Мотив свободы, независимости и достоинства звучит в сагах с особенной силой, когда он касается самой многочисленной, преобладающей страты скандинавских обществ – бондов. О них уже говорилось выше, в связи с усадьбой скандинавов, но здесь, где им посвящен отдельный очерк: нельзя не подчеркнуть особенности этого слоя и его общественного положения.

Бонды – это «свободнорожденные» (ingenui) Тацита[1070]. В сагах бонды чаще всего фигурируют в сословном значении: как свободные средние и мелкие хозяева, владельцы наследственной земли, общинники, самостоятельные, полноправные, но непривилегированные люди. Это almugi или allmogen законов, что означает «общины», «деревенский люд», незнатные люди, «простолюдины». Бонд (bóndi, búandi, «живущий [на земле], а также bu[n]þa и bo[n]þa рунических камней») является центральной фигурой саг, прежде всего родовых, и, соответственно, общественной жизни того времени, он – созидатель, объект и субъект обычного права. Встречается, например, в Эстгётском областном законе и соответствующее бонду наименование «карл» – общегерманское обозначение мужа и мужика.

Идет ли речь о междоусобице, или о борьбе за власть в кругу элиты, или о христианизации, или о взглядах автора текста той или иной саги на события и явления прошлого, всегда понятия «народ» и «бонды» взаимозаменяемы. И так дело обстояло не только в Исландии, где не было городов и королей (последних – до середины XIII в., когда остров был подчинен королю Норвегии); или на Готланде, где королевская власть (шведского монарха) была номинальной, но так было и в основных скандинавских обществах эпохи саг.

С формированием в Скандинавском регионе крестьянства как класса-сословия уже средневеково-феодального общества термин «бонд» стал обозначать крестьянина. И ранее всего это произошло в Дании, вероятно, уже со второй половины XII в. Но в эпоху викингов, как отмечалось выше, термин «бонд» не только сохранял три исторических значения – муж – свободный мужчина, муж-воин и муж-супруг, но и приобрел новое значение, все более распространявшееся по мере разложения родо-племенных отношений и большой семьи: хозяин-простолюдин. Если отвлечься от первых трех значений, то обнаруживается, что, с одной стороны, термин «бонд» и в сагах используется как обозначение полноправного простолюдина, «простеца», крестьянина. Но не менее частым в эпоху саг и еще в XIII в., когда основной массив саг был записан, является употребление термина и понятия «бонд» в значении самостоятельный (в разной степени) «хозяин» (oðalbóndi) – собственник и распорядитель своего наследственного земельного надела – одаля или арва (oðal, arv). Он хозяин всего имущества, семьи и прочих насельников своих владений, организатор жизни своего подворья, полноправный участник народного собрания и член общества.

Бонд-однодворец археологически фиксируется уже с середины 1-го тысячелетия. Например, в Норвегии отдельные дворы-гарды появляются уже в V в. Именно бонды-однодворцы составляли подавляющую массу свободных скандинавов и в эпоху саг. Бонд был основной общественной фигурой, а его подворье и внедворовые владения – основной хозяйственной ячейкой в Скандинавии того времени. Очевидно, что преобладание бондов в социальном строе означало соответственно преобладание мелкого землевладения в структуре земельной собственности, что характерно для северного Средневековья.

Как явствует из очерков о владениях и занятиях жителей Скандинавии в эпоху викингов, именно положение хозяина своего хутора делало человека бондом. В королевских главах Упландслага XIII в. бондом называют «каждого, кто ест свой хлеб». И «бондом должен быть тот, кто в состоянии поставлять продовольствие для кораблей». А кто «этого делать не может, пусть будет наемным работником». В «Саге о Греттире» (гл. XXVII) только у бондов есть право на долю туши кита[1071], причем «они имеют преимущества перед теми, кто не живет своим домом». Итак, бонд – это самодостаточный хозяин, способный выполнять общественные обязанности.

