макклеллана приблизилась к Ричмонду на расстояние шести миль, а известия о поражениях и отступлениях на западе поступали чуть ли не ежедневно. В атмосфере кризиса, порожденного событиями весны 1862 года, Конгресс Конфедерации объявил о введении всеобщей воинской повинности и военного положения. Недовольство внутри страны росло, доллар Конфедерации рухнул. В эти же месяцы обретшее уверенность союзное правительство освободило политических заключенных, приостановило набор в армию и наладило стабильное финансирование войны, причем позитивное развитие событий в тылу резко контрастировало с тем, что происходило на передовой.

Пока Юг, казалось, побеждал в войне, Джефферсон Дэвис являлся признанным вождем Конфедерации, но неудачи подмочили его репутацию. «Очевидные и вопиющие свидетельства неэффективности», продемонстрированные при сдаче фортов Генри и Донелсон, стоили Дэвису, по словам Richmond Whig, «доверия граждан страны». Конгрессмен от Южной Каролины Уильям Бойс жаловался на «потрясающую некомпетентность президента, поставившего нас на грань катастрофы». Джордж Бэгби, редактор Southern Literary Messenger, также сотрудничавший с несколькими другими газетами в качестве корреспондента в Ричмонде, писал весной 1862 года: «Настали чрезвычайно тяжелые времена… И все дело в нем [Дэвисе]: холодном, высокомерном, сварливом, ограниченном, упрямом как осел и зловредном как нарыв. Пока он жив, надежды на успех нет»[795].

Дэвис был возмущен «низкими», как он их назвал, нападками на него со стороны деятелей, «сеющих раздоры ради увеличения личного и партийного влияния»[796], однако он и в самом деле не был безгрешен в отношении чрезмерной гордыни и упрямства. Слишком строгий и лишенный чувства юмора Дэвис не выносил недалеких людей. Ему не хватало умения Линкольна ради общего дела сотрудничать с людьми различных убеждений. Линкольн скорее выиграл бы войну, а не спор, Дэвис же предпочитал побеждать в полемике. Хотя он редко отвечал своим критикам публично, частным образом он давал им отповедь в такой манере, что их враждебность только росла. Даже его преданная жена Варина признавала, что «стоит кому-либо не согласиться с мистером Дэвисом по любому вопросу, как тот впадает в негодование и обвиняет своего оппонента во всех смертных грехах». Президент страдал от расстройства пищеварения и невралгии, которая усугублялась стрессами военного времени и привела к тому, что он ослеп на один глаз. Кроме того Дэвиса мучили постоянные боли, никак, конечно же, не смягчавшие его крутой нрав. Он сознавал свою обидчивость и сожалел о ней: «Хотел бы я научиться не обращать внимания на тех, кто досаждает мне, — говорил Дэвис жене в мае 1862 года, — быть терпеливым и милосердным, равно относясь и к единомышленникам, и к критикам»[797].