Дуглас настаивал на том, что отмена запрета рабовладения к северу от 36°30′ с. ш. не является чем-то новым. Компромисс 1850 года, заявил он, уже отменил это ограничение, предоставив населению бывших мексиканских владений как к югу, так и к северу от этой линии самому решать свою судьбу. Северные сенаторы разоблачили все лицемерие этого аргумента. Компромисс 1850 года относился лишь к «мексиканской уступке», а никак не к «Луизианской покупке», и никто в то время, включая Дугласа, не думал иначе. Идея о такой «отмене» появилась как усовершенствование политики Дугласа, проводимой им под давлением южан. Тем не менее дисциплинированность демократов и ловкость Дугласа помогли провести закон через Сенат 41 голосом против 17. Только пять из двадцати северных демократов присоединились к северным вигам и фрисойлерам, составившим оппозицию[244].
Несмотря на то, что северные демократы в Палате представителей, которым осенью предстояли перевыборы, оказались менее податливы на давление администрации, Александр Стивенс, главный лоббист законопроекта в Конгрессе, угрозами и посулами добился своего. 22 мая проект был принят 115 голосами против 104. Торжествующий Стивенс писал: «Я чувствую себя так, как будто выполнена миссия всей моей жизни»[245]. Возможно, так оно и было, только это нанесло последний удар двухпартийной системе, сплачивавшей страну. Все северные виги в обеих Палатах голосовали против проекта, тогда как 25 из 34 южных — за него или «парно» (взаимно воздерживаясь от голосования). Из 75 южных демократов 72 голосовали «за» или «парно», в то время как 49 из 108 демократов северных — «против» или «парно». Многие из последних понимали, что их голос «за» поставит крест на переизбрании, а голос «против» — на партийной карьере. Всего семь представителей северных штатов, голосовавших за законопроект, были переизбраны на следующий срок; некоторые же из голосовавших против безвозвратно покинули демократическую партию. Для северных и южных вигов это прискорбное голосование означало конец совместного пути. «Этот грязный маневр по Небраске успешно похоронил партию вигов, — писал Трумэн Смит из Коннектикута, с отвращением вышедший из состава Сената. — Мы, виги Севера, четко решили для себя никогда не иметь ни малейшей аналогии или связи» с вигами Юга[246]. Южан это вполне устраивало. «Мы не собираемся иметь никаких внутрипартийных контактов… с северными вигами, пока они не представят неопровержимое доказательство того, что раскаялись в своем диком фанатизме»[247].
Южные сенаторы, еще больше усугубляя ситуацию, отвергли законопроект, предложенный в основном северянами и принятый Палатой представителей, о безвозмездном предоставлении поселенцам 160-акрового надела на общественных землях. Такой закон, как объяснял один южанин, «станет самым надежным союзником аболиционистов, стимулируя создание свободных ферм, где поселятся янки и иностранцы, преисполненные решимости сопротивляться участию в хозяйствовании рабовладельцев»[248].
Вопрос был в том, кто подберет черепки расколовшихся политических партий? На Нижнем Юге демократы быстро прибрали оставшихся вигов к своим рукам. В штатах Верхнего Юга виги под разными названиями кое-как держались еще несколько лет. На Севере все было еще больше запутано. Некоторые виги из числа противников рабства, такие как Уильям Сьюард, надеялись возродить партию для участия в выборах 1854 года в законодательные органы штатов и в Конгресс. Они рассчитывали включить в ее ряды фрисойлеров и демократов из числа противников закона Канзас — Небраска, однако и те и другие отклонили это предложение. Вместо этого они, как и многие виги, предложили отказаться «от старых партийных ярлыков и выступить единым фронтом за восстановление свободы и избавление от господства рабовладельцев»[249]. Таким образом, на Севере сформировалась новая антирабовладельческая группировка, собиравшаяся принять участие в осенних выборах. Группировка эта имела разные названия: партия противников закона Канзас — Небраска, коалиционная, народная, независимая партия, но наибольшую известность она получила как Республиканская партия. В первый раз это название прозвучало, по-видимому, на собрании противников закона Канзас — Небраска в церкви города Рипон (штат Висконсин), а 9 мая съезд тридцати конгрессменов в Вашингтоне его одобрил. В Мичигане новая партия официально объявила себя «республиканской» в июле. Съезды во многих избирательных округах для выборов в Конгресс, особенно на старом Северо-Западе, также приняли это имя, напоминавшее о борьбе за независимость в 1776 году. «Встав перед необходимостью сражаться за основные принципы республиканского правления, — постановил съезд в Мичигане, — и против интриг самой отвратительной, деспотической и унижающей человеческое достоинство аристократии, которая только существовала на земле, мы объединяемся под именем Республиканской партии»[250].