Именно с бонда, с самодостаточного хозяина, начинался в Скандинавии того времени отсчет полноправия. Не случайно обычное право в Швеции называлось «закон бондов» (bonda lagh), причем исходя из исторического контекста этот термин следует понимать отнюдь не в смысле «закон простых людей», а в смысле «закон хозяев», закон полноправных людей. Разграничить эти употребления термина «бонд» – «простолюдин» и «хозяин» – все еще непросто, ведь и знатного хозяина в каких-то случаях называли бондом[1072], хотя, как увидим дальше, ни размер имущества, ни уважение соседей не делало простолюдина представителем высшего, привилегированного и правящего слоя общества.

Ниже пойдет речь о бондах в обоих этих ипостасях: как самостоятельных хозяев и как простолюдинов[1073].

Среда бондов в эпоху викингов вовсе не была однородной: были богатые, средние и бедные бонды, были уважаемые люди и те, которыми пренебрегали, была своя элита этого слоя и свои парии. В сагах слову «бонд» нередко сопутствует уточнение типа: «могущественный бонд» или «стурбонд», «лучший» (besta рунических надписей), «богатый», «добрый» (в смысле «достаточный»), «крепкий», – или «бедный», «незначительный». Кроме того, в сагах упоминаются просто «свободные люди» и «свободные хозяева», что отнюдь не всегда одно и то же. Так, в «Саге о Херде и островитянах» против грабителей собирались «многие бонды, свободные люди и знатные мужи»[1074]. Таким образом, не все свободные люди были бондами-хозяевами и не все бонды были знатными мужами. В связи с жестокостями, которые сопутствовали христианизации, говорится об убийстве «могущественных бондов» и «лучших людей»[1075]. В европейской терминологии того времени «лучшие люди» – это элита, но кого сага имеет в виду в данном случае – верхушку бондов или знать – не ясно. Разбираться в этих градациях и интересно, и поучительно, хотя имеющиеся сведения отрывочны и неточны.

Тот факт, что бонды делились, грубо говоря, на богатых, зажиточных и бедных, у которых «было мало земли»[1076] и вообще мало имущества, так или иначе можно обнаружить в целом ряде саг. Из них также хорошо видно различие между бондами и знатью. Не случайно даже при разделе улова знатный человек получал большую долю, нежели незнатный.

В «Саге о Харальде Прекрасноволосом» (гл. XXVII) рассказывается о неком Халладе сыне Регнвальда, ярла Мера, которого отец послал на Оркнейские острова, чтобы тот занял там пустующий пост ярла и защищал население от пиратов-викингов. Но Халлад «скатился с престола ярла и стал бондом», а затем бесславно вернулся «на восток в Норвегию». Узнав об этом, конунг Харальд был возмущен и сказал, что сыновья Регнвальда «не похожи на своих предков». Тогда поехать на острова вызвался Эйнар, брат Халлада по отцу. Регнвальд согласился, но не преминул напомнить Эйнару, что по матери он «из рабов» и что до сих пор от него вряд ли можно было ожидать много чести для рода. Однако сын рабыни Эйнар, уехав на острова, «стал ярлом островов и могущественным мужем». Иначе говоря, социальные отношения того времени допускали как снижение статуса (от ярла – к бонду), так и повышение статуса (даже от полураба – бастарда ярла – к ярлу).

Из «Саги о Хромунде Хромом» следует, что в спорной ситуации общество принимало сторону бондов, местных хозяев, а не «пришлых людей и не выходцев из низов». Напрашивается вывод, что основное различие между бондом-простолюдином и рабом или вольноотпущенником определялось происхождением от лично свободных или несвободных людей. Различие же между бондом-простолюдином и хозяином, принадлежащим к элите, также определялось происхождением, т. е. наличием или отсутствием знатных предков, фактом рождения в известном знатном роде, но также и должностным положением.