Увидев представившуюся возможность, Лонгстрит послал в бой резервы и потребовал у Брэгга подкреплений. Но командующий ответил, что не может послать ни единого человека с истерзанного правого фланга, и крайне недовольный этим Лонгстрит вынужден был обойтись теми, кто был в его распоряжении. Однако к тому времени федералы уже выстроили новую линию обороны под прямым углом к старой. Джордж Томас возглавил остатки армии. За свой героизм в этот день он заслужил прозвище «Чикамогская Скала». К тому же Томас получил своевременную поддержку от другого героя этой битвы — командира резервной дивизии, находившейся в нескольких милях от поля боя, Гордона Грейнджера. По собственной инициативе Грейнджер двинулся на звуки стрельбы и как раз успел встать на пути Лонгстрита. Как только зашло солнце, Томас отвел свои измученные войска назад в Чаттанугу. Там обе части армии — и те, кто бежал, и те, кто выстоял — объединились для выполнения неизвестной до сих пор федеральным силам задачи обороны осажденного города.
Лонгстрит и Форрест хотели возобновить наступление на следующее утро, чтобы завершить уничтожение армии Роузкранса, прежде чем та успеет скрыться за укреплениями Чаттануги. Брэгга же, в отличие от них, не впечатлило величие победы и ужаснули потери. За два дня он потерял 20 тысяч убитыми, ранеными и пропавшими без вести, что составило более 30% всего наличного состава. Десять генералов были убиты или ранены, включая Худа, который едва выжил после ампутации ноги. Первоочередной заботой Брэгга стало поле боя, покрытое убитыми и ранеными, вповалку лежавшими на земле. Половина артиллерийских лошадей также были убиты. Поэтому командующий отказал настойчивым подчиненным в немедленном преследовании врага, что послужило основанием для жестких обвинений и контробвинений в последующие дни и недели. «Для чего он сражается?» — спрашивал разъяренный Форрест, и вскоре уже многие на Юге стали повторять этот вопрос. Тактическая победа под Чикамогой не принесла никаких стратегических дивидендов, пока федералы удерживали Чаттанугу[1191].
Брэгг надеялся взять янки измором и к середине октября едва не преуспел в этом. Конфедераты установили артиллерию на господствующей высоте Лукаут-Маунтин к югу от Чаттануги, пехота расположилась на хребте Мишенери-Ридж на востоке, а также встала на дорогах к реке на западе. Это позволило им перекрыть все маршруты для подвоза припасов, за исключением извилистой дороги, пересекавшей Камберлендское плато к северу от города. Мулы потребляли примерно столько же пищи, сколько могли перевезти, и вдобавок кавалеристы южан столкнули в пропасть сотни повозок. Лошади федеральной армии в Чаттануге околели от голода, а пайки осажденных уменьшились наполовину или даже больше.
Роузкранс, очевидно, не мог справиться с кризисной ситуацией. Катастрофа под Чикамогой и стыд от того, что он бежал с поля боя, пока Томас дрался до последнего, лишили его мужества. Линкольн называл Роузкранса «потерянным и оглушенным, словно подбитая утка»[1192]. Камберлендская армия, безусловно, нуждалась в помощи. Еще до Чикамоги Хэллек приказал Шерману перебросить четыре дивизии от Виксберга к Чаттануге, восстановив железную дорогу. Однако выполнение последней задачи потребовало бы несколько недель, поэтому 23 сентября Стэнтон вынудил недовольного этим Линкольна разрешить переброску на выручку Роузкрансу по железной дороге неполных 11-го и 12-го корпуса Потомакской армии. Президент протестовал, говоря, что такой шаг нанесет ущерб операциям Мида на Раппаханноке. Стэнтон возражал, что, коль скоро Мида никак не получается убедить начать наступление, надо перебросить эти корпуса туда, где они смогут принести какую-то пользу. Линкольн в конце концов сдался и назначил Джо Хукера командующим экспедиционными силами. Стэнтон вызвал к себе управляющих железными дорогами, во все концы полетели приказания, были сформированы десятки эшелонов, и уже спустя 40 часов после принятия решения первые части покинули Калпепер, чтобы преодолеть 1233 мили. Маршрут проходил по занятой союзными армиями территории через Аппалачи, пришлось дважды пересекать реку Огайо, через которую еще не было перекинуто мостов. Одиннадцать дней спустя более 20 тысяч человек покинули вагоны близ Чаттануги со всей своей артиллерией, лошадями и снаряжением. Этот анабазис был настоящим подвигом тыловых служб: до XX столетия никакая столь же крупная группировка войск не проделывала такой долгий путь так быстро[1193].
