Тишину кабинета разорвал телефонный звонок и в ворохе утренних чувств сыщика мелькнуло тревожное предчувствие: сегодня ему предстоит встретиться с новым, ещё более загадочным делом…

Не в силах вынести муки неизвестности, Анна, наконец, взяла себя в руки, сбежала по ступенькам и распахнула входную дверь дома, который напряженно притих, словно был полноправным участником происходящих событий. Она выскочила в сад, ничего не замечая вокруг, поглощенная мыслями о пропавшем брате. Ее сердце бешено колотилось, будто подгоняя её выполнить задуманное. “Я должна найти его. Куда ты делся, несносный мальчишка? Может ты спрятался в нашем укромном уголке и ждёшь, когда я найду тебя и извинюсь?”- успокаивала себя Анна. Как же она сразу не сообразила, где он может находится, вот глупая. Разумеется, Сережа спрятался в укрытии, поэтому его и не могут найти до сих пор. Она бежала в самый дальний уголок сада, где плотной стеной стояли величавые деревья, создавая живую изгородь вокруг усадьбы. Дворовые слуги поговаривали, что их посадил ещё ее прадед. Анна направлялась к небольшой скамье, спрятанной под старым деревом, ветви которого, едва пропускающие солнечный свет, раскинулись и переплелись между собой так, словно сделали своеобразный шатер, в котором их не могли не только найти, но и увидеть. Серёжа впервые показал Анне эту место ещё в прошлом году, и с тех пор оно казалась им самым надёжным укрытием в мире. Сколько тайн и откровений хранилось здесь. Близнецы просто обожали это место. А вот перенести сюда скамью — это было ее решения. Опасаясь, что если они попросят помощи у слуг, то это место перестанет быть укромным, дети сами перенесли скамью из подвала усадьбы туда. Сережа тогда так надорвался, что неделю провалялся в кровати с высокой температурой, даже маменька не догадывалась о причине столь внезапной болезни. Брат Анны был слишком слаб физически, получив родовую травму. Изольда Васильевна никогда не упоминала, но все в доме знали об этом, как знали и то, что барыня винит в случившемся себя.

Анна нырнула в привычную тень "шатра" из ветвей, сердце её стучало всё громче. Но вокруг была тишина, да и скамья стояла пустая. Серёжи здесь тоже не было. Лишь странная, давящая пустота. Анна медленно опустилась на скамью, и вдруг почувствовала, как всё внутри сжимается от безысходной боли, словно тысяча иголок одновременно вонзились в тело. Слёзы катились по ее щекам, падали на воротник платья. Анна легла на холодную, чуть влажную от росы, скамью, крепко прижав руку к груди, отдаваясь своему горю. Девушка вспоминала брата, его красивое бледное лицо, неловкую походку и глаза, которые лучились таким неповторимым ясным светом, словно он точно знал для чего он появился на этот свет. В чем смысл его жизни. Анне казалось, ещё чуть-чуть — и он снова раздвинет ветви и сядет рядом, вздохнёт, засмеётся… Но реальность была такой жестокой: Серёжа исчез, вероятно, его украли бродячие артисты, и это чувство потери отзывалось пронзительной болью в ее сердце.

Постепенно слёзы высохли, дыхание стало ровнее. Анна, обессиленная, запрокинула голову, пытаясь уловить обрывки запаха: где-то совсем близко цвели розы. Она знала эти ароматы — каждый куст когда-то сажала сама маменька, никому, не позволяя даже прикасаться к ним. К своему стыду, иногда Анне казалось, что свои розы Изольда Васильевна любит больше, чем ее, свою дочь. Но теперь, вдохнув глубже, Анна вдруг ощутила совсем другой — неприятный, едкий, незнакомый запах. Он забивался в нос, вызывал кашель, резал горло, будто жгучий дым или пропавшая еда.

— Что это? — прошептала она, вскакивая со скамьи и выбегая из “шатра”. Как же она не заметила этого сразу, когда бежала к тайному укрытию близнецов. С глаз девушки словно спала пелена и ужас, охвативший её, был в сотни раз страшнее любого кошмара. Анна крутилась на месте не понимая, где находится и, что произошло с ее любимым садом за такой короткий срок, ведь ещё вчера вечером все было хорошо нормально.

Сад, её любимый, ухоженный сад, гордость семьи Вольских, где еще вчера они с братом вместе смотрели спектакль и радовались празднику, изменился до неузнаваемости. Вместо зелёной листвы на деревьях — чёрные, засохшие ветки, которые трещали и ломались от малейшего ветра. Под ногами расстилалась колючая, скукожившаяся, высохшая трава. Птичьи голоса, ещё вчера наполнявшие воздух радостным щебетом, исчезли, а в траве и на каменных дорожках, бегущих вдоль всего сада, повсюду лежали их крошечные мёртвые тела, крылья которых были плотно сжаты, а глаза остекленели, словно нечто ужасное заставило птиц просто прекратить их полет. Воздух был наполнен смрадом, тлетворным духом.

