Живой гроб для нас всех посреди ничего.

— Декстер, чего ты ждёшь? — нервничала Ниамея. Для нарушения стандартных протоколов корабля ей требовалось получить разрешение капитана.

А я не ждал. Меня словно парализовало.

Вся эта безумная круговерть событий, непрекращающаяся череда плохих новостей и еще худших вариантов будущего, разыгралась в моем сознании жуткими, осязаемыми образами Пожирателей. Их склизкие, дергающиеся конечности, холодные, немигающие глаза, острые, как бритва, зубы… И когда встал выбор между неминуемой гибелью в недрах нейтронной звезды, медленной и мучительной голодной смертью в ледяной пустоте межзвездного пространства, где даже свет далеких звезд не пробьется сквозь всепоглощающую тьму, и… встречей с Пожирателями, последний вариант показался самым отвратительным.

— Декстер! — голос навигатора звучал настойчиво, вырывая меня из оцепенения.

— Я не хочу, чтобы с меня заживо сдирали кожу и заставляли смотреть, как какая-нибудь мамаша-Пожиратель заботливо шьёт своему мелкому отпрыску пижаму из моей… — выдавил я, стараясь разрядить гнетущую атмосферу неуместной шуткой, хотя сам чувствовал, как по спине бегут мурашки от собственного воображения.

— Что? — переспросила Ниамея, бросив на меня быстрый, недоуменный взгляд.

— Да, так… вспомнилось одно жутковатое видео из психлечебницы.

«Расчетное время до столкновения…»

Новый вопль корабельной тревоги, возвестивший о неумолимо приближающихся ракетах, словно ледяной душ вернул меня к суровой реальности.

На моём тактическом дисплее красные маркеры ракет стремительно сокращали дистанцию. Система автоматического сопровождения целей пищала, выводя неутешительные расчёты о времени до перехвата.

До точки невозврата оставались считанные мгновения. Поэтому я действовал быстро, разблокируя предохранительные протоколы, ограничивающие перевод силовых установок в форсированный, запредельный режим работы.

Хотел крикнуть об этом Ниамее, предупредить, но девушка и сама все прекрасно увидела.

По мостику разлилась знакомая мелодия, которую старик Блюм с придыханием называл истинной классикой. Этот выбор музыкального сопровождения мог означать лишь одно. Сейчас Ниамея, не жалея собственный организм, выжмет из «Церы» абсолютно все резервы, доведя её двигатели до предела, балансируя на грани катастрофического перегрева.

Предчувствуя неминуемые чудовищные перегрузки, я сильнее вжался в пилотское кресло, инстинктивно напрягая все мышцы тела. Пальцы Ниамеи в последний раз пробежались по панели управления, активируя протокол максимального форсажа двигателей на досветовой скорости и одновременно подготавливая системы к переходу на сверхсветовую тягу. Музыка, льющаяся из динамиков, становилась громче, её ритм каким-то невероятным образом совпадал с нарастающим гулом силовых установок.

И затем «Церу» швырнуло.

Это было не ускорение, к которому мы привыкли. Это был удар. Чудовищный, беспощадный удар невидимого молота, впечатавший меня в кресло с такой силой, что на мгновение я потерял способность дышать. Воздух с хрипом вырвался из лёгких. Перед глазами всё поплыло, окрасилось в красные и чёрные пятна. Тело налилось свинцом, каждая клетка протестовала против такого насилия. Я слышал, как скрипит и стонет металл корпуса «Церы», словно сам корабль вот-вот не выдержит этого безумного рывка и развалится на части. Аварийные сигналы на приборной панели замигали с удвоенной яростью, сливаясь в сплошной красный вой.

Сквозь пелену, застилавшую сознание, я видел Ниамею. Её фигура была напряжена до предела, голова чуть откинута назад, глаза полуприкрыты. Она словно слилась с кораблём, чувствуя его каждой своей нервной клеткой, ведя его на грани возможного и невозможного. Музыка продолжала греметь, и мне на какой-то безумный миг показалось, что именно она, а не двигатели, толкает нас вперёд с этой нечеловеческой силой.

