Как бы то ни было, Конституция гарантировала право на рабовладение там, где оно уже существовало. Но в ней «не содержится дозволения распространять рабовладельческий уклад на наши свободные земли, что сравнимо с отменой запрета на ввоз африканских рабов». Величайший «моральный вред и несправедливость» закона Канзас — Небраска состояли в том, что он открыл границы территории, ранее закрытой для проникновения рабства, выведя это явление «на широкую дорогу, ведущую к распространению и увековечиванию», вместо того чтобы ограничивать его с целью дальнейшего уничтожения. Теория «народного суверенитета» оказалась лживой в своем замысле и пагубной на практике, говорил Линкольн. Ее постулат о том, что проблема рабства на конкретной территории касается только ее жителей, неверен — проблема касается будущего всей нации. «Что, разве Небраска, будучи территорией, не часть нашей страны? Разве не мы управляем страной? И если мы утратим контроль над ней, то не утратим ли мы и право на самоуправление?.. Я не могу не презирать… это показное равнодушие, под которым, как мне кажется, скрывается настоящий зуд к распространению… отвратительного института рабства». Уверения Дугласа, что природные условия помешают рабовладению утвердиться в Канзасе, были «убаюкивающим доводом». Температура, норма осадков и состав почв восточного Канзаса были такими же, как в Миссури и Кентукки. «Климат… не заставит рабовладельцев убраться с этих земель… как, впрочем, и другие природные силы». Линкольн знал, что миссурийцы уже взяли своих рабов в Канзас, и единственным способом остановить их был лишь прямой запрет рабства Конгрессом.

Но такая мера, возражал Дуглас, противоречила бы «священному праву поселенцев на самоуправление». Ничего подобного, отвечал Линкольн, как раз само рабство противоречит этому праву. «Когда белый человек управляет собой — это и есть самоуправление, но когда он, управляя собой, управляет еще и другим человеком… то это уже тирания… А негры являются людьми… Не существует морального права порабощать одного человека другим». В заключение Линкольн сказал: «Давайте не будем никого обманывать. Дух 1776 года и дух закона Канзас — Небраска несовместимы… Шаг за шагом… мы отказываемся от старых принципов в пользу новых. Почти 80 лет назад мы начали с того, что объявили равенство всех людей. Но сейчас мы прибегаем к другим формулировкам: для некоторых людей поработить других стало… священным правом самоуправления. Эти утверждения не могут стоять рядом… Наши республиканские одежды заляпаны грязью и пропылились. Давайте почистим их… Давайте заново примем Декларацию независимости, а вместе с ней и соответствующие ее духу практические принципы и стратегию… Если мы сделаем это, то не просто сохраним Союз — мы сохраним такой Союз, который будет достоин того, чтобы его сохранили»[252].

Это красноречивое выступление отразило суть позиции новой Республиканской партии. Линкольн не присоединился формально к республиканцам в следующем году и даже позже, после того как партия вигов развалилась окончательно. Не призывал он, как многие республиканцы, к упразднению рабства в округе Колумбия и отмене закона о беглых рабах. Однако твердость моральной оппозиции Линкольна рабству, его убеждения, что правом и обязанностью национального правительства является запрет его дальнейшего распространения и что эту «опухоль» в конце концов нужно вырезать, стали постулатами Республиканской партии. Разумеется, историческая основа аргументов Линкольна не была лишена изъянов, чем Дуглас тотчас же не преминул воспользоваться, направив свою риторику против самых очевидных из них. Те же самые отцы-основатели, которые на словах были против рабовладения и запретили его на Северо-Западной территории, почему-то разрешили его развитие в юго-западном направлении, заложив основы для образования семи новых рабовладельческих штатов и великого хлопкового царства Нижнего Юга. Но фрисойлеры проигнорировали это обстоятельство. Если республиканцы джефферсоновской эпохи не отдавали себе отчета в каких-то вещах, то новые республиканцы 1850-х годов не должны повторять их ошибок. Рабство не должно распространяться дальше, а от партии, принявшей закон Канзас — Небраска, нужно отмежеваться.

