- Но у тебя же работа? — я понимал, что об неё скорей всего наша поездка, и разобьётся.

— Иногда, Глеб, надо послать работу к чёрту! — мне казалось, ему нравится произносить моё имя. Он катал его на языке, словно сладкую карамельку. — Решено! Едем! — он решительно хлопнул себя кулаком по колену. — Как только ты и Наташа закончите учёбу, так сразу и поедем.

— Хорошо! — я не стал скрывать радости.

Путешествовать я не слишком люблю, но у бабушки красиво, там речка с подвесным мостиком, озеро с огромными карпами, лес с белками, которые больше на кошек походят. Там хорошо. Там можно отоспаться. А ещё у бабушки потрясающий повар, точнее, повариха. Господь всемогущий, какие блинчики она готовит!

— Поживём там месяц и поедем к деду Фёдору.

Я слюной подавился. Блинные фантазии растаяли. Я серьёзно посмотрел на отца, думая о том, не заболел ли он.

— К деду Фёдору? — осторожно переспросил я. — Ты ничего не перепутал, отец. Ты сказал к деду Федору? Ты же на дух его не переносишь! И терпишь лишь потому, что он твой тесть.

— И твой дед.

— Это понятно, но не переносишь его ты! Мне дед Фёдор нравится. Что происходит, Отец?

— Иногда надо послать свои пристрастия, свои неприятия к чёрту.

— Я не о том. У нас неприятности?

Отец в жизни бы добровольно не стал встречаться со своим тестем. Это происходило редко, всегда у нас дома или на званом вечере, и каждый раз мне казалось, что мама держит под платьем направленный на отца пистолет. Он был предельно вежлив с её родителем, но лишь до той поры, пока они находились рядом. Однако, как только предоставлялась возможность или же находился повод, отец быстренько уходил, предпочитая находиться где угодно, только не возле тестя. И каждый раз они с мамой обменивались взглядами.

Она:

«Опять бежишь?»

Он:

«Чего ты от меня хочешь? Я выполнил обязательства и нормы приличия».

Как вообще отец осмелился просить маминой руки, ума не приложу. Притом что отношение деда к нему было совершенно нейтральное. По крайней мере, мне так казалось. Истинных его чувств я не знал, и знать не мог. Дед любил говорить о прошлом, о войнах, в которых участвовал, но о том, что он чувствует, и о чём думает, он не говорил никогда.

И вот отец добровольно, сам, без пистолета у виска и угроз и мамы говорит, что мы поедем к нему, к деду. Здесь что-то не так, не знаю, что, но чувствую. Вон как сидит, насупился, нервно вертит в руках пустую кружку и не замечает этого. И на вопрос мой не отвечает.

— Отец! — я напустил в голос требовательных ноток. — Ответь мне, у нас неприятности?

— У нас нет, — он поднял на меня взгляд, но кружку из рук не выпустил, так и продолжил крутить её. — У нас нет, — повторил он. — Но, к сожалению, наша семья зависима. Мы лишь вассалы более сильной семьи. А потому, даже несмотря на то, что у нас непосредственно неприятностей нет, они есть у наших покровителей. А потому да, у нас неприятности. И серьёзные. К гибели они нас не приведут, но потерять мы можем многое из того немногого, что имеем.

— Именно поэтому ты к деду Фёдору собрался? Защиты просить?

— Именно поэтому мы с тобой сегодня здесь. Именно поэтому мы ждём человека и не начинаем тот разговор, что должен у нас состояться. Именно потому, что если оставить всё как есть, то спасения нам не будет. Но ты, может быть, я не уверен, но может быть, ты можешь нас спасти. К деду же мы поедем по иной причине.

Я? Спасти? Я? Чего-то не понимаю. Это, каким образом? Читал я когда-то, что в старые времена деревни, да и города приносили в жертву одного, чтобы спасти многих. И это была честь. Странно, но быть жертвой я не хочу, даже ради спасения собственной семьи. Я их люблю. Сильно! И если им потребуется реальная защита, сделаю всё, что смогу, хоть жизнь отдам, но сейчас, когда неприятности не напрямую у нас.

Я открыл рот, но спросить ничего не успел. Дверь скрипнула, открылась без стука, в щель просунулась голова младшего конюха.

