Набег Эрли на окрестности Вашингтона заставил лондонскую Times высказаться в том духе, что «Конфедерация теперь более опасна, чем когда-либо», с чем согласились многие впавшие в уныние жители Севера. Цена на золото подскочила до 285. «Нет ни одного светлого пятна, — записал в дневнике житель Нью-Йорка Джордж Темплтон Стронг, — только унижения и катастрофы… Человеческие жизни и материальные средства, брошенные на алтарь летней кампании, почти не помогли нашей стране»[1327]. 18 июля Линкольн объявил о новом наборе 500 тысяч призывников как раз перед осенними выборами. «Линкольн мертвее мертвого», — презрительно бросил один редактор-демократ[1328].

Раздраженный неспособностью разрозненных союзных войск настичь Эрли, Грант решил преодолеть бюрократическую волокиту в столице и поставил Филипа Шеридана во главе новой армии Шенандоа, куда влились 6-й корпус, несколько бригад бывшей Западновиргинской армии Дэвида Хантера, две дивизии, недавно переброшенные из Луизианы, и две старые кавалерийские дивизии Шеридана. Грант приказал Шеридану отправиться вслед отряду Эрли и «преследовать его до полного уничтожения»[1329]. Шеридан был подходящей кандидатурой для этого задания, но и ему требовалось время, чтобы привести в порядок свою разношерстную армию. Тем временем Гранта постигло новое разочарование, когда он в очередной раз не смог прорвать оборону Ли под Питерсбергом.

Речь идет о знаменитом «бое у Воронки». По замыслу это был самый блестящий прорыв укреплений в ходе войны, при исполнении же он превратился в трагедию. Участок в центре союзных порядков под Питерсбергом, занятый 9-м корпусом генерала Бернсайда, находился в 150 ярдах от выступа, где южане выстроили мощный редут. Как-то июньским днем полковник Генри Плезанте из 48-го Пенсильванского полка, набранного в округе Скулкилл, где проживало много шахтеров, случайно услышал ворчание одного из своих солдат: «Мы могли бы стереть этот чертов форт с лица земли, если бы прорыли шахту и заложили под него мину». Плезантсу, бывшему до войны горным инженером, эта мысль пришлась по душе, он поделился своими соображениями с командиром дивизии, а затем и с Бернсайдом, который одобрил идею. Плезанте отправил свой полк рыть тоннель длиной более пятисот футов. Работа шла безо всякой помощи со стороны армейских инженеров, считавших проект «показухой и нелепицей», потому что на протяжении всей военной истории проблемы с вентиляцией не позволяли прорывать тоннели длиннее четырехсот футов[1330]. Как следствие, Мид не испытывал особенной веры в это предприятие, тем не менее 48-й Пенсильванский нашел инструменты и древесину для крепления. У одного из местных жителей Бернсайд одолжил теодолит, так что Плезанте мог производить триангуляцию, вычисляя расстояние и направление взрыва. Также он оборудовал вентиляционный ствол, внизу которого горел огонь, что создавало тягу и прогоняло свежий воздух через трубу. Таким образом, полковник посрамил скептиков. Его люди прорыли под позициями конфедератов шахту длиной в 511 футов с боковыми галереями в ее конце (каждая длиной около 40 футов), куда поместили четыре тонны пороха. Неохотно согласившись, Грант и Мид позволили Бернсайду взорвать подкоп и бросить свой корпус в образовавшуюся брешь.

Энтузиазм генерала, обладателя модных бакенбард, рос с начала подкопа 25 июня. У него появился шанс искупить свою вину за поражение при Фредериксберге, взяв Питерсберг и выиграв войну. Корпус Бернсайда состоял из четырех дивизий. Три из них потерпели большой ущерб еще в битве в Глуши, а четвертая была свежей, задействованной только при охране тыловых коммуникаций. Дивизия эта была негритянской, и немногие офицеры Потомакской армии (начиная с самого Мида) верили в ее боевые качества. Бернсайд же был другого мнения, поэтому и возложил на эту дивизию обязанность возглавить штурм после взрыва. Чернокожие солдаты для этого проводили специальные тактические учения; их боевой дух был высоким, они, по словам одного из их офицеров, были полны желания «продемонстрировать своим белым товарищам, на что способны цветные»[1331]. Грант приказал корпусу Хэнкока, стоявшему на северном берегу Джемса, совершить ложный маневр, чтобы отвлечь часть сил Ли от защиты Питерсберга. Утром 30 июля, на которое был назначен взрыв шахты, казалось, что успех обеспечен.

