Согласно «Саге о Кнютлингах» при выборе преемника на место энергичного датского короля-викинга Свейна II Эстридсена (ум. 1074) народ предпочел Харальда Точильный Камень избраннику самого Свейна, его столь же энергичному и воинственному второму сыну Кнуту, сославшись на первородство Харальда. Дело, однако, было тогда не в первородстве, ведь в Скандинавии не было майората, а в том, что решительность и целеустремленность Кнута пугали участников тинга, особенно знать. Но затем, устав от бесконечных раздоров при бесхарактерном Харальде, народ после его недолгого правления охотно избрал королем Кнута (Кнут II).

То, что симпатии народа на выборах склонялись в пользу то властных, то слабых правителей, наблюдалось и позднее[1401].

Пройдя процедуру избрания на общем тинге, новый король, как уже говорилось, по обычаю должен был объехать все области своей страны, давая на тамошних тингах тронную присягу и получая присягу верности от представителей местного населения. Иногда провозглашение короля происходило на каком-либо областном тинге, но все равно его должны были утвердить на общем и на всех других областных тингах. Такую процедуру проходили все норвежские, шведские и датские конунги, о чем свидетельствуют саги и особые, тщательно сформулированные пункты в общих законах этих стран – Ландслове Норвегии (1274–1277), областных и общем земском законах Швеции (XIII – середина XIV в.), областных законах Дании (XIII в.).

Этот объезд не был пустой формальностью. На областных тингах новым королям приходилось нелегко, поскольку на местах они часто сталкивались с оппозицией. Ведь там решающий голос принадлежал местной знати, которая обычно вела за собой бондов, прежде всего в Швеции, которая по традиции исстари считалась «страной бондов», и в Норвегии. Зависимость королей от «гласа народа» не была фикцией, она ощущается в сагах, несмотря на все описанные там беззакония властей. Кроме того, у областей были и свои собственные политические амбиции и связи. Например, Ютландия, особенно Южная (Шлезвиг), тяготела к немецким землям, Сконе разрывалась между Данией и Швецией, а Гёталанд, особенно Западный, – между Швецией и Норвегией. Не случайно согласно областным законам той же Швеции король, прибывая на границу очередного ланда, должен был попросить о том, чтобы навстречу ему выслали достойных представителей данного общества в качестве то ли охраны, то ли заложников. Невыполнение этого правила, видимо достаточно традиционного, было опасным для нового короля, поскольку расценивалось как высокомерие, самонадеянность и вообще неуважение к данному ланду. Это правило относилось и к приезжим ярлам, которые хотели бы возглавить данный ланд. Так, хроника «Христианские короли Швеции» рассказывает, что ярл Регнвальд, которого в ней называют «дерзким и гордым», явился во время эриксгаты на тинг вестгётов, не взяв от них заложников, т. е. как бы продемонстрировал, что не боится их. И за это «неуважение… он умер позорной смертью», а Вестергётландом стала управлять знать: «добрый лагман и хёвдинги ланда и все были тогда верны своему ланду» (ок. 1130)[1402].

На каждом из ландстингов монарх торжественно обещал «соблюдать их [данного ланда] закон и поклясться им в мире», как гласил областной кодекс Упланда. В общественном мнении именно строгое следование закону (до записи законов – традиционному обычному праву. – А.С.), борьба с правовым и налоговым произволом и мятежами означали «справедливость» и были первейшим качеством, которое требовалось от короля. Убедившись в готовности претендента на корону соблюдать мир и быть справедливым, жители области приносили ему присягу верности. Объехав все области и везде получив такую присягу в ответ на свою клятву, король считался утвержденным на троне. Самое раннее свидетельство о ритуале клятвы королю я нашла только в «Саге о Сверрире» (гл. 11). Там рассказывается об обряде принесения «вассальных обязательств», которые берут на себя люди по отношению к королю. После того как они «провозгласили его конунгом», они «взялись за его меч и стали его людьми» (курсив мой. – А.С.). Очевидно, что взяться за королевский меч одновременно не могли те примерно три с половиной сотни людей, которые стеклись к Сверриру в Вик. Скорее всего, это проделали от имени народа наиболее близкие к королю либо наиболее авторитетные лица. В принципе этот обычай напоминает клятву королю 12 пэров Франции, как бы символизирующую поддержку 12 апостолов. Интересно и то, что клятва производилась на мече, одном из символов власти в Западной Европе и тем более уместном в тогдашней Скандинавии.

