Нужно было обеспечить максимальный обзор и возможность контроля за всем, что происходит вокруг, чтобы не допустить проникновения на «Церу» ни одной из этих тварей.

Пока те находились в открытом космосе, их невероятная живучесть и относительная невосприимчивость к импульсным винтовкам ещё не делали их непобедимыми. Достаточно было сбить их с курса и отшвырнуть от корабля обратно в пустоту. Но если хоть одна такая тварь попадёт внутрь корабля… это будет катастрофа.

Хотя далеко не все на борту разделяли мой относительный оптимизм по поводу контроля над ситуацией в космосе. Хотчкис, в частности, высказал серьёзные сомнения на счёт того, что эти твари настолько уж безобидны, пока находятся в невесомости. Он резонно указал на то, что на видеозаписях Ниамеи у некоторых из них было отчётливо видно нечто похожее на оружие.

И было бы верхом наивности предполагать, что существа, достаточно разумные, чтобы управлять межзвёздными кораблями, не смогут так же эффективно использовать и своё личное оружие, даже в условиях вакуума и отсутствия гравитации. Поэтому не стоило рассчитывать на лёгкую прогулку. Нас ждала тяжёлая, нервная и очень опасная работа.

Исходя из этих соображений, «Церу» не стали подводить слишком близко к найденной цистерне. Решили, что лучше будет использовать максимально длинную топливную магистраль, какую только сможем собрать из имеющихся у нас секций, и держать корабль на почтительном расстоянии, готовым в любой момент к экстренному отходу. На всякий случай, по всему внешнему корпусу корабля, у каждого иллюминатора и технического люка, были расставлены дозорные. Задействовали вообще всех, на кого нашлись исправные скафандры и кто мог хотя бы просто смотреть по сторонам — даже подростков.

Воевать детей, конечно, никто не заставлял. Их задача была простой, но жизненно важной: внимательно наблюдать за окружающим пространством и при малейшем подозрении на движение, при появлении любой аномалии, немедленно подавать сигнал тревоги.

Несмотря на всеобщую тревогу, подогретую и ужасающими видеозаписями Ниамеи, и недавней гибелью четырёх наших товарищей во время вылазки на базу, сама заправка прошла на удивление гладко, без каких-либо происшествий. Никто не пытался нам помешать.

Похоже, Пожиратели либо не заметили нашей возни, либо Ниамея действительно уничтожили всех, кто находился на том разрушенном корабле.

Мы угробили на эту операцию почти четыре долгих, напряжённых часа. Сначала на расчистку пространства, потом на сборку и протяжку топливопровода, и наконец, на саму перекачку. Но оно того стоило. Мы сумели пополнить наши почти пустые баки.

— Почти в самый притык, но теперь хватит, чтобы совершить хотя бы минимальный гиперпрыжок, — впервые за очень долгое время, я увидел на лице Ниамеи нечто, отдалённо напоминающее улыбку. Усталую, измученную, но всё же улыбку. И эта её улыбка стоила всех пережитых нами ужасов.

Она дарила надежду.

Запасов топлива, как заверила Ниамея после тщательных расчётов, должно было хватить. Почти в самый притык, с минимальным резервным запасом на непредвиденные обстоятельства, но всё же достаточно, чтобы совершить один-единственный, пусть и самый короткий, гиперпространственный прыжок. Прыжок прочь из этой проклятой, кишащей Пожирателями системы Адлаг.

После ужасающего открытия истинной природы Пожирателей, некоторые нервно шутили, что готовы даже пешком свалить отсюда, перепрыгивая с астероида на астероид.

Поэтому, как только последняя капля топлива оказалась перекачана в наши баки, и системы корабля прошли экстренную предпроверку, Ниамея заняла своё место в пилотском кресле и погрузилась в расчёты. Её пальцы летали над сенсорной панелью навигационной консоли, на главном тактическом дисплее сменялись звёздные карты, траектории, таблицы с расходом топлива и оценкой рисков.

