Таким образом, на предложенный Линкольном выбор между войной и миром Джефферсон Дэвис четко ответил: «Война!» На судьбоносном заседании кабинета министров в Монтгомери 9 апреля был одобрен приказ Дэвиса Борегару вынудить форт сдаться по возможности до прибытия деблокирующего флота. Андерсон отверг ритуальные требования Борегара о сдаче форта, но попутно заметил, что через несколько дней гарнизон начнет голодать, если помощь не подоспеет. Конфедераты уже знали о том, что помощь вот-вот прибудет, поэтому 12 апреля в 4:30 утра они открыли огонь по форту. Корабли Фокса, рассеянные штормом и неспособные из-за сильных волн высадить десант, не могли вмешаться в происходящее[575]. После тридцати трех часов интенсивной бомбардировки форта, после произведенных четырех тысяч выстрелов, уничтоживших часть стен форта и вызвавших пожар во внутренних помещениях, измученный гарнизон Андерсона сдался. Защитники форта могли действовать только одним орудийным расчетом (при том, что в их распоряжении имелось 48 пушек), поэтому они ответили тысячей довольно безуспешных выстрелов. 14 апреля звездно-полосатый американский флаг, реявший над фортом, был спущен и на его место поднялся звездно-полосатый флаг Конфедерации[576].

Новость об этом вызвала сильное возбуждение на Севере. Линкольн выпустил прокламацию, в которой 75 тысяч ополченцев призывались на военную службу, чтобы в течение девяноста дней подавить мятеж, «оказавшийся слишком жизнеспособным, чтобы его можно было подавить обычным судебным порядком». Резонанс, произведенный этим в северных штатах, превзошел все ожидания. В каждом городе и деревне собирались провоенные митинги, на которых жители присягали флагу и клялись отомстить предателям. «Кругом волнение, — писал преподаватель Гарварда, родившийся еще во время президентства Джорджа Вашингтона. — Я никогда не представлял себе, во что может вылиться народный энтузиазм… Вся нация, мужчины, женщины, дети — все высыпали на улицы, клянясь в верности Союзу и союзному флагу». «Волна патриотизма» накатывалась с Запада и с Огайо. «Люди по-настоящему сошли с ума!»[577] В Нью-Йорке, бывшем некогда оплотом симпатий к южанам, четверть миллиона человек вышли на улицы, чтобы идти сражаться за Союз. Один торговец из Нью-Йорка 18 апреля писал: «Перемена в настроении людей потрясающая, почти волшебная». «Я с трепетом смотрю на национальное движение здесь, в Нью-Йорке, и во всех свободных штатах», — добавлял некий адвокат. «После всех наших прошлых распрей это смотрится просто сверхъестественным». «Эпоха до Самтера» была прошлым веком, писала одна жительница Нью-Йорка. «Кажется, что до сегодняшнего дня мы были мертвы, что у нас не было государства»[578].

Демократы также присоединились к патриотическому потоку. Стивен Дуглас нанес произведший сильное впечатление визит в Белый дом, что стало символом единства нации, а затем отправился домой в Чикаго, где выступил перед огромной толпой: «Существует только два выбора. Каждый гражданин должен выступить на стороне Соединенных Штатов или против них. В этой войне не может быть нейтральных наблюдателей: только патриоты или изменники». Месяц спустя Дуглас скончался (вероятно, от цирроза печени), но еще целый год, если не больше, его воинственный дух вдохновлял большинство демократов. Весной 1861 года передовицы демократических газет пестрели заголовками в духе: «Пусть погибнут наши враги на поле брани!» «Необходимо забыть все обиды и переживания; только кровавая страшная месть ждет презренных изменников, навлекших ее своей неслыханной дерзостью и мятежными действиями»[579].