В 1854 году большинство избирателей-северян соглашалось с этим. Выборы стали отповедью для демократов. После того как в 1852 году они победили во всех северных штатах, кроме двух, два года спустя, наоборот, они победили только в двух легислатурах, зато над всеми остальными утратили контроль. Количество северных демократов в Палате представителей сократилось с 93 до 23 — южные коллеги с 58 голосами отныне серьезно превосходили их. По оценкам, на этих выборах около четверти северных демократов покинули ряды своей партии.

Избрав 150 конгрессменов от различных политических сил, противники демократов могли получить контроль над новым составом Палаты представителей при условии, если они объединятся на одной платформе. Но это «если» было чересчур условным. Примером того, как трудно этого добиться, может служить «успех» Линкольна в Иллинойсе, где коалиция противников закона Канзас — Небраска имела устойчивое большинство при совместном голосовании в легислатуре, причем виги, коллеги Линкольна, составляли три четверти этой коалиции. Но полдесятка демократов из числа противников закона Канзас — Небраска не желали видеть в виге будущего сенатора США, и Линкольн раунд за раундом стал терять голоса. В конце концов, чтобы не допустить избрания сторонника Дугласа, Линкольн вынужден был поддержать «антинебрасского» демократа Лаймена Трамбла, который и победил в десятом раунде[253].

Мутный ручей в Иллинойсе был еще сравнительно чистой протокой по сравнению с мрачными глубинными течениями политической жизни Севера в других штатах. Из самой глубины взметнулась гигантская волна нативизма, грозившая потопить даже мощное «антинебрасское» движение в некоторых регионах, особенно в штатах к востоку от Огайо. «Едва ли не каждый здесь совершенно сошел с ума от нативизма», — кричал один демократ из Пенсильвании в 1854 году. «Лихорадка „ничего-не-знания“[254] стала эпидемией», — писал еще один житель Пенсильвании из другой части штата. Политик из Коннектикута жаловался, что нативисты «подрывают здесь влияние Демократической партии», а один из лидеров вигов в северной части Нью-Йорка предупреждал, что его округ «серьезно заражен вирусом „ничего-не-знания“». Оказавшиеся «торнадо», «ураганом», «приступом политического безумия», эти «ничего не знающие» одержали в 1854 году безоговорочную победу в Массачусетсе и Делавэре, набрав, по оценкам, 40 и 25% в Пенсильвании и Нью-Йорке соответственно, а также успешно проявили себя в других северовосточных регионах и пограничных штатах[255]. Кем же были эти загадочные нативисты, откуда они появились и что поддерживали?

Нативистское движение, расцветшее в начале 1840-х годов, увяло после выборов 1844 года. Выход из депрессии смягчил противоречия между местными и иностранными рабочими, послужившие причиной вспышек насилия в те годы. Даже с учетом того, что вследствие болезни картофеля в Европе иммиграция выросла вчетверо, растущая экономика Соединенных Штатов была, казалось, способна использовать всех приезжих. Мексиканская кампания и последующие разногласия по вопросу о рабстве сконцентрировали политическую энергию на этих проблемах. Война против католической державы, возможно, и спровоцировала бы рост антилатинских настроений, если бы поддерживавшие войну демократы не состояли бы во многом из иммигрантов, а виги, ранее заигрывавшие с нативизмом, не были бы противниками войны.

На президентских выборах 1852 года виги, ведомые противником нативизма Уильямом Сьюардом, пытались привлечь голоса ирландцев и других католиков. Генерал Скотт, кандидат в президенты от вигов, принадлежал к англиканской церкви, причем к ее «высокому» направлению, а его дочери воспитывались в монастыре. Будучи командующим американской армией в Мексике, он защищал земли церкви. В 1852 году виги использовали сочувствовавших им ирландцев для того, чтобы те задавали заранее подготовленные вопросы во время выступлений Скотта перед аудиторией, что давало кандидату возможность говорить о том, как «ему нравится слышать этот сочный ирландский акцент»[256]. Однако эта неуклюжая попытка неожиданно дала обратный результат, ибо ирландцы американского происхождения как голосовали в большинстве своем за демократов, так и продолжали за них голосовать, зато многих вигов оскорбило заискивание перед «падци», и в день выборов они просто не пришли на участки. Если разногласия по вопросу о рабстве откололи от партии южных вигов, то возобновившаяся межэтническая вражда внесла раскол в их ряды и в некоторых северных штатах.