Гогуа совершенно отчетливо, своими собственными глазами увидел, как Ольга Васильевна, здороваясь, протянула Ш. руку, что-то ему сказала. Ш. в ответ широко улыбнулся, как бы по-братски обнял Ольгу Васильевну за плечи, потом вытащил блокнот, написал что-то, вырвал листок с записью и отдал его Ольге Васильевне, при этом весело рассмеялся от какой-то ее шутки.

Положив записку Ш. в карман уже известной нам хозяйственной сумки и застегнув на кармане «молнию», Ольга Васильевна подошла к Гогуа со словами:

— Все идет по плану. Машина, считайте, у вас в кармане, — она погладила пеструю ткань сумки. — Осталось Киселева найти — он оформляет документы.

Мимо них проходил какой-то парень. Ольга Васильевна остановила его:

— Скажите, где сейчас Киселев?

Парень помедлил в недоумении:

— Я вообще-то не знаю его... Может, в малом зале, на совещании?

В малом зале действительно шло совещание. Гогуа и Ольга Васильевна сели в заднем ряду сбоку. Она, прищурившись, внимательно вглядывалась в сидящих за столом президиума.

— Замечаю за собой — зрение ухудшилось, — доверительным шепотом сообщила она Гогуа. — Ага, вот он, Саша Киселев, видите, третий справа. Сейчас все и сделаем. Приходная книжка у него всегда с собой. Давайте деньги. Он выпишет ордер, поедем получать.

Гогуа старательно отсчитывал деньги, она складывала их в сумку.

— Нет-нет, — остановила его Ольга Васильевна. — Сейчас нужно ровно столько, сколько стоит машина. Со мной потом рассчитаетесь, когда домой меня подвезете. Вы ведь доставите меня домой, надеюсь, в вашей долгожданной личной «Волге»?

— Все будет как надо, слушай! Деньги будут, банкет будет, не думай!

Снова застегнув сумку на «молнию», Ольга Васильевна встала и направилась в президиум. Гогуа ясно видел, как она, наклонившись к Киселеву, показала ему записку Ш. (так думал Гогуа). Киселев, пошептавшись с председателем, вышел за кулисы следом за Ольгой Васильевной. Вернулся он через несколько минут один.

Гогуа терпеливо ждал. Совещание кончилось, зал опустел. Гогуа ждал. Больше часа понадобилось ему, чтобы понять: он стал жертвой мошенничества. Очень просто, без всяких затей у него выманили столько денег.

Кислинский, слушая Гогуа, то и дело прикрывал улыбку ладонью и думал с грустной иронией: почему же так тривиальны почти все, кому спешно, немедленно, сей же час вынь да положь автомобиль. И не просто «Волгу» — непременно двадцать четвертую! А ведь прав на это, внеочередных прав, у многих из них нет. Зато есть крупные деньги, крепкие локти, остекленение в глазах от желания урвать, обогнать, овладеть! А когда не разум, нет, даже не здравый смысл — когда простейший инстинкт самосохранения отключается (лишь бы ухватить) и в результате мошенники состригают с них последнее — вот тогда они вдруг становятся ярыми законниками, бегут в милицию: нас обобрали, обмишурили...

Но есть и другие, думал следователь. Вот Ш., например. Будто бы попал в одну компанию с Мухиной. Приняв дело к производству, Кислинский побеседовал с Ш. и еще раз убедился: до чего точно рассчитывают свои ходы умелые аферисты.

— Да, обращалась какая-то женщина, — подтвердил спортсмен. — Просила выписать для своего общества два-три импортных ниппельных мяча. Когда есть возможность, как не помочь? Я и написал записку. Почему поздоровался с незнакомой? Помилуй бог! — Ш. в изумлении воззрился на Кислинского. — Если приятная элегантная женщина протягивает мне руку для приветствия, я не требую у нее документов. Тем более что меня очень многие знают в лицо и думают — я их тоже знаю. Нет, я ее не помню совершенно. Спортсмена Киселева, кстати, тоже не знаю, и в совете ДСО, насколько мне известно, такого нет.

Для порядка Кислинский проверил: действительно, работник по фамилии Киселев в штате совета ДСО не числится. Но следователя это не смутило. Он с самого начала предположил: «Киселев» потребовался мошеннице для того, чтобы оторваться от Гогуа и красиво уйти из зала через сцену — деньги-то уже лежали в ее сумочке. Вот она и пошла — уверенно, не торопясь, чувствуя спиной жаркий взгляд Гогуа. Поднялась на сцену, обратилась к совершенно незнакомому человеку в президиуме и показала ему записку Ш. Тот, недоумевая, вышел вместе с ней за кулисы: не будет же он улаживать недоразумение на глазах у всего собрания. А мошеннице только этого и надо было. Установить, кто конкретно оказался «Киселевым», не удалось; Гогуа его совсем не помнил, что, впрочем, вполне объяснялось психологически: не «Киселева» он видел, а сверкающую никелем и эмалью «Волгу».