Но не было бы никакого смысла везти этих людей в Чаттанугу, где ее защитникам нечего было бы есть. Спасти их могло только назначение нового командующего. В середине октября Линкольн занялся проблемой вплотную. Он создал Миссисипский округ, включавший территорию между одноименной рекой и Аппалачами, и назначил его командующим Гранта «со штаб-квартирой там, где жарко»[1194]. Жарко в данный момент было под Чаттанугой, поэтому туда Грант и отправился. По пути он издал указ о замене Роузкранса на посту командующего Камберлендской армией Томасом. В течение недели после прибытия Гранта 23 октября на место, федеральные войска разжали тиски мятежников на дороге и реке к западу от Чаттануги и проложили в осажденный город так называемую «галетную дорогу», как ее окрестили голодные солдаты. Хотя эту операцию планировал еще штаб Роузкранса, именно Грант отдал приказ о ее осуществлении. Один союзный офицер вспоминал впоследствии, что, когда на сцену вышел Грант, «все оживились»: «Мы почувствовали, что все идет по плану»[1195]. Воодушевление от присутствия Гранта передалось даже 11-му корпусу, который опозорился при Ченселлорсвилле и Геттисберге, но показал себя с лучшей стороны во время ночной операции 28–29 октября, когда была открыта «галетная дорога». К середине ноября из расположения Теннессийской армии прибыл Шерман с 17-тысячной группировкой, а также Хукер с 20 тысячами солдат Потомакской армии. Эти силы вдвое увеличили 35-тысячную Камберлендскую армию Томаса. Хотя Брэгг по-прежнему удерживал Лукаут-Маунтин и Мишенери-Ридж, его будущее становилось сомнительным.
Неопределенности добавляли непрекращавшиеся трения в штабе Брэгга. Вскоре после Чикамоги Брэгг временно отстранил Полка и еще двух генералов за медлительность или отказ подчиняться важным приказам до и во время битвы. Вспыльчивый Форрест, расстроенный неудачей преследования разбитого врага, отказался служить под началом Брэгга и вернулся к независимым действиям в Миссисипи. На прощание он бросил Брэггу в лицо: «Невыносимо видеть посредственность вроде вас. Вы вели себя как законченный мерзавец… Если вы еще когда-нибудь осмелитесь перейти мне дорогу, я не поручусь за вашу жизнь». Несколько генералов подписали рапорт на имя Дэвиса с просьбой отстранить Брэгга. Лонгстрит с мрачным предчувствием писал военному министру: «Ничто, кроме Божьего провидения, не спасет нас, пока у нас будет такой командующий»[1196].
Такая грызня уже дважды, после Перривилла и Стоунз-Ривер, разлагала Теннессийскую армию. 6 октября потерявший терпение Джефферсон Дэвис сел в специальный поезд и отправился в долгое путешествие в ставку Брэгга, где рассчитывал исправить положение. В присутствии самого Брэгга все четыре корпусных командира заявили Дэвису, что командующий должен уйти. Президент имел беседу с глазу на глаз с Лонгстритом, в ходе которой, возможно, выяснял возможность назначения его командующим Теннессийской армией. Но, будучи лишь временно откомандированным из армии Ли, Лонгстрит не жаждал этого поста и рекомендовал вместо себя Джозефа Джонстона. Дэвис резко возразил, так как считал Джонстона виновным в потере Виксберга. Другим кандидатом на этот пост был Борегар. Хотя тот сейчас умело сдерживал атаки федералов на Чарлстон, Дэвис ранее уже пробовал его в роли командующего Теннессийской армией и считал не слишком подходящим для этой должности. Так что альтернативы Брэггу не нашлось. В попытке сгладить конфликт Дэвис перевел некоторых генералов на другие участки фронта. Также он рекомендовал Брэггу послать Лонгстрита во главе 15-тысячной армии отбить Ноксвилл. Эта бессмысленная авантюра лишила Брэгга доброй четверти его сил. Вообще, ни одно из решений Дэвиса в ходе этого злополучного визита не принесло положительного результата. Отбыв назад в Ричмонд, президент оставил армию в весьма мрачном расположении духа.
