Единомышленники хотели от администрации более энергичного и решительного ведения войны. Война должна стать тотальной, писал один генерал конфедератов, «при которой все население и вся промышленность… должны быть приспособлены к военным нуждам, и любой общественный институт необходимо перевести на военные рельсы»[798]. Весной 1862 года правительство Конфедерации пошло на два радикальных шага, призванных воплотить в жизнь такие рекомендациям: ввело обязательную воинскую повинность и военное положение, однако после этого нападки критиков стали только более язвительными.
Зимой 1861–1862 годов война потеряла для южан свою привлекательность. «Романтический флер этого предприятия полностью исчез, — писал солдат из бригады „Каменной Стены“ Джексона в долине Шенандоа, — причем не только у меня, но и у всей армии»[799]. На Юге по-прежнему было больше солдат, чем оружия для них, но такое положение вещей ожидала быстрая и катастрофическая развязка весной, и вовсе не из-за неожиданного притока вооружения, а из-за окончания срока службы рекрутов-«одногодичников», которые составляли почти половину действующей армии[800]. Немногие из них горели желанием записаться в армию вторично. «Если я останусь жив по истечении этих двенадцати месяцев, то впредь постараюсь держаться [от армии] подальше, — писал другой солдат из Виргинии в январе 1862 года. — Сомневаюсь, что протяну еще год»[801]. Ситуация выглядела так, что армия южан грозила раствориться в воздухе, как только янки начнут свое весеннее наступление.
Конгресс Конфедерации поначалу рассматривал данную проблему в ставшем привычном волюнтаристском ключе. В декабре 1861 года был принят закон, гарантирующий волонтерам-«одногодичникам» премию в размере 50 долларов и 60-дневный отпуск в случае их согласия на продление срока службы. Более того, в законе специально оговаривалось, что такие добровольцы могут записываться в другие полки и избирать новых офицеров, если возникнет такое желание. Как заметил один аналитик: «Едва ли враг мог выдумать для южан худший закон»[802]. Отпуска могли ослабить армию в решающий момент столь же сильно, сколь и массовые отказы от дальнейшей службы. Выборы новых офицеров могли вызвать смещение эффективных поборников дисциплины в пользу «компанейских парней»; процесс организации новых полков был прямым путем к хаосу, особенно после того как многие бывшие пехотинцы решили служить второй срок в более престижных (и безопасных) кавалерийских или артиллерийских соединениях.
Потрясенный Роберт Ли назвал такой закон «в высшей степени разрушительным» и предложил взамен другой, по которому волонтеры «набирались для ведения войны». Хотя сам он вступил в армию Юга для сопротивления насилию федерального правительства, в данный момент Ли полагал, что война будет проиграна, если центральное правительство в Ричмонде не вынудит жителей вступать в армию. Дэвис согласился с его доводами и 28 марта 1862 года направил в Конгресс специальное послание, где рекомендовал ввести всеобщую воинскую повинность. Сторонники прав штатов и гражданских свобод протестовали, говоря о том, что подобная мера противоречит идеалам, за которые сражался Юг. Однако слово взял прямодушный и вспыльчивый сенатор от Техаса Луис Вигфолл, посоветовавший своим коллегам «прекратить играть в бирюльки»: «Враг в той или иной степени вторгся почти в каждый штат Конфедерации… Виргиния захвачена янки. Нам нужна большая армия. Каким способом ее можно набрать?.. Ни у кого нет индивидуальных прав, которые вступали бы в противоречие с благоденствием нации»[803].