Анна ошеломлённо обернулась — взгляд упал на розы. Роскошные кусты, ещё недавно усыпанные алыми и розовыми бутонами, теперь выглядели зловеще: лепестки их почернели, сморщились и утратили свой аромат. Кто мог сделать такое — осквернить розы, растоптать красоту и отнять жизнь не в чем не повинных птиц? Девушке стало так страшно и жалко свой сад, что она непроизвольно погладила погибающие розовые кусты.

Внезапно, как в страшном сне, кусты роз ожили, “ощетинились”, изогнулись, выставляя шипы вперед. Мертвые лепестки оторвались от кустов и, застыв, собрались вместе, будто в стаю. Там они завертелись, а потом, поднятые порывом ветра, оказались в воздухе и ринулись к Анне. Она вскрикнула, отпрянула назад, но было слишком поздно — чёрные, колючие лепестки облепили ее лицо и руки, словно осы. Шипы жалили кожу сквозь тонкую ткань — сотни мелких уколов разом лишили девушку возможности двигаться и защищаться.

Анна захрипела от ужаса, пытаясь сбросить с себя сбившийся ком из черных лепестков, но они вцепились в неё намертво — сжимали её виски, царапали щёки, пронзали своими острыми окончаниями ладони и шею, впивались в кожу, оставляя кровавые порезы. Перед глазами девушки поплыли пятна. “Та, кто осталась.”- слышала Анна шепот, исходящий от каждого мертвого лепестка, каждой засохшей травинки.

Ужас и отчаяние захлестнули девушку с новой силой. Где тот сад, который она так любила? Что произошло? Она отчаянно вертела головой, пытаясь пробиться сквозь чёрное облако, кружащееся над ее головой, искала взглядом хоть какую-то зацепку, чтобы понять причину происходящего, но вокруг было только разрушение и обречённость.

На миг Анне показалось, что она увидела чью-то тень, словно невидимая рука скользнула по её глазам, обдавая морозным холодом место прикосновения. Девушка с трудом подняла голову и, сквозь лучи слепящего солнца, вдруг увидела фигуру — высокого худощавого человека, одетого в черный плащ. Его темная шляпа с широкими, низко опущенными, полями, не давала возможности разглядеть его лицо, словно человек пытался сохранить свою тайну. Он стоял неподвижно, словно статуя, прямо над головой Анны, внимательно изучая ещё более помолодевшую усадьбу.

Анна протянула руку, пытаясь привлечь его внимание, ее пальцы цеплялись за ткань длинного плаща, в надежде, что это заставит повернуть лицо. Человек медленно, словно не хотя, повернул голову в ее сторону. Анна вздрогнула и с ужасом отдернула руку от его плаща. На нее смотрела маска без прорезей для глаз и губ, совершенно не похожая на театральную или маску клоуна. Невероятно, но, у этого человека не было лица — его заменяла черная маска, как у призрака. Анна замерла, перестав сопротивляться взбешенному рою мертвых лепестков. Анна в ужасе задрожала, ощущая, как холодный ужас вцепился клещами в её сердце. Ее охватила волна паники:

“Он пришел за мной. Он заберёт меня с собой, так же как забрал Серёжу. И никто, никто не узнает.”- обречённо подумала девушка, глотая слезы.

Она сжала руку в кулак, отчаянно пытаясь найти силы крикнуть, побороть нарастающий ужас

— Помогите! — из последних сил крикнула Анна и все исчезло. А за гранью сознания осталась страшная фигура с маской, утаившая лицо в безмолвной тени, в которой скрывалась бесконечная тьма.

Алексей Валерьевич отпустил ямщика, зашёл в ворота усадьбы, но в дом не спешил. Весть об исчезновении младшего Вольского всколыхнула его душу. Он никогда не был близок с этой семьёй, но запомнил Серёжу, когда Изольда Васильевна привозила детей в театр или на ярмарку. Сергей сумел произвести на него приятное впечатление. Мальчик, несмотря на свою болезнь, излучал внутреннюю силу и спокойствие, всегда держался достойно, никогда не показывая свою боль или усталость. Молодой граф был хорошо воспитан. Его глаза, полные умиротворения, навсегда остались в памяти сыщика. Алексей Валерьевич вздохнул, жалея ребенка. Да, преступления, связанные с детьми, всегда были для него испытанием на прочность — нужно было отстраниться от этой жалости, мозг сыщика должен быть холоден и беспристрастен, иначе смысла в расследовании не будет.