— Барин, — ничуть не стесняясь и не смущаясь, заговорил он. — Там человек приехал странный, сам в сером во всём, а сумка и трость чёрные. Я подумал, что это тот, кого вы ждёте, на двор его пустил. Но в дом не разрешил заходить. За ним Алишка смотрит.

Я хмыкнул. Так себе защитница. Аля, пожалуй, самая боевая девушка, которую я только встречал, но она девушка, и что она сможет противопоставить странному мужику с чёрной тростью? Как она ему помешает, если он решит в дом проникнуть? Да никак!

А где, интересно, Прохор Петрович? Где этот ветеран трёх войн и двадцати конфликтов? Это же он обычно встречает гостей и, окинув опытным взглядом, решает, можно того пустить в дом или пусть помёрзнет маленько.

— Хорошо, спасибо, Ильяс, — кивнул конюху отец. — Будь добр, проводи его сюда. Нет, стой! Я сам его встречу.

И он повернулся ко мне, в глазах его светилось радость, а губы чуть заметно разошлись в хитрой улыбке. Мне же совершенно не нравилось происходящее. Даже и не знаю, чем и почему, но не нравилось. Я бы предпочёл быть как можно дальше отсюда, скажем у деда Фёдора идеальное место, туда и отец не захочет ехать.

— Извини, Глеб, дела, — отец пожал плечами. По-настоящему! — Мы не закончили разговор. Нам нужно и очень важно решить несколько принципиальных вопросов. Мы поговорим завтра, если у тебя нет планов.

— А если есть, — пробормотал я, шагая за отцом к двери.

— Значит, тебе придётся их отменить.

— Тогда зачем ты спрашивал про них?

Отец сжёг меня взглядом, когда я проходил мимо него.

Два дня прошли незаметно. Я вдоволь наговорился с мамой, оттянув на себя все её внимание, чем вызвал немаленькую ревность Наташки. Я наигрался с Оленькой, напоив всех её кукол и плюшевых зверей чаем, и сводив их в театр и школу.

Отца я видел лишь мельком. Он был слишком озабочен свалившимися на него проблемами, в которые не посвящал никого. Даже маму. Я задал ей вопрос, но она лишь отмахнулась, сказав, что отец взрослый, умный и очень надёжный мужчина, и он со всем разберётся.

Вечера же я проводил в обществе Анастасии Павловны, стола и колоды карт. Она учила меня быстро и чётко, как никогда не учила наукам. И надо сказать, она оказалась отличным учителем. А я, с её слов, прекрасным учеником, что схватывает всё налету и понимает быстрее, чем математику.

И она научила меня не только играть. Она научила, читать людей, их реакции, их эмоции. Научила небольшим фокусам, осторожному, порицаемому в обществе игроков, шулерству. И взяла с меня слово, что я никогда и ни при каких обстоятельствах не буду играть на большие деньги.

— Это развлечение, не более того. С его помощью, вы, Глеб Сергеевич, можете войти в общество, не быть там белой вороной. Но вам необязательно проигрывать всё, как тот поручик. Помните, карты открывают двери, но азарт запирает их. Поддадитесь азарту, и рано или поздно, он вас убьёт. Запомните: азарт убивает всё! Каждый раз, садясь за стол, помните для чего, или для кого вы это делаете. Всегда преследуйте цель, и это никогда не должен быть выигрыш. Если хотите просто поиграть у вас всегда будут друзья, проиграть которым десяток рублей не стыдно и не накладно. Но серьёзные игроки обыграют вас. Всегда обыграют. Карты не решат ваших проблем, они не дадут ни еду, ни кров. Отобрать могут все, что-то принести нет. Я не смогу и не хочу делать из вас профессионального игрока за две недели. Я хочу, чтобы вы понимали, что делаете.

Мы играли с ней оба вечера, пряча карты всякий раз, когда кто-то входил в гостиную. Как мы не заметили отца, я так и не понял.

Он вошёл с кипой исписанных бумаг в руках, встал возле камина, глянул на нас, кивнул мне, кисло улыбнулся. Сел на корточки, положил перед собой бумаги. Он брал их по одной. Пробегал глазами, качал головой, морщился, или хмыкал и кидал в огонь. Дождавшись, когда бумага прогорит, брал следующую.

Спалив последнюю бумагу, он поднялся, отряхнул колени, повернулся к нам: