— Спокойней, Аленка. Главное — спокойствие, — напутствовала Мария Борисовна.　

— Я должна сообщить, Мария, — сказала Мазаник. — На днях ко мне приходила Надежда Троян из бригады «Дяди Коли» с предложением убить Кубе.　

— Хорошо, хорошо, — кивнула головой Осипова. — На тебя не только мы с Надей — весь народ надеется. Иди.　

Елена положила мину в сумочку и ушла к себе домой. Наутро мина должна была совершить свой последний путь от квартиры Мазаник до особняка фашистского палача. Путь этот был недалек, но, пожалуй, еще более опасен, чем тот, который совершили накануне две отважные подпольщицы — Осипова и Грибовская. Если бы фашистам удалось обнаружить мину у Марии Борисовны, то обе женщины поплатились бы жизнью, но враг так и не узнал бы, для кого предназначалась взрывчатка. Операцию можно было продолжать! Осипова хорошо это понимала.　

Если же гитлеровцы обнаружат у Мазаник мину на подходе к особняку, то покушение на Кубе едва ли будет возможно. Оккупанты усилят бдительность и не подпустят партизан к своему шефу.　

Еще издалека Елена заметила часового, стоящего у входа в особняк. «Спокойно, спокойно», — беззвучно шептала она, чувствуя, как холодный пот начал выступать на теле. Она старалась идти как можно свободнее, тихонько напевая веселую немецкую песенку. Солдат узнал ее и заулыбался, Она улыбкой поприветствовала его и проскочила через проходную.　

— Извините, фрау, — вежливо остановил он ее. — Разрешите заглянуть в вашу сумочку. Служба такая…　

— Ах, пожалуйста, — засмеялась Елена и приоткрыла сумку. — Вот батистовый платочек, духи… Подарить вам платочек? Нет, не могу. Он предназначен для генеральши. Вам же я завтра принесу не хуже этого. Ваша фрау будет довольна моим подарком. — Закрыв сумку, она быстро вошла во двор особняка…　

Мина должна была взорваться в полночь. «Генеральный комиссар Белорутении» обычно в двенадцатом часу ночи готовился ко сну. До этого времени нужно было проникнуть в его спальню и подложить мину. Елена долго выжидала удобного момента. Наконец, когда коридор, ведущий к спальне, опустел, она шмыгнула в комнату и положила магнитный заряд под пружины кровати.　

Елена Мазаник была сильно взволнована. Это не укрылось от Кубе.　

— Что с тобой? Почему такая бледная?　

— Зубы болят, господин генерал, — нашлась Елена. — Разрешите сходить к врачу. Вырвать надо…　

— Хорошо. Скажи, чтобы отвели тебя к немецкому зубному врачу.　

Держась рукой за щеку, Елена вышла из особняка. Вскоре она уже была у сестры Валентины.　

— Ну как? — бросилась та к Елене.　

— Все в порядке…　

— Давай скорее, машина ждет. Тетю и детей уже увезла в партизанскую зону, — сказала на ходу Валентина.　

Женщины поспешили в условленное место, где их ждал на грузовике подпольщик комсомолец Николай Фурц. Он отвез их километров за шестнадцать от Минска. Вскоре они были доставлены на бегомльский аэродром, откуда улетели в Москву.　

Мужественные партизаны и подпольщики точно выполнили приговор советского народа: гитлеровский палач Вильгельм Кубе в ночь на 22 сентября 1943 года был убит партизанской миной.　

За образцовое выполнение задания командования и проявленный при этом героизм Мария Осипова, Елена Мазаник и Надежда Троян удостоены звания Героя Советского Союза.　

Мы с членами Логойского райкома партии и командирами отрядов подробно обсудили положение в районе. Наметили план более активных боевых действий отрядов, поговорили о том, как укрепить и расширить связи с минскими подпольщиками.　

А через день у меня состоялась встреча с секретарем Заславского подпольного райкома партии Иваном Федоровичем Дубовиком, комиссаром бригады «Штурмовая» Ильей Мартыновичем Федоровым и начальником штаба Иосифом Лазаревичем Фогелем. Последний вручил мне строевую записку. Из нее явствовало, что бригада «Штурмовая» состоит из шести отрядов, в которых насчитывается более 1400 человек. На вооружении бригады 9 минометов, 92 пулемета (в том числе 59 станковых), 63 автомата, 7 противотанковых ружей. Отряды располагались и вели боевые действия на территории Заславского, Минского и Радошковичского районов. Бригада, созданная 29 декабря 1942 года, накопила немалый боевой опыт.　