Нигде на Севере избирательная кампания не проходила так бурно и ожесточенно, как в Иллинойсе, штате Дугласа. 1 сентября Дуглас открыл дебаты в Чикаго, выступив там с речью, однако после того как враждебно настроенная толпа в течение двух часов заглушала его криками, он в раздражении покинул трибуну и уехал в более дружественные южные районы штата. Между тем Авраам Линкольн был «потрясен… как никогда в жизни» законом Канзас — Небраска[251]. По-прежнему называя себя вигом, Линкольн, от лица противников закона Канзас — Небраска, бывших кандидатами в легислатуру Иллинойса, отправился в агитационную поездку по всему штату. Он рассчитывал, одержав победу, побудить легислатуру избрать его в Сенат США. Линкольн и Дуглас весь октябрь соперничали друг с другом, выступая с одной и той же трибуны в Спрингфилде и Пеории. В своих речах Линкольн сформулировал те принципы, с которыми он шесть лет спустя начал президентскую кампанию.
Отцы-основатели, говорил Линкольн, были против рабства. Они разработали Декларацию независимости, объявлявшую всех людей равными. Они приняли Северо-Западный ордонанс 1787 года, запрещавший владение рабами на обширной Северо-Западной территории. Да, многие из отцов-основателей были рабовладельцами. Но принципиально они относились к рабству неодобрительно, хотя и считали его временно (как они думали) возможным. Вот почему в Конституции не упоминаются понятия «раб» и «рабство», а речь идет только о «лицах, находящихся в услужении». «Таким образом, — продолжал Линкольн, — Конституция просто прячет этот нарыв, подобно тому как больной скрывает свои гнойники или опухоль, которые он не может вскрыть немедленно, опасаясь умереть от потери крови. Однако он собирается вскрыть их в урочный час». Первым делом необходимо было ограничить рост этой опухоли, что и сделали отцы-основатели, приняв Северо-Западный ордонанс, запретив ввоз африканских рабов в 1807 году и ограничив распространение рабства Миссурийским компромиссом в 1820 году. Следующим шагом стал процесс постепенного освобождения рабов, законченный ими в штатах к северу от Мэриленда.
Линкольн отрицал само «существование морального права порабощения одного человека другим», но он не желал осуждать за это южан. Когда они «говорят нам, что мы несем не меньшую ответственность за рабство, чем они, я признаю это как факт… [как признаю,] когда говорят, что такой институт существует и избавиться от него очень тяжело… Безусловно, я не буду обвинять их в том, что они не делают то, что я и сам не знаю, как сделать. Даже если бы мне была дана вся власть на земле, и тогда я не знал бы как поступить с институтом рабства. Моим первым побуждением было бы освободить всех рабов и отправить их в Либерию». Однако недолгие размышления убедили его в невыполнимости такого плана. «Тогда что, освободить их и держать за людей второго сорта? Вы уверены в том, что это улучшит их положение?.. Что дальше? Освободить их и сделать равными нам в политическом и социальном отношении?» Даже если сам Линкольн и допускал это, то «все мы хорошо знаем, что широкие массы белого населения такого не допустят… Нельзя не принимать в расчет общее мнение, хорошо или дурно оно аргументировано».
