Рождён малец, / Не ждан подлец!
Молвила мужу: / Многих не хуже!
Как пес, зубаст, / Да спать горазд,
Храбр, что коза, / Кривы глаза
[1802].
Оскорбление в свой адрес и в адрес матери Торд не спустил. Спор между скальдами был вынесен на альтинг, и в конце концов Торд убил Бьёрна.
В «Пряди о Стуве», который был «могуч, статен и прекрасен с виду», а также «слыл хорошим скальдом», говорится о том, как герой, который был, судя по «Саге о людях из Лососьей Долины», из старинного и почтенного исландского рода, угощал нежданно нагрянувшего к нему в гости Харальда Сурового Правителя (1046–1066). Эта драпа и была им сложена в честь конунга. Позже Стув уехал в Норвегию за наследством и там был королевским дружинником.
В некоторых семьях дар стихосложения переходил из поколения в поколение. В Х столетии в одном из знатных исландских родов возникла целая династия скальдов: Квельдульв сын Бьяльви, Грим Лысый (или Скаллагрим) сын Квельдульва, Эгиль сын Грима Лысого (Скаллагримссон), Скули внук Эгиля. Стихи сочиняла и внучка Эгиля (по дочери Турид). О выдающемся скальде и человеке Эгиле Скаллагримссоне будет рассказано дальше.
В «Саге о Хёрде и островитянах» персонажи нередко вообще говорят стихами. Один из импровизаторов, скальд Маркус сын Скегги Старшего, был законоговорителем-лагманом (конец XI в.)[1803]. Стихи также складывали некоторые другие хёвдинги и даже конунги, причем стихи хорошие[1804].
Конечно, для поэтического творчества требовалось наличие соответствующей аудитории, и не случайно даже в богатой хорошими поэтами Исландии Х – XIII столетий только отдельные районы были как бы центрами скальдической поэзии, тогда как другие районы оставались к ней относительно равнодушными. Подлинным «питомником» скальдов стали Западные Фьорды Исландии, где чуть не каждый мог сочинить несколько приличных стихотворных строф. Напротив, в Восточных Фьордах эта традиция не была распространена, так что шесть вис в «Саге о сыновьях Дроплауг» являются своего рода исключением, тем более что не известны ни автор, ни время их написания. Кроме того, там лирически говорится о лесе и вереске, а такого рода лирика сагам почти не свойственна…
Однако и в других Скандинавских странах были стихотворцы, о которых, в сущности, ничего не известно. Случайные упоминания об одном из них, трагически погибшем, имеются в «Саге о Битве на Пустоши» и в «Саге о людях с Песчаного Берега». Там фигурируют братья-берсерки, один из которых, некто Лейкнир, писал стихи[1805]. Он и его брат Халли, шведы, о которых уже шла речь, были приглашены на службу к хёвдингу Стюру Убийце (ок. 940–1008), как говорится в сагах, самолично убившему 40 человек. Лейкнир имел неосторожность увлечься дочерью Стюра и посвататься к ней, за что Стюр убил обоих братьев возле своего хутора Лавовая Пустошь[1806]. В «Сагу о людях с Песчаного Берега» по этому случаю включены три висы.
Эгиль сын Скаллагрима (ок. 910 – ок. 990), которого исследователи справедливо называют «неистовый скальд», был выдающимся, возможно, лучшим скальдом Исландии второй половины Х в.[1807] Он заслужил то, что о нем была написана отдельная «Сага об Эгиле», автором которой, как иногда полагают, был сам Снорри сын Стурлы. Эгиль происходил из знатной, состоятельной, воинственной и мастеровитой норвежской семьи, давшей много воинов и умельцев. Дед его, херсир Квельдульв, оставил скорбную вису на смерть одного из своих сыновей, убитых конунгом Харальдом Прекрасноволосым[1808]. Отец Эгиля Грим Лысый был в Исландии одним из первопоселенцев. Он отличался буйным характером, славился кузнечным ремеслом и умел слагать стихи. Одна из его вис сохранилась. Дело в том, что конунг передал Гриму в знак уважения подарок – богато украшенную секиру. Получив подарок, Грим тут же опробовал секиру, рубя головы быкам. Секира быстро затупилась. Грим ее решительно отбросил и тут же придумал складную и ехидную вису: «У секиры старой / Сталь щербата стала. / Был колун мой волком, / Стал коварной палкой. / Рад топор отправить / Ратный я обратно. / В даре княжьем нужды / Не было и нету»[1809]. Таков был отец великого поэта.
К счастью, до нашего времени дошло сравнительно много вис Эгиля, сложных, нередко исполненных глубокого чувства, со звучными аллитерациями и с текстом, надежно зашифрованным многими кеннингами, метефорами и мифологическими аллюзиями. Кроме поэм «Выкуп головы», «Утрата сыновей», «Песнь об Аринбъярне» (его друге), а также фрагментов «Драпы об Адальстейне» и двух щитовых драп, сохранились 46 отдельных вис Эгиля. Скальд хорошо знал цену своему таланту и вообще умению слагать стихи. И писал о себе:
Песню вождю / Быстро сложил.
Но о скупцах / Петь не хочу.
Вольно пою / Славу вождю.
Где надо лгать – / Я молчалив
[1810].
Об Эгиле много говорится в сагах. Описывается его внешность. «У Эгиля было крупное лицо, широкий лоб, густые брови, нос не длинный, но очень толстый, нижняя часть лица – огромная, подбородок и скулы – широченные. У него была толстая шея и могучие плечи. Он выделялся среди других людей своим суровым видом, а в гневе был страшен. Он был статен и очень высок ростом. Волосы у него были цветом как у волка и густые, но он рано стал лысеть… У Эгиля были черные глаза и густые брови»[1811]. Очевидно, что это образ не романтический, а скорее героический. Перед нами – поэт-воин, и он сам повествует о некоторых своих победоносных сражениях:
С восьмерыми дрался, / С дюжиною дважды.
Все убиты мною / Волку на добычу.
Бились мы упорно. / На удар ударом
Отвечал клинок мой, / Для щитов опасный
[1812].
Проникновенная по мелодичности, лиризму и трагичности поэма «Утрата сыновей» была написана Эгилем после того, как утонул его младший сын, старший же погиб незадолго перед этим, так что теперь поэт лишился обоих своих сыновей. Эгиль писал[1813]:
Грусть – велика: / Грузом воздушным
Безмен языка / С места не сдвинуть…
Горькое давит / Горой горе – / Весь мой корень
Скоро сгинет. / …Разве рад,
Кто прах родимый / Должен из дому
Долу несть?..
Разломало / Род мой море,
Мой забор / Разбит прибоем…
Эгиль готов сразиться с осиротившим его морем, но «у старца сил не хватит». И теперь он готов умереть «без жалоб». С какой нежностью вспоминает Эгиль погибшего сына, как проникновенно говорит о его достоинствах и невосполнимости своей утраты! В скальдической поэзии эта песнь уникальна. Даже в мировой поэзии вряд ли можно найти много строк, подобных этим:
Ясный, мной / Взращенный ясень,
Саженец нежный / Моей жены.