Однако его эксперименты провалились. Несмотря на первоначальные, обнадёживающие успехи, когда первые испытуемые демонстрировали признаки повышенной регенерации и выносливости, даже затягивание мелких ран происходило на глазах, дальше всё пошло кувырком. Доктор Штор переключил запись на кадры с камер наблюдения за неудачнми имплантациями, и мы увидели сцены, наполненные чистым ужасом.

Люди, которых он пытался «усовершенствовать», корчились на столах, прикованные ремнями, но их тела изгибались с неестественной силой. Их тела искажались: кожа натягивалась до предела, мышцы вздувались и сокращались под ней, а кости ломались и перестраивались с отвратительным хрустом, который пронзал до глубины души даже через динамики. Эти жуткие звуки сопровождались стонами и криками, которые вскоре превращались в нечленораздельные хрипы, когда их гортани менялись, а лёгкие заполнялись каким-то слизистым секретом. Из открытых ртов вырывался влажный кашель, а по операционным столам растекались тёмные пятна.

Вскоре стало понятно, что геном, и в считавшихся успешными случаями, на самом деле не поддавался «дрессировке». Он был слишком чужд, слишком доминантен, чтобы его можно было контролировать. Уже вживлённый нескольким тысячам добровольцев, он внезапно «пробудился» в своей истинной, неконтролируемой форме, словно внутри них вдруг в один момент разом что-то щёлкнуло.

Люди начали меняться.

Сперва это были лишь вспышки неконтролируемой и ничем не спровоцированной агрессии. Казалось, обычный разговор мог обернуться вспышкой ярости, а взгляд — в нечто хищное и пугающее. Затем начались ужасающие физические метаморфозы. Кожа покрывалась роговыми наростами, становилась грубой и шершавой на ощупь. Конечности вытягивались, приобретая неестественные пропорции, а кости утолщались, меняя очертания тел. На лицах появлялись странные выступы, зубы вытягивались и заострялись, могли отрасти дополнительные конечности, часто менялись глаза, тускло мерцающие в полумраке.

Пусть и не так стремительно и тотально, как это было на планете, где заражение происходило почти мгновенно, но и на ковчеге геном неизменно ассимилировал и менял своего носителя. Кого-то больше, кого-то меньше. Одни полностью теряли человеческий облик, превращаясь в чудовищных, бесформенных созданий, двигающихся рывками и издающих лишь жуткие, гортанные звуки.

Другие были вполне похожи на себя прежних и даже сохраняли разум, но их глаза выдавали хищную, нечеловеческую сущность, а движения становились резкими и угловатыми, словно их суставы теперь работали иначе. Именно последние сбивались в организованные группы и постепенно покидали ковчег на кораблях и челноках, расположенных в его ангарах, словно предчувствуя, что происходит что-то необратимое и что ковчег обречён.

Доктор Симеон Штор, его безумие и отчаяние породили нечто гораздо более страшное, чем изначальная чужеродная жизнь. Его голос на записи стал хриплым, едва различимым, а взгляд потух, словно из него выкачали всю жизненную силу. Он с глубокой грустью и тоской говорил о том, что, будь у него немного больше времени, он бы всё смог исправить, найти противоядие, повернуть процесс вспять. В его словах чувствовалась искренняя, но запоздалая боль и сожаление о содеянном.

На заднем фоне, за спиной доктора, стальную гермостворку его лаборатории сокрушали мощные удары с той стороны. Каждый удар отдавался глухим, сотрясающим всё помещение грохотом, и на металле появлялись глубокие вмятины, похожие на отпечатки гигантских когтей. Металл деформировался с пугающим скрипом, который резал слух. Созданные им твари, его собственные детища, рвались внутрь. Их скрежет и чавканье проникали даже сквозь динамики, сливаясь в жуткую какофонию приближающегося и неминуемого конца, и казалось, что воздух наполнен влажным, липким ужасом.

Последняя запись обрывалась после того, как доктор Симеон Штор с лицом искаженным странной смесью раскаяния и торжества, искренне извиняется перед теми, кого он подвёл. Его голос, уже едва различимый, дрожал. Но затем, его взгляд стал жёстче, а голос обрел зловещие нотки, когда он высказал надежду, что порождённое им зло когда-нибудь сумеет добраться и до Содружества, и те сполна погрузятся в пучину отчаяния.