С этим выводом согласились более двух третей конгрессменов и сенаторов. 16 апреля ими был принят первый в американской истории закон о всеобщей воинской повинности. Согласно закону, все годные к строевой службе белые мужчины от 18 до 35 лет призывались в армию сроком на три года. Волонтеры, отслужившие один год, должны были остаться на передовой еще два года. Однако и в этом жестком законе остались лазейки. Призывник мог найти себе замену из группы «лиц, не подлежащих призыву», то есть тех, чей возраст был вне оговоренных законом рамок, или иммигрантов без прав гражданства. Такая практика была традиционна как для Европы, так и для Америки. Те, кто был призван в ополчение в ходе предыдущих войн, включая Войну за независимость, имели право послать вместо себя кого-нибудь другого. Даже всеобщая мобилизация времен Великой Французской революции не была всеобщей по сути: «заместители» находились и там. Приемлемым это делало предположение, что способности людей, могущих позволить выставить вместо себя замену, найдут лучшее применение в тылу, где эти люди смогут организовать поставки для нужд армии, нежели на фронте. Признавая, что даже замены не смогут сохранить все кадры, необходимые для выполнения обязанностей в тылу, 21 апреля Конгресс принял дополнительный закон, определяющий категории, которым не грозила служба на передовой: чиновники аппарата центрального правительства и правительств штатов, железнодорожные и речные служащие, телеграфисты, горняки, представители отдельных рабочих профессий, медики, аптекари, священнослужители и учителя. Конгресс не поддался давлению плантаторов, пытавшихся включить в этот перечень также и надсмотрщиков за рабами, правда, этот вопрос в будущем поднимался еще не раз.
Некоторые из этих категорий открывали возможности для подлогов. Профессия учителя внезапно стала очень популярной, и новые школы стали открываться во множестве. Одна за другой появлялись аптекарские лавки, предлагающие «различные пустые емкости, дешевые наборы расчесок и щеток, бутылочки с „краской для волос“ и „волшебными эликсирами“, а также другие снадобья с Севера». Губернаторы, сопротивлявшиеся воинской повинности, раздували штаты своих чиновников. Губернаторы Джорджии Джозеф Браун и Северной Каролины Зебулон Вэнс оказались особенно изобретательны: эти штаты освободили 92% всех чиновников от призыва в армию. Браун настаивал на включении в эту категорию и офицеров ополчения, начав производить в офицерские чины сотни человек. Один генерал южной армии саркастически описывал полк ополченцев из Джорджии и Северной Каролины как состоящий из «трех старших офицеров, четырех штабных, десяти капитанов, тридцати лейтенантов и одного рядового, у которого кишки сводит от голода»[804].
Выставление замены являлось наиболее противоречивой формой освобождения от службы. Состоятельные граждане таким образом могли откупаться от армейской службы независимо от того, нужны были их таланты в тылу или нет. Именно вследствие этого появилась горькая поговорка: «Ведут войну богачи, а сражаются бедняки». Справедливости ради напомним, что некоторые бедняки могли и обогатиться (конечно, если возвращались с линии фронта живыми), уходя в армию «на замену». Посредничество в этих вопросах стало прибыльным бизнесом. Многие из «заместителей» дезертировали из частей при первой же возможности и продавали свои услуги снова и снова. Один житель Ричмонда, по слухам, таким образом продал себя тридцать раз. Стоимость услуг «заместителей» к концу 1863 года дошла до 6000 долларов (что эквивалентно 300 долларам золотом или зарплате квалифицированного рабочего за три года). Злоупотребления заменами стали столь вопиющими, что в декабре 1863 года Конгресс упразднил такую привилегию.
Основной целью призыва было побудить добровольцев записываться в армию под угрозой принуждения, а не само это принуждение. Например, согласно закону о призыве, потенциальным новобранцам давалось тридцать дней, чтобы избежать клейма «призывника», записавшись в армию волонтером. В таком случае они получали право присоединиться к новым полкам и участвовать в выборах командиров, как и волонтеры 1861 года. Призывники же и «заместители», напротив, обязаны были прибыть в уже сформированные полки. В какой-то мере метод кнута и пряника принес свои плоды: в течение 1862 года общая численность войск Конфедерации возросла с 325 до 450 тысяч (учитывая около 75 тысяч погибших и раненых, чистый прирост составил 200 тысяч человек). Призывники и «заместители» составляли менее половины из них: оставшиеся считались «добровольцами», даже несмотря на то, что мотивы их поступления на службу не обязательно диктовались сугубым патриотизмом.