Скорее всего, эту церемонию следует считать и инаугурационной, и, одновременно, ритуалом вассальной присяги знати от имени народа.

Все саги и примыкающие к ним материалы единодушно свидетельствуют, что от короля требовалось, во-первых, поддержание мира и военная защита. Во-вторых, король должен соблюдать два взаимосвязанных правила: законность и справедливость, что для общественного мнения того времени было одно и то же, и столь же обязательно – «свободы» народа, прежде всего обычаи в сфере налогообложения. Нарушение государем этих принципов издавна считалось основанием для неподчинения ему. Это были старинные принципы германского обычного права, сформировавшиеся еще в условиях племенной жизни на основе отношений между вождем и свободными соплеменниками. Король, действия которого наносили вред обществу, мог быть изгнан и даже убит, что подтверждается материалами саг, отчасти уже приведенными выше[1403].

В конечном счете эти принципы стали одним из важнейших вкладов германцев в политическую культуру Западного Средневековья. Из них следует, что государя и подданных связывает система правообязанностей. Государь имеет право на власть, на повиновение и повинности подданных постольку, поскольку он выполняет свои обязанности, заботясь об их благе, о мире и повинуясь закону, который «издревле» выработан народом. И хотя обе стороны добивались справедливости и законности все еще варварскими методами, эта система прав и обязанностей в дихотомии «правитель и народ» стала основой гражданского сознания и идентичности западного мира.

В Скандинавии принципы «обратной связи» короля и народа, представление о существовании своего рода договора государя и подданных в рамках обычного права, а также идеал «справедливого государя» сохранялись в общественном сознании очень долго, хотя, конечно, постепенно изменяли свою племенную первозданность. Но в эпоху саг эти принципы были очень сильны. Общество внимательно следило за соблюдением королем закона и справедливости, рассматривая это как часть «королевского достоинства», ответственность за которое народ разделял со своим правителем. Это также была архетипическая установка германцев[1404], которая в зрелое Средневековье нашла воплощение в письменных тронных обязательствах королей – аналогах знаменитой английской Хартии вольностей. Что касается «народа», то под ним понимается только самостоятельная часть населения, те, кто, по выражению источников, «сами себя обеспечивают» и в состоянии выполнять обязательства перед государством, т. е. перед королем: нести воинскую службу, платить разные дани или регулярные налоги. Это домохозяева и землевладельцы – от абсолютного большинства хозяев крестьянского типа и до знати. Именно с этими стратами имеет дело король, одновременно опираясь на них и противоборствуя с ними, все время лавируя между их враждующими группировками[1405].

Если в Англии применялось «помазание короля» и об этом особо упоминает даже Снорри[1406], то в Скандинавии о каких-либо иных ритуалах «возведения в короли», кроме описанных процедур, сведений почти нет, а те, что проскальзывают в сагах, противоречивы. Обычно речь идет все о тех же традиционных выборах на тинге. Относительно Дании, где следы централизованного правления, по крайней мере в Ютландии, относятся, как говорилось выше, уже ко времени второй трети VIII в., в связи с первым в стране крупным оборонным мероприятием, в сагах ничего не говорится[1407]. Исключение – отрывок из «Саги об Инглингах» Снорри, приведенный выше, где речь идет о наследовании Ингъяльдом власти своего отца Энунда Дорога.