Кислинский искренне удивился, когда к нему в кабинет ввели Мухину:

— Ну и встреча! Светлана! Как же я о вас сразу не подумал, а? Старею видно, а, Светлана?

— Иван Иванович! Боже ты мой! Сколько лет!.. Семь, по-моему? А вы все такой же — отглаженный, аккуратный, красивый.

Кислинский помолчал, присматриваясь к Мухиной. Пять лет назад он арестовывал ее за хищения с использованием служебного положения, проще говоря — за растрату. Тогда она была развязной брюнеткой с множеством колец на пальцах, с золотой цепочкой на шее. Теперь перед ним сидела скромно, но дорого одетая привлекательная блондинка. Лишь взгляд тот же самый, — отметил Кислинский, — пристальный, чуточку насмешливый, с прищуром.

— Ну как вы, Иван Иванович? Расскажите о себе. Мы ведь старые знакомые.

Кислинский, усмехнувшись, покачал головой: он узнавал прежнюю Мухину, ее характерную нагловатость.

— У меня все просто, Светлана. Работаю, детей воспитываю. Давайте-ка лучше о вас поговорим.

— Что сказать?.. Освободилась. Поступила в «Мебельхозторг». Тоже работаю, тоже детей воспитываю. Вы, наверное, помните, две девочки у меня. Целых три года муж один их растил. Обе студентками стали, можно сказать, без меня, — Мухина помолчала, но, не удержавшись, добавила: — Из-за вас ведь — без меня.

Кислинский хмыкнул с откровенной иронией и серьезно спросил:

— На что вы надеетесь, Светлана? Мы же с вами профессионалы — вы в своем, с позволения сказать, занятии, я — в своем деле.

— Как на что надеюсь, Иван Иванович? Только на вашу, исключительно на вашу всесоюзно известную справедливость. У нас в колонии так и говорили: если дело вел Кислинский, тут ни убавить, ни прибавить. Побеседуете вы со мной, да и отпустите с миром — говорить-то нам, в сущности, не о чем.

Кислинский достал папку с делом, положил ее так, чтобы Мухина могла прочесть надпись: «...о мошенничестве в отношении гр-на Гогуа».

Взгляды Мухиной и следователя скрестились.

— Облсовет ДСО... — обронил Кислинский.

— Не знаю и знать ничего не хочу! — Мухина резко откинулась на спинку стула, уставилась в окно.

Кислинский ждал. Ничего, кроме глухой стены, Мухина видеть в окне не могла. Пока она молчала, следователь выписал постановление на обыск по месту работы и по месту жительства.

— Скажите-ка свой адресок, Светлана.

— Космонавтов, 17, квартира 42. В гости вас не приглашаю, не взыщите.

— В гости к вам я и не собираюсь — по делам придется наведаться. Вот постановления на обыск...

— Так что там у вас по этому ДСО есть?

— Вот теперь по-деловому поговорим, Светлана. Есть у нас потерпевший, опознает он вас несомненно — такое сильное впечатление вы на него произвели. Есть у нас Ш. Зачем же вы, кстати, так обошлись с серьезным, уважаемым человеком? Есть еще кое-кто и кое-что...

— Ладно, это я беру. А больше за мной ничего нет, — процедила Мухина. — Ох, и лопух же он, этот ваш Гогуа, такого наколоть сам бог велел. Мне писать, или вы сами напишете?

— Плохо на вас колония повлияла: жаргон появился. Вот бланки протокола, пишите, — Кислинский вызвал милиционера: — Посидите с Мухиной. Когда она закончит, позвоните по этому телефону.

«Что у них есть, кроме того грузина? — думала Мухина. — Витька-таксист... Он еще на шоссе прокис, как увидел гаишника. А сам вроде бы и на мужика похож... Ну, с Витькой просто: я его не знаю, он меня с кем-то путает. Так. Дальше. Деньги, которые в сумке лежали... А может, попробовать найти с Кислинским общий язык? Все-таки семь тысяч... Нет, еще дороже обойдется. Он же не изменился, зануда... Так, деньги либо я сама у кого-то попросила в долг (у кого?), либо мне долг вернули (кто?).