— Как у вас идет подготовка к «рельсовой войне»? — поинтересовался я.　

— Составлен приказ, в котором указано, где и какой отряд должен действовать во время операции, — доложил Фогель. — Командиры отрядов Л. П. Шубин, А. Т. Кравченко, В. Д. Захаров, В. Ф. Богданов-Федоров, Д. С. Рыдлевский и Г. Т. Гурко уже ознакомлены с приказом и приступили к подготовке.　

Вместе с Фогелем и Федоровым я побывал в отрядах. Поговорил с людьми. У партизан высокий боевой дух, хорошее настроение.　

— С такими воевать можно, — сказал я комиссару бригады Илье Мартыновичу.　

— Орлы! — подтвердил комиссар. — Жаль, что сейчас один хлопец на задании, а то бы я вас, Роман Наумович, обязательно с ним познакомил. Не наш он, то есть не советский, а воюет здорово.　

— Словак, поди? — переспросил я.　

— Нет, не угадали, хотя словаков у нас много и все они — хорошие ребята. Я имею в виду голландца Рема, бывшего шофера молодечненского коменданта. Римальдом зовут его у нас.　

И я услышал одну историю, которая подтверждала, что фашизму, несмотря на его разнузданную пропаганду, пытки, угрозы, тюрьмы, не удалось подавить классовое самосознание многих рабочих порабощенных стран, что и в фашистской армии было немало людей, которые боролись против общего врага народов — гитлеризма. Одним из таких был Рем — высокий, стройный, никогда не унывающий парень, немного говоривший по-русски.　

…Рем отвез коменданта в Минск, а сам на машине приехал в лес. Здесь он наткнулся на партизанский дозор, который доставил его к комиссару бригады Федорову.　

Хочу вместе с вами бить фашистов, которые много бед принесли не только вам, но и моей родной земле, — заявил он.　

— Нам требуется доказательство того, что ваше намерение искренне, — ответил ему Федоров.　

— Пошлите на любое задание. Выполню. Увидите! — горячо убеждал Рем.　

Голландский патриот был принят в партизаны и оказался очень смелым бойцом.　

Однажды Рем подошел к Федорову и сказал:　

— Хочу уничтожить своего бывшего «хозяина», молодечненского коменданта. Разрешите пойти на дорогу…　

Предложение заманчивое. Но комиссар ответил не сразу. Он понимающе глядел на боевого товарища, искренне хотел помочь ему. Комиссар верил смелому рабочему парню из далекой Голландии. В то же время Федоров хорошо понимал, что разрешить Рему одному пойти на дорогу — значит подвергнуть его жизнь большой опасности.　

— Я боюсь одного, — тихо и задумчиво ответил Федоров. — При малейшей неудаче вас могут схватить немцы. Тогда расправы не миновать…　

— Можете быть уверены, товарищ комиссар, — твердо заявил Рем, — что бы ни случилось, я в руки фашистам не дамся.　

И ему разрешили.　

Снежной зимней ночью Рем отправился на боевое задание. Поодаль, сзади, шли три наших партизана-автоматчика: им было приказано охранять товарища, а если потребуется — прийти на выручку. Рем замаскировался в кустах у дороги Молодечно — Минск. Он хорошо знал машину коменданта и терпеливо ждал ее появления. Прошел час, другой, третий… Машины все не было. «Неужели комендант изменил своей привычке и успел проскочить раньше?» — думал Рем. Он замерзал, у него коченели руки и ноги, бородка и ресницы покрылись инеем. Рем ждал. Уже вечерело, когда он заметил мчавшуюся из Минска машину коменданта. Рем в одно мгновение повязал на голову шерстяной платок, как это делали на морозе многие немцы, вышел на дорогу и поднял руку: дескать, посадите. Автомобиль притормозил. Рем подбежал к нему, и в этот миг из машины донеслось: «A-а, вот ты…» Рем не дал договорить коменданту; был уничтожен и шофер. Рем обыскал машину и нашел в ней чемодан железных крестов, полученных комендантом в Минске, видимо, для награждения фашистских вояк, отличившихся в боях с партизанами. Голландец сел было за руль автомобиля, но, убедившись, что по глубокому снегу в лагерь не проехать, сжег машину. Он подошел к партизанам, лежавшим в охранении, и сказал: