Несмотря на достигнутые успехи, связанные с ростом численности армии, воинская повинность была наиболее непопулярным актом правительства Конфедерации. Мелкие фермеры, которые не могли откупиться от службы деньгами, «голосовали» против закона ногами, сбегая из частей в леса и болота. Должностные лица, проводившие в жизнь закон о призыве, встречали упорное сопротивление в глубинке и других районах, где лояльность Конфедерации была весьма условной или ее не было вовсе. Вооруженные банды уклонистов и дезертиров контролировали целые округа. Закон о воинской повинности вызвал беспрецедентное увеличение давления государства на народ, на плечи которого власть опиралась еще недавно. Даже некоторые солдаты, которые скорее бы приветствовали то, что уклонисты разделят с ними тяготы службы, рассматривали закон как отказ от идеалов, за которые они сражались. Один рядовой из Виргинии сказал про призыв: «…невероятная узурпация власти… и решительный отказ от одной из свобод, за которые мы сражаемся… если так пойдет и дальше, это заставит меня отказаться от присяги». А северокаролинский солдат рассуждал: «Когда мы то тут, то там слышим недовольные голоса, сравнивающие деспотизм Конфедерации с деспотизмом правительства Линкольна, то понимаем — что-то здесь не так»[805].
Воинская повинность обнажила главный парадокс ведения войны Югом: джефферсонианские цели достигались гамильтоновскими методами. Последователи Джефферсона не могли это принять. Наиболее откровенный из них, губернатор Джорджии Джозеф Браун, заклеймил призыв как «опасную узурпацию Конгрессом гарантированных прав штатов… что противоречит всем принципам, ради которых Джорджия начала революцию»[806]. В ответ на это Джефферсон Дэвис надел маску приверженца Гамильтона. Конституция Конфедерации, напомнил он Брауну, дает Конгрессу власть «формировать и обеспечивать армии», а также «обеспечивать совместную оборону».
Также там содержится и другая статья (заимствованная из Конституции Соединенных Штатов), передающая Конгрессу право издавать все законы, «которые будут необходимы и уместны для приведения в действие вышеперечисленных полномочий». Браун отрицал конституционность призыва на основании того, что он не был санкционирован Конституцией. Такой подход отвечал принципам доктрины Джефферсона, освященной поколениями южан, интерпретировавших Конституцию буквально. Однако, говоря языком Гамильтона, Дэвис настаивал на том, что раздел о «необходимых и уместных» мерах как раз подразумевал призыв в армию. Разумеется, никто не думал оспаривать эту необходимость, «когда само существование нашего государства находится под угрозой со стороны армии, многократно превышающей нашу по численности». Поэтому «единственно верный способ — выяснить, прописано ли в законе стремление к достижению этой цели… Если ответ будет положительным, тогда закон является конституционным»[807].
Большинство южан соглашались с Дэвисом по этому вопросу, особенно если жили они в Виргинии, западной части Теннесси, Миссисипи или Луизиане, которым, в отличие от Джорджии, в 1862 году реально угрожала опасность вторжения. «Сейчас наша главная забота — выбить врага и спасти отечество, — провозглашала Richmond Enquirer. — Только после этого можно будет вернуться к теоретическим вопросам»[808]. Конституционность призыва была подтверждена всеми судами, в которых она оспаривалась, включая верховный суд штата Джорджия, одобривший закон единогласно.
Тем не менее недовольство этой мерой оставалось серьезной проблемой. Введение военного положения также вызвало горячие споры. Этот вопрос привел Дэвиса в замешательство. Его инаугурационная речь от 22 февраля, где он гарантировал отказ Конфедерации от «причинения ущерба личной свободе граждан, свободе слова, помыслов и печати», контрастировала с политикой Линкольна, заключавшего без суда и следствия в «бастилии» «государственных служащих, мирных граждан и благородных дам»[809]. Дэвис смотрел сквозь пальцы на подавление гражданских свобод в некоторых районах Конфедерации, особенно в восточной части Теннесси, где в южных «бастилиях» томились несколько сотен гражданских лиц, пятеро из которые были казнены. Всего лишь через пять дней после этой инаугурационной речи Конгресс уполномочил Дэвиса приостановить действие права habeas corpus и ввести военное положение в регионах, где существовала «опасность вторжения врага»[810]. Дэвис незамедлительно ввел военное положение в Ричмонде и других городах Виргинии. Эта мера была вызвана не только вторжением федералов, но и ростом преступности и насилия среди резко возросшего из-за войны населения столицы. Генерал Джон Уайндер, начальник военной полиции ричмондского округа, сформировал из своих подчиненных безжалостный, но эффективный летучий отряд. В дополнение к запрету на продажу алкоголя, введению пропускного режима, аресту пьяных солдат, игроков в азартные игры, карманников и воров Уайндер без суда и следствия отправил в тюрьму несколько «нелояльных» граждан, включая двух женщин и Джона Майнора Боттса, уважаемого виргинского юниониста и бывшего члена Палаты представителей США. Richmond Whig сравнила эти действия с подавлением гражданских свобод администрацией Линкольна, после чего Уайндер пригрозил приостановить выпуск газеты. Он так и не претворил свою угрозу в жизнь, но один наблюдатель в Ричмонде отмечал в апреле 1862 года: некоторые редакторы «признались в том, что боятся потерять работу, если будут высказывать свои подлинные мысли. Воистину, настало царство террора»[811].
Другие газеты, впрочем, полагали, что такое «царство» — как раз то, в чем нуждается Ричмонд. «На наших улицах спокойно», — торжествовала Dispatch, так как военная полиция «арестовала всех бездельников, бродяг и подозрительных лиц… Следствием этого стали покой, безопасность, уважение к жизни и собственности и быстрое возрождение патриотического духа». Examiner считала, что в случае чрезвычайной ситуации «правительство обязано вводить такие меры военным приказом»: «К черту умеренность и вопросы о конституционности! Мы хотим эффективного сопротивления!»[812]
Некоторые командующие военными округами вдали от Ричмонда взяли на себя ответственность за объявление военного положения, что вызвало бурные протесты. Введение военного положения в некоторых районах Луизианы и Миссисипи генералом Ван Дорном в июле 1862 года вынудило губернатора штата возразить: «Ни один свободный человек не может и не должен подчиняться [столь] деспотичной и противозаконной узурпации власти»[813]. Дэвис запретил генералам самостоятельно приостанавливать действие права habeas corpus и вводить военное положение, однако те порой склонны были нарушать его прямое указание. Приостановка этого приказа оказалась эффективным средством для форсирования призыва в тех районах Юга, где суды штатов издавали приказы habeas corpus, согласно которым призывники должны были быть отпущены.
Сторонники гражданских свобод называли введение военного положения и призыв звеньями одной цепи, проклиная «деспотизм» Дэвиса. Группу, противостоящую в этих вопросах администрации, возглавлял своего рода триумвират выходцев из Джорджии: губернатор Браун, вице-президент Стивенс и Роберт Тумбз, честолюбивый, но к тому времени разочарованный бригадный генерал. Несмотря на то, что конституция Конфедерации санкционировала приостановку действия приказа habeas corpus в случае вторжения извне, Стивенс считал такое действие «неконституционным». «Забудьте об идее получения независимости вначале, а соблюдения свобод потом! — восклицал он. — Если мы лишимся наших свобод, мы можем больше никогда их не обрести». «Нас больше пугает перспектива военного деспотизма, чем вражеское порабощение», — вторил ему Браун. Тумбз клеймил «постыдную политику Дэвиса и его янычар»: «Дорога к свободе нельзя проложить через рабство»[814]. Уступив подобному недовольству, Конгресс в апреле ограничил число территорий, где было введено военное положение, и постановил, что оно будет отменено в сентябре. В октябре Конгресс продлил полномочия Дэвиса по приостановке действия habeas corpus, гарантировав их прекращение в феврале 1863 года. Сопротивление всеобщей воинской повинности вынудило Конгресс прибегнуть к приостановке приказа в третий раз в феврале 1864 года, но уже в июле эта мера снова была отменена.
