Судя по «Саге о Гуннлауге Змеином Языке» и «Саге о Ньяле» (гл. XXIII, L), истец не мог возбудить дело в одиночку, но только при свидетелях, и к тому же не позднее чем за четыре недели до открытия тинга[1662]. Чтобы пригласить бондов на тинг, следовало выстругать стрелу из дерева – в отличие от железной «военной стрелы». Затем ее «пускали» по хуторам, передавая из рук в руки. Вызывать на тинг, т. е. предъявлять иск, следовало по месту жительства ответчика, у его дома и также в присутствии свидетелей[1663]. Если обстоятельства преступления были очевидными, дело обычно выигрывал истец. При неочевидных обстоятельствах, способных вызвать спор, дискуссию сторон, требовалось участие свидетелей и поручителей, роль которых, а также докладчика возрастала. Все они были обязаны принести клятву говорить правду. Необъективный, «пристрастный» свидетель определяется рассказчиком саги как «жалкий» и «гнусный»[1664].

Принесение клятвы на тинге было важной частью судебной процедуры[1665]. Вообще клятва – очень древнее, архаичное установление, а ее сакральность известна германцам издавна. И как мы уже знаем, она играла большую роль в северном обществе эпохи викингов. Нарушение клятвы влекло потерю чести. Клятву можно даже завещать – например, клятву об отмщении. Клятва скрепляла сделки, договоры о мире и дружбе, обеты мести и многие другие межличностные и общественные акты, даже «очищала» от обвинений. Но в принципе клятва, при всей ее важности, была, как сказано в поэме «Беовульф», «не навек». И нередко бывало так, что противники, давая взаимную клятву о мире (примирении), уже в момент ее произнесения строили новые планы мести друг другу. Обычно клятва на тинге считалась нерушимой, ее несоблюдение влекло за собой судебное дело против клятвопреступника и тяжкое его наказание.

Непосредственные представители тяжущихся сторон, т. е. истец и ответчик либо замещающие их по закону лица, также должны были принести особую присягу.

Язычники приносили клятву, положив руку на особое, посвященное богам кольцо[1666], которое хранилось в капище (так называемая «кольцевая клятва», baugeidr)[1667]. В «Саге о Ньяле» (гл. CXLII) говорится о «присяге на книге, как полагается по закону». Есть и другие упоминания о «клятве на книге». В ходе одного дела, о котором речь пойдет ниже, Мёрд, его докладчик и, как выясняется, «ведущий», говорит сначала о людях, которым «передал по закону свою защиту» обвиняемый. А затем призывает присутствующих в свидетели того, что он приносит «присягу на книге, как полагается по закону»; и обещает перед Богом, что будет «вести тяжбу по правде, по совести и по закону», выполнив «все, что полагается по закону»[1668]. Вероятно, таков был принятый ритуал. Под «книгой», скорее всего, подразумевались Библия или молитвенник, но во времена Ньяля христианство еще не внедрилось по-настоящему, и не исключено, что в письменном тексте саги произошел перенос понятий. Однако какую-то присягу, вероятно, на священном кольце и со ссылкой на языческих богов, всем участникам процесса тогда давать полагалось, об этом прямо говорится в сагах[1669]. Очевидно также, что после утверждения христианства было положено клясться на Библии. Кроме того, в речи Мёрда обнаруживаются определенные логические связи и ритм, что позволяет видеть в ней формулу или пересказ судебной формулы, принятой в обычном праве: «правда, совесть и закон» как провозглашаемые принципы ведения дела. Наконец, здесь речь идет о «передаче тяжбы» третьему лицу, которое говорит и действует от имени истца, таким образом выступая ходатаем или посредником.

Клятву-присягу приносили не только участники судебного разбирательства, но и судьи, в том числе лагретты[1670].

В сагах нередко упоминается и договор о поруке, причем он отражен даже в висах[1671]. В сагах проскальзывают упоминания о неких «правдах уговора» – каких-то формулах и обрядах, скрепляющих договоренности. Однако сведений о них у меня нет, кроме того, что при таких процедурах обязательно должны присутствовать свидетели и происходило «битье» руки об руку (о чем говорится, правда, в областных законах, но можно предположить, что обычай этот был издавна распространен повсюду).

В ранних областных законах типа Гуталага (начала XIII в.) говорится еще и о залоге, который должны внести как поручитель, так и тот ответчик, кто не может немедленно уплатить штраф или цену украденного, испорченного добра.

Свидетелями считались те, кто находился непосредственно близ «места боя», либо «соседи жилья»[1672], т. е. лица, лично видевшие или слышавшие происходящее. Но истинность их показаний сплошь и рядом вызывала сомнения. В случае отсутствия непосредственных свидетелей на суде выступали поручители, которые также приносили присягу в том, что будут следовать правде. В их задачу входило заверить суд в добропорядочности лица, за которого они ручались. Важную роль играли правопреемники. Ими могли быть опекуны несовершеннолетних, вдов и т. п., но также те, кого уполномочивали вести процесс, рассчитывая на их знание законов, умение убедительно говорить и авторитет. Именно о такой «передаче тяжбы» и говорилось в деле Мёрда.

Свидетелей, поручителей и всех прочих участников тяжбы подвергали проверке, чтобы установить, нет ли среди них близких родичей истца и ответчика (например, их отца и сына) или людей недееспособных, а также состоящих под судом и следствием. В некоторых областных законах (и не только в Гуталаге) соприсяжником мог быть только оседлый человек[1673].

При принадлежности тяжущихся к разным судебным округам возникал вопрос о том, в каком из округов разбирать дело: например, в годорде истца или ответчика? Если стороны не достигали по этому вопросу соглашения, дело решалось в интересах более сильной стороны[1674].

Выезд на тинг обставлялся как можно пышнее. В «Саге о Греттире» (гл. LIX) собиравшиеся на суд истцы говорят об этом весьма выразительно: «…все поедем в крашеных одеждах. Пускай видит этот преступник, что мы не то что всякие прочие, что тут каждый день разъезжают»[1675]. О роли одежды уже говорилось выше. Здесь же стоит упомянуть, что одной из причин приглашения некоего Сельви третейским судьей было то, что «Сельви любил пышно одеться и был человеком мудрым»[1676]; как видим, мудрость этого третейского судьи оказалась на втором месте среди его достоинств – после привычки к щегольству!

О том, что на тинг надо приводить с собой как можно больше сторонников, говорится в «Поучениях Высокого» (об этом шла речь и выше, хотя в другой связи). И действительно, не только тяжущиеся, но и остальные члены тинга – тингманы старались явиться на него с родичами и друзьями. В «свите», в «группе поддержки» у тяжущихся были, прежде всего, видные люди, состоятельные бонды, обязательно «провожатые», т. е. вооруженные телохранители, домочадцы, доброжелательные соседи и, разумеется, поручители и свидетели – одним словом, все люди, готовые поклясться в правоте лица, на стороне которого находились. Как говорится в «Саге о сыновьях Дроплауг», на тинге «надо иметь с собой много людей, чтобы отвести чужой иск и отстоять свои»[1677].