Однако всего за несколько часов до этого Мид (с санкции Гранта) приказал Бернсайду пустить вперед одну из «белых» дивизий. Скорее всего, Мидом руководила недостаточная вера в неопытные негритянские части, хотя впоследствии, давая показания на заседании Комитета по ведению войны, Грант привел другую причину: «[Если бы события пошли не по тому руслу,] то сказали бы, что мы послали этих людей вперед на верную смерть потому, что нам плевать на их жизни. Но если бы мы послали вперед белых, так бы не сказали»[1332].

Очевидно, сбитый с толку изменением плана в последнюю минуту, Бернсайд утратил контроль над операцией. Джеймс Ледли, командир дивизии, которой жребий (!) определил начинать атаку, имел весьма посредственный послужной список и вдобавок проблемы со спиртным. Во время наступления он остался в тылу, в окопах, потягивая ром, выпрошенный им у врача. Безо всякой подготовки и руководства его дивизия начала разрозненную атаку. Взрыв образовал воронку 170 футов в длину, 60 в ширину и 30 в глубину. Целый полк и артиллерийская батарея мятежников оказались погребены в этом котловане. Прочие части в радиусе двухсот ярдов от воронки в ужасе бежали. Когда дивизия Ледли достигла места взрыва, открывшееся зрелище заворожило солдат. Ими овладело подобие гипноза при виде того, что, возможно, казалось им адом, и многие из них спустились внутрь воронки, вместо того чтобы пройти по обе ее стороны и ударить врагу во фланги. Две другие «белые» дивизии повели себя немногим лучше, превратившись в неуправляемую толпу и сделавшись легкой мишенью для вражеской артиллерии, которая, отрегулировав прицел, стала бить по скоплению «синих мундиров» в воронке. Разъяренным офицерам, не имевшим никаких приказов ни от Бернсайда, ни от дивизионных командиров, удалось выправить строй и кое-как продолжить наступление. Однако уже днем дивизия южан под командованием Уильяма Мэхоуна была готова перейти в контратаку. Ее главный удар приняла на себя негритянская дивизия, наконец проложившая себе путь к полю боя сквозь массу отступавших белых. Как и в других случаях, озверевшие южане, увидев негров во вражеской форме, убили некоторых из тех, кто пытался сдаться в плен. Когда все было закончено, 9-му корпусу нечем было похвастаться, кроме 4000 убитых и раненых (вновь их было вдвое больше, чем у врага), колоссальной ямой в земле, ожесточенными препирательствами среди начальства и новыми командующими корпуса и одной из дивизий. В своем письме Хэллеку Грант произнес своего рода эпитафию: «Это было самое печальное зрелище, что я видел за всю войну. Такой возможности взять укрепления у меня еще никогда не было и, думаю, что не будет»[1333].

В июле–августе 1864 года кризис общественного мнения на Севере был сильнее, чем летом 1862 года. Ура-патриотические темы военных песен (популярность их в годы войны была невероятной — сборники продавались миллионными тиражами) сменились мечтами о мире. Бестселлером 1864 года стала «Когда эта ужасная война закончится» с навязчивым припевом: «Разбитые, в тоске и печали…», а слова в песне «В палатках старого лагеря» как никогда лучше отражали нынешние настроения северян: «Многие солдаты устали от войны. / Хотим, чтобы закончилась она». Из печати выходили все новые сборники, названия песен которых едва ли могли возбудить воинственный дух: «Отвези это моей матери», «Как бы я хотел, чтобы война закончилась», «Вернешься ли ты, брат?», «Кто мне скажет, вернется ли мой отец?»…