Я заставил себя сфокусировать взгляд на тактическом дисплее. Маркеры ракет Пожирателей… они всё ещё были там, но расстояние до них перестало сокращаться так стремительно. Затем маркер отметки расстояния, казалось, вообще замер, но спустя несколько очень длинных секунд, расстояние между «Церой» и ракетами вновь продолжило сокращаться.

Индикатор запаса топлива на моей панели таял на глазах, его красная полоска сокращалась с ужасающей скоростью. Мы буквально сжигали его ради нескольких мгновений отсрочки.

Корабль продолжал вибрировать. Звук двигателей перешёл в оглушительный, почти ультразвуковой вой.

— Предельная скорость света… достигнута! — голос Ниамеи прорвался сквозь рёв двигателей, искажённый, напряжённый, но полный решимости. — Активирую сверхсветовой FTL-привод! Держитесь!

Она это серьезно?

Если бы меня прямо сейчас не расплющивало беспомощной, дрожащей амебой по спинке кресла с такой силой, что, казалось, еще немного, и я просочусь сквозь обшивку, то, клянусь, я бы разразился истерическим смехом.

Держитесь? Да я тут, кажется, скоро стану частью этого самого кресла на молекулярном уровне!

Новый толчок, на этот раз иной природы. Вибрация сменилась странным, низкочастотным гулом, который, казалось, проникал в самые кости. Ощущение неконтролируемого падения сменилось чувством стремительного, но уже более плавного полёта. На обзорном экране звёзды за бортом начали вытягиваться в длинные, светящиеся полосы, словно кто-то провёл по бархату космоса гигантской кистью. Мы всё ещё разгонялись, но теперь уже на сверхсветовой тяге, готовясь прорвать барьер пространства-времени.

— Расчётная точка входа в гипер… десять секунд… девять… восемь… — Ниамея вела обратный отсчёт, её голос был почти гипнотическим.

Я затаил дыхание.

— Три… два… один… Прыжок!

Мир за обзорным экраном взорвался.

Это не было похоже ни на что, виденное мною раньше. Не было ни как такового туннеля света, ни психоделических узоров, которые так любили показывать в дешёвых голофильмах. Вместо этого пространство перед нами словно треснуло, раскололось на мириады осколков искажённой реальности. Цвета смешались в невообразимую какофонию, линии изогнулись под невозможными углами. «Церу» тряхнуло так, что я едва не потерял сознание окончательно. А затем всё вокруг погрузилось в странное, пульсирующее, серое, почти бесцветное марево.

Мы находились в гиперпространстве.

Первое, что я ощутил, это резкое падение перегрузки. Дыхание выровнялось. Я с трудом открыл глаза. Мостик выглядел так же, как и прежде, но за иллюминаторами теперь клубился этот сюрреалистический серый туман.

— Мы… мы успели, — выдохнул Фло и шмыгнул он носом. По его лицу текли слёзы.

Ну да — было страшновато.

Ощущение невесомости после чудовищных перегрузок было почти блаженным. Словно невидимые тиски, сдавливавшие каждую клетку тела, наконец ослабили свою хватку. Ниамея, все еще тяжело дыша, откинулась на спинку кресла и жестом позволила всем отстегнуться от удерживающих систем.

По мостику прокатился вздох облегчения, смешанный с тихими стонами и кряхтением разминающих затекшие конечности людей. Даже обычно невозмутимый Хотчкис осторожно пошевелил плечами, словно проверяя, все ли его кости остались на месте. Фло же, утерев слезы, судорожно глотал воздух, пытаясь справиться с нервной дрожью.

— Небольшой перерыв, — хрипло объявила Ниамея по громкой связи для остальных пассажиров. — Но далеко не расходитесь. Самое сложное ещё впереди!

Я осторожно отстегнул ремни своего кресла. Каждое движение отдавалось ноющей болью в мышцах. Ощущение было такое, словно меня долго и старательно молотили кувалдой, а потом на десерт пропустили через центрифугу. Тем не менее, возможность снова почувствовать себя относительно свободным была невероятно желанной. Я медленно размял шею, чувствуя, как хрустят позвонки, и с осторожностью пошевелил руками и ногами, возвращая к ним подобие кровообращения.

Ниамея тем временем снова углубилась в показания приборов. Ее лицо оставалось серьезным и сосредоточенным, несмотря на пережитый стресс. Через несколько минут она подняла взгляд и обвела нас тяжелым взглядом.