Вопрос об избирательном праве для негров был лишь частью споров среди тех, кто формировал «лояльное» население штата с целью его реконструкции. По мнению радикалов, только чернокожие и те белые юнионисты, которые никогда не поддерживали Конфедерацию, могли считаться по-настоящему верными Союзу. Некоторые умеренные разделяли взгляды Линкольна, желая включить в их ряды и тех белых, которые отреклись от Конфедерации и принесли клятву верности Союзу. Однако юнионизм этих «обновленных» мятежников был в глазах многих республиканцев ненадежным, вот почему последние хотели предоставить право голоса неграм, гарантировав юнионистское большинство. Если не давать права голоса черным, то тогда не должны его иметь и раскаявшиеся белые, по крайней мере до тех пор, пока война не будет выиграна и не исчезнет опасность нового мятежа. Более того, конгрессмены-республиканцы считали 10 или даже 25% белых избирателей штата слишком шаткой основой для реконструкции, особенно тогда, когда этот процесс «диктуется военными властями под прикрытием выборов». По словам Генри Уинтера Дэвиса, председателя комитета Палаты представителей по реконструкции, правительство в Новом Орлеане представляет собой «гермафродита, наполовину военного, наполовину республиканца; оно выражает лишь интересы аллигаторов и лягушек штата Луизиана»[1250].
Четвертым предметом спора была степень свободы в системе свободного труда, призванной заменить рабство. «Любой [предложенный новыми правительствами штатов] законопроект… касающийся освобожденных рабов, — заявлял Линкольн в своей прокламации об амнистии и реконструкции, — признающий их непременную свободу, обеспечивающий их образование и временно сочетающийся на данном этапе с их настоящим положением трудящегося, безземельного и бездомного класса, не будет вызывать возражений со стороны главы исполнительной власти»[1251]. Здесь в двух словах была изложена проблема, занимавшая Юг в течение еще многих лет после войны. Насколько «временной» должна быть такая система образования? Какого рода образование получат освобожденные рабы? Как долго будет сохраняться их статус «трудящегося, безземельного и бездомного класса»? Все это были вопросы, которые невозможно было решить до конца войны (да вряд ли и после), но они уже стояли перед военными властями, имевшими дело с беглыми рабами на оккупированном Юге.
Во время войны под защитой федеральной армии на пространстве от Мэриленда до Луизианы проживало несколько сотен тысяч беглецов. Многие из них покинули или были вынуждены покинуть места постоянного проживания. Первоочередной задачей стало предоставление им пропитания и крыши над головой. Армия слишком плохо снабжалась, чтобы нести еще и функцию благотворительного учреждения. Ее главной работой было сражаться с мятежниками; немногие солдаты желали иметь что-то общее с беглецами, разве только заставляли их работать и всячески демонстрировали свое недружелюбие. Тысячи чернокожих скапливались в зловонных лагерях, где их убивали болезни, ночевки под открытым небом, плохое питание и антисанитария. Эти колоссальные жертвы составили огромную часть жертв среди гражданского населения южан.
Из этого хаоса постепенно выкристаллизовывалось какое-то подобие порядка. Филантропические общества Севера стали посылать в лагеря одежду, медикаменты, товары первой необходимости и отправлять учителей. При поддержке Американской миссионерской ассоциации, Национальной ассоциации помощи освобожденным рабам, Новоанглийского общества помощи освобожденным рабам, Западного комитета помощи освобожденным рабам и многих других религиозных и светских организаций сотни миссионеров и школьных учителей шли на Юг вместе с федеральной армией, принося материальную помощь, духовное утешение, а также обучая бывших рабов грамоте. Предвестники масштабного послевоенного вторжения, носители ценностей янки (большинство из них были женщины) рассматривали себя как мирную армию, идущую поднимать освобожденных с колен и помогать им переходить от рабства к свободе и процветанию.