Губернаторы северных штатов просили у военного министерства увеличения квот на ополченцев. Линкольн потребовал от Индианы предоставить ему шесть полков — губернатор предложил двенадцать. Снарядив требуемые тринадцать полков, губернатор Огайо телеграфировал в Вашингтон: «Если не обуздать энтузиазм граждан, я вряд ли остановлюсь и на двадцати полках». Губернатор Массачусетса Джон Эндрю через два дня после призыва Линкольна прислал лаконичную телеграмму: «Два наших полка выступят сегодня днем: один двинется на Вашингтон, другой — на Форт-Монро. Третий полк будет отправлен завтра, а четвертый — ближе к концу недели»[580]. Стало ясно: чтобы собрать всю готовую пролиться кровь, потребуется емкость большая, чем пресловутый «наперсток хозяйки».

Начавшаяся у форта Самтер война поставила штаты Верхнего Юга перед проблемой принятия решения. Их выбор мог определить судьбу Конфедерации. В этих восьми штатах было сосредоточено большинство ресурсов южан для ведения войны: больше половины общего населения, две трети белого населения, три четверти промышленных мощностей, половина лошадей и мулов, три пятых поголовья домашнего скота и продовольственных культур. Плюс ко всему многие видные военные и потенциальные военачальники были выходцами из этих штатов: Роберт Ли, Томас Джексон, Джозеф Джонстон, Джеймс Стюарт родились в Виргинии, Дэниел Хилл — в Северной Каролине, Альберт Сидни Джонстон и Джон Белл Худ — в Кентукки, Натан Бедфорд Форрест — в Теннесси.

Ответ Верхнего Юга на требование Линкольна от 15 апреля о предоставлении ополчения выглядел многообещающим для Конфедерации. Губернатор Кентукки телеграфировал в Вашингтон, что штат «не будет формировать войска для безбожного завоевания братских Южных Штатов». Теннесси «не выставит ни единого человека для того, чтобы участвовать в насилии, — заявил его губернатор, — но в случае необходимости снарядит 50-тысячную армию для защиты наших прав и прав наших южных собратьев». Губернатор Миссури, сецессионист, бросил вызов президенту Линкольну: «Ваше требование незаконно, неконституционно, революционно и антигуманно… Штат Миссури не пошлет ни единого человека для участия в этом нечестивом походе». Губернаторы Виргинии, Северной Каролины и Арканзаса ответили сходным образом, а Мэриленда и Делавэра хранили зловещее молчание[581].

Упоминание «наших прав» и «южных собратьев» позволяет предположить мотивы, подтолкнувшие четыре из восьми штатов присоединиться к Конфедерации, а в трех оставшихся образоваться весомому меньшинству сторонников отделения. «Мы должны определить себя как северян или как южан», — писал представитель Виргинии[582], тогда как два бывших юниониста из Северной Каролины выражали взгляды большинства своих коллег: «Разделение должно пройти точно по границе распространения рабства. Юг штата должен присоединиться к Конфедерации… Своя рубаха ближе к телу»[583]. Газеты Арканзаса и Теннесси заявили, что «единство целей и общность интересов всех рабовладельческих штатов должны и смогут объединить их». При выборе между «подчинением» и защитой «чести… свободы… прав» решение должно быть столь же очевидным, сколь и закон всемирного тяготения[584].

В глазах южных юнионистов в начале этой трагичной войны виноват был прежде всего Линкольн. То, что президент в своей прокламации о созыве ополчения от 15 апреля назвал необходимой мерой для «защиты чести, целостности и самого существования нашего Союза», к югу от Потомака было интерпретировано как антиконституционное насилие над суверенными штатами. «Союзные настроения в Северной Каролине были популярны и только набирали силу, пока Линкольн не растоптал нас, — писал один разочарованный юнионист. — Более эффективной политики по уничтожению Союза нельзя было и придумать… Мне не остается иного выбора, кроме как воевать за или против моей родины… Линкольн превратил нас в боевую единицу, которая будет сопротивляться, пока не изгонит врага или не погибнет». Джон Белл, бывший в 1860 году кандидатом в президенты от партии конституционных юнионистов, на которого ориентировались многие умеренные деятели Верхнего Юга, 23 апреля в Нашвилле объявил о своей поддержке «объединенного Юга» в «не вызванной необходимостью, агрессивной, жестокой, несправедливой войне, навязанной нам» мобилизацией ополчения по приказу Линкольна[585].