Ей предстояло выбрать оптимальный маршрут для нашего «нырка» в гиперпространственный тоннель. Задача не из лёгких, учитывая наш ограниченный запас хода. Нам нужна была ближайшая точка выхода из системы, пригодная для инициации прыжка, и, что не менее важно, такая точка входа в гиперпространство, которая вывела бы нас хоть куда-нибудь, где есть шанс на спасение — к обитаемой системе, к торговому маршруту, да хоть к захудалой исследовательской станции.

Главное — подальше отсюда.

Я стоял за её спиной, наблюдая за сложной работой. На экране мелькали разноцветные линии возможных траекторий, каждая со своими параметрами — хрупкий баланс между скоростью, расстоянием и стремительно убывающим топливом, от которого зависели жизни всех, кто был на борту «Церы».

Ниамея не допускала ошибок в обычных условиях. И я мог только догадываться, какая колоссальная концентрация требовалась от неё сейчас, чтобы не упустить ни малейшей детали в этом уравнении со слишком многими неизвестными.

Наконец, после почти часа напряжённых вычислений, Ниамея откинулась на спинку кресла.

— Есть несколько вариантов, Декстер, — сказала она, не поворачиваясь. Голос её звучал устало, но уверенно. — Три из них выглядят относительно неплохо. По крайней мере, они находятся в пределах нашей досягаемости, и точки выхода из гипера не ведут в абсолютную пустоту или прямо в гравитационный колодец какой-нибудь звезды. Осталась самая неприятная часть этого всего. Нам придётся покинуть относительную безопасность этого астероидного пояса и выйти в открытый космос, чтобы набрать необходимую скорость.

Я кивнул.

Это была неизбежная часть любого гиперпрыжка. Чтобы совершить манёвр выхода на «скорость предела» — ту самую критическую величину, при достижении которой открываются гиперпространственные тоннели — любому кораблю необходимо достаточно отдалиться от общего центра массы звёздной системы.

Выход из гиперпрыжка, как и сам прыжок в подпространственный тоннель, всегда происходит на самой границе влияния гравитационных полей системы. Причина этого проста и жестока: внутри системы, в непосредственной близости от звёзд, планет и других массивных объектов, любой корабль, попытавшийся достичь определённого порога даже досветовых скоростей, весьма далёких от необходимых для «прорыва» пространства, под воздействием сложного и нестабильного гравитационного поля будет моментально разрушен.

Всё, что от него останется — это расплескавшийся на миллионы километров невидимый шлейф из элементарных частиц, молекул и атомов, когда-то составлявших обшивку, двигатели корабля и экипаж. Такова была плата за попытку обмануть законы физики в неподходящем для этого месте.

Нам придётся на какое-то, пусть и не очень долгое, время стать видимыми для любого, кто окажется поблизости к данному сектору пояса. Риск был велик, но альтернативы не было.

Самое паршивое, что выход на траекторию разгона означал предсказуемость нашего курса на определённом отрезке времени, что делало нас ещё более лёгкой мишенью для любого, кто мог нас заметить.

— Выбирай самый быстрый и наименее рискованный из этих трех вариантов, — твердо произнес я, стараясь скрыть дрожь в голосе. — И объяви полную боевую готовность по кораблю. Уходим немедленно, как только будешь готова к прыжку.

В дополнительном оповещении, по правде говоря, не было особой нужды.

Последний, бесконечно долгий час все без исключения провели в напряженном ожидании, плотно пристегнутые к своим креслам, с побелевшими от волнения лицами, готовые к бешеному ускорению и отчаянным маневрам уклонения. Каждый из нас нутром чувствовал надвигающуюся развязку, понимая, что сейчас решается — вырвемся ли мы из этой смертельной ловушки или навсегда останемся в этой проклятой системе, став легкой добычей для кошмарных тварей.

Фло, бледный как полотно, вцепился в подлокотники своего кресла, его глаза были прикованы к обзорному экрану, словно он ожидал увидеть там свой худший кошмар. Хотчкис, сидевший чуть поодаль, сохранял внешнее спокойствие, но его сжатые челюсти и неподвижный взгляд выдавали крайнюю степень напряжения. Даже Скай, если бы он был здесь, наверняка прекратил бы свои обычные саркастические комментарии. Дроид, на этот раз, решил остаться в отсеке с Норой и Мирандой.