Будучи в большинстве своем выходцами из Новой Англии и убежденными аболиционистами, эти реформаторы имели значительное влияние на некоторых членов кабинета министров. В 1863 году они убедили военное министерство создать комиссию по делам освобожденных, чьи рекомендации привели к учреждению в последние дни войны Бюро по делам освобожденных рабов. Им также удалось содействовать назначению сочувствовавших неграм армейских офицеров на посты, связанные с управлением делами освобожденных рабов в различных регионах оккупированного Юга. Этими офицерами, в частности, были генерал Руфус Сакстон (прибрежные острова Северной Каролины) и полковник Джон Итон, которого Грант назначил ответственным за беглых рабов долины Миссисипи в ноябре 1862 года. К 1863 году армейское начальство выпустило многих беглецов из лагерей и отправило их работать на «домашних фермах», чтобы они обеспечивали себя пропитанием. Также армия нанимала крепких мужчин как рабочих или сводила их в негритянские полки, одной из задач которых была охрана поселений беглецов и плантаций от набегов партизан-мятежников или от противоправных действий союзных солдат.
Нужда северных и британских фабрик в хлопке также заставила армию отправлять многих освобожденных собирать хлопок, часто на те же самые плантации, где они выполняли ту же самую работу, будучи рабами. Некоторые из этих плантаций перешли в руки государства, которое назначило «трудовых управляющих», присланных северными обществами помощи освобожденным. Некоторые были сданы в аренду предпринимателям-янки, надеявшимся сколотить большие состояния, используя свободный труд. Ряд плантаций остался в управлении бывших хозяев, которые принесли клятву верности и обещали платить тем, кто еще недавно был их рабами. Наконец, часть земли взяли в аренду сами освобожденные рабы: они обрабатывали участки без прямого надзора белых и в некоторых случаях получали большие доходы, позволявшие им выкупать землю в свое полное владение. Выдающимся примером самоуправлявшегося негритянского поселения служил Дэвис-Бенд (штат Миссисипи), где бывшие рабы президента Конфедерации и его брата взяли в аренду плантации у захватившей их союзной армии и получали хорошие урожаи. Руководство «контрабандным» трудом со стороны северных управляющих, арендаторов-янки и плантаторов-южан колебалось от мягкого до жесткого патернализма, что послужило прообразом спектра послевоенных трудовых отношений. Часть жалованья освобожденных рабов нередко удерживалась до окончания полевого сезона для гарантии того, что они не уйдут с работы, еще большая часть вычиталась за пищу и кров. Многие беглецы, естественно, не видели большой разницы между системой такого «свободного» и прежнего подневольного труда. Нигде эта ситуация не была заметнее, чем в оккупированной Луизиане, где многие плантаторы приняли присягу и продолжали собирать хлопок и сахар в рамках директив генерала Бэнкса. Из-за того, что Луизиана превратилась в объект пристального внимания со стороны общества, эти директивы стали еще одним камнем преткновения между радикальными и умеренными республиканцами, а также предметом противоречий между Конгрессом и президентом. Своим военным указом Бэнкс зафиксировал размер жалованья для работников плантации и обещал, что армия позаботится о «справедливом обращении, полноценном питании, удобной одежде, жилище, дровах, медицинском уходе и обучении детей». Но последующие распоряжения показали, что многие из обещаний были даны для проформы. Работник не мог покинуть плантацию без разрешения и обязан был подписать договор о том, что остается со своим работодателем в течение целого года, причем работодатель мог обратиться к военной полиции, чтобы та обеспечила «непрерывную и верную службу, уважительное отношение, надлежащую дисциплину и безукоризненное подчинение». Возмущенные аболиционисты называли такую систему «вторым рождением рабства». «Она превращает Прокламацию [об освобождении рабов] 1863 года в насмешку и обман», — указывал Фредерик Дуглас. «Любой белый человек, подчиняющийся этим запретительным и унизительным мерам, безусловно, мог бы называть себя рабом», — писала «черная» нью-орлеанская газета. «Если это и есть определение [свободы], которое предпочитают администрация и народ, — замечала радикальная газета из Бостона, — то нам предстоит еще более длительная и жестокая борьба»[1252].