— Ведь после сотворённого ими с со всеми нами, они это заслужили, — прошептал он, и в его словах прозвучала абсолютная, леденящая ненависть.

Мы осознали ужасающую истину: мы оказались в самом эпицентре зарождения Пожирателей. Корабль, который должен был стать нашим спасением и временным убежищем, оказался их колыбелью.

Мы узнали слишком много ужасного. Немного запоздало, но главное, чтобы это помогло нам не совершить роковых ошибок во время пребывания на ковчеге.

Теперь мы, пожалуй, одни из самых осведомлённых о Пожирателях. Вряд ли, помимо нас, во всей галактике найдётся кто-то ещё настолько сведущий об этих существах. Разве что высшие чины Содружества, до сих пор столь тщательно подчищавшие любые упоминания о них, чтобы скрыть свой величайший провал прошлого, стоивший жизней нескольким обитаемым мирам. Да и то вряд ли — они, скорее всего, только и занимались сохранением тайны, уничтожая следы, а не изучением самой угрозы. Мы же, в свою очередь, сумели заглянуть за кулисы и узреть рождение Пожирателей, понять их природу и скорость распространения, услышать предсмертные слова их создателя.

Спасибо доктору Штору. Не за результат его жутких экспериментов, а за кропотливую фиксацию всего содеянного им на видео. Каждая запись, каждый отчёт, пусть даже и обрывочный, оказался бесценен. Ну и за пояснения последствий провала тоже спасибо. Иначе откуда бы мы узнали, что условно твари делятся на два вида.

Первый вид существ, наиболее опасный, при поглощении более слабой формы жизни — людей — использовал их не только как строительный материал для своего физического роста, но и усилился, сохранив человеческий разум. А вместе с тем, способность мыслить, планировать и действовать организованно. Со слов Симеона Штора, такие особи довольно быстро сбились в стаи с типичной для диких зверей лестницей иерархии, где доминировал сильнейший и хитрейший. Эти «разумные» хищники поспешили как можно скорее покинуть Ковчег на имеющихся в ангарах звездолётах. Несмотря на обилие «еды» здесь, твари осознавали, что ковчег неуправляем и уносится всё дальше в глубины космоса. В конечном счёте, если бы они остались, то люди на борту рано или поздно были бы сожраны их неразумными собратьями, и они вместе с ними застряли бы на мёртвом, пустом корабле, дрейфующем в бесконечной пустоте.

Те, кто сохранил подобие человеческого облика, двигались с пугающей целеустремленностью, их тени скользили по коридорам, а из ангаров один за другим бесшумно стартовали звездолеты, унося с собой эту новую, зловещую и высокоинтеллектуальную форму жизни.

Вторым видом, соответственно, были те, кто поглотил тела носителей без остатка, расщепив и разрушив человеческий мозг. По сути, это были, как внешне, так и внутренне, неразумные хищники. На людей они уже практически не походили. Их тела представляли собой искорёженные массы органики, лишённые какой-либо симметрии или узнаваемых черт. Судя по убитым около офицерского пункта особям, они руководствовались всего несколькими базовыми инстинктами: найти, сожрать, ассимилировать… даже не органику.

Первые — разумные хищники, вбирающие в себя не только тела, но и сознания. Вторые — безмозглые твари, разрывающие всё живое на куски, не ведая ни высшей цели, ни смысла.

В ходе дальнейшего анализа данных, извлечённых из бортовых журналов доктора Штора, мы наткнулись на ещё одно, крайне тревожное открытие, которое перевернуло наше представление о Пожирателях. Оказывается, эти существа в отсутствие или при недостаточном количестве пищи способны поддерживать свою жизнедеятельность, поглощая радиацию.

Это объясняло многое.

Теперь стало понятно, почему каждый раз, когда они приближались к «Цере», сканеры постоянно фиксировали аномально высокий, избыточный радиационный фон. Это было не просто фоновое излучение исходившее от повреждённых корабельных систем.