Посланный к тетке в Касимов на перевоспитание, Нефедов не торопился радовать родню прилежным поведением и послушанием. Удивляет легкость, с какой он везде, при любых обстоятельствах находил себе подобных. Так, придя на вокзал, он уже через полчаса распивал с кем-то червивку. На улице познакомился с воришкой, в поезде — с перекупщиком. Пока ехал в автобусе, успел обменяться адресами с мошенником. То ли эти люди источают специфический сильный запах, позволяющий им находить друг друга в толпе, то ли помечены какими-то опознавательными знаками.

Стоит ли удивляться, что уже в первые дни пребывания в Касимове у Нефедова появился закадычный дружок Степа по фамилии Бузыкин. Он был постарше Нефедова, но это дало ему только то преимущество, что он успел отсидеть несколько лет. Был Степа немногословен, но вовсе не потому, что таился, скрытничал. Нет, ему просто нечего было сказать, но, когда задавали вопрос, он отвечал охотно, чувствуя себя польщенным вниманием. Даже когда это внимание проявлял следователь прокуратуры.

Об ограблении оба — и Нефедов, и Бузыкин — рассказывают легко, с деталями, видимо, находя в подробностях нечто такое, чем можно похвастать при случае.

А дело было так.

Как-то вечером, выпив, они шли по городу, поплевывая, посвистывая, поглядывая вокруг, в полнейшем восторге от себя и окружающего мира. Шли они шли, и вдруг видят — стоит кинотеатр. Заглянули. Походили по фойе, заскучали. Потом увидели лестницу, поднялись. А там — дверь. За дверью — никого. Какая-то мастерская. Переглянулись: что, мол, за чудеса такие, куда мы попали весенним вечером? Начали шарить по полкам, по ящикам столов. Нашли отвертку. На подоконнике лежала. Нефедов возьми да и положи ее в карман, не представляя даже, к каким необратимым последствиям это приведет. Когда отвертка оказалась в кармане, судьба словно запустила какой-то зловещий механизм, породивший все последующие события.

Вернулись в фойе. Заметили, что в зал заходят люди, рассаживаются по местам. Тоже зашли, сели. Вспыхнул экран, на нем что-то зашевелилось, послышались голоса. Приятели хохотнули приличия ради, чтобы не подумали, не дай бог, что они ничего не понимают. Потом фильм, похоже, кончился, в зале опять стало светло. Когда вышли на улицу, хмель только набрал силу. На улице темно, март опять же, дни еще короткие. Шли, слова всякие друг другу говорили, общались. Глядь, а на другой стороне улицы здание стоит, большое такое здание, и окна погашены. Ба! Да это же универмаг! И как они сразу его не признали! Решили, что не зря он на пути оказался.

— Заберемся? — предложил Нефедов.

— Можно, — согласился Бузыкин. — Только он закрыт, наверно.

— А вот! — Нефедов показал отвертку.

— Ну, ты даешь! — восхитился Бузыкин. — Тогда все в порядке!

Двинулись к универмагу. Конечно, их видели, но, учитывая состояние, в котором находились оба, люди, естественно, подумали, что у них нужда возникла укромный уголок найти. Невдомек было редким прохожим, какая именно нужда обуяла Нефедова и Бузыкина.

Обойдя универмаг с тыла, высмотрели дверь. На ней, разумеется, замок. Но вверху оказалось окошко, затянутое решеткой. Узкое такое окошко, полметра в высоту. Приставили приятели к стене какие-то ящики, коробки — сообразили.

Представляя эту их «работу» в синих весенних сумерках, неуверенные движения, терпеливую настойчивость, невольно почему-то вспоминаешь популярные книги о необыкновенных способностях человекообразных обезьян, фотографии, на которых эти обезьяны ставят один ящик на другой, надставляют палки, удлиняя их, чтобы дотянуться до банана. Пирамиды из ящиков рассыпаются, палки разваливаются, обезьяны начинают сначала и в конце концов дотягиваются до банана, подтверждая тем самым смелые предположения ученых о наличии интеллекта у человекообразных.

У наших героев тоже не сразу получилось. Ящики падали, их подпирали палками и досками. Но настойчивость была вознаграждена. С помощью отвертки долговязому Нефедову удалось сковырнуть решетку. Бузыкин тоже силу молодую приложил, не увиливал от работы. В общем развернули решетку и внутрь свалились.

Здесь было темно. Тревожили какие-то незнакомые запахи. Новым товаром пахло. Нащупали выключатель, вспыхнула слабая лампочка. Оказалось, приятели стоят среди ящиков с обувью. Обрадовались, гоготнули для порядку: если вдруг случайный свидетель окажется поблизости, то чтоб не подумал, будто у них чувства юмора нет. Почему-то всегда таким вот отчаянным ребятам хочется, чтобы все видели, какие они остроумные, удалые, потому и хохочут громко и долго, так что не заметить у них чувство юмора никак нельзя.

— Переобуемся? — предложил Бузыкин.

— А на кой? — удивился Нефедов. — Это же все ширпотреб.

— Наденем, чтоб не нашли нас. Придут завтра с собакой, а она, собака-то, и не унюхает. Во смеху будет, а? Давай, Юра!

— А что, — Нефедову понравилась изобретательность Бузыкина, и они принялись ковыряться в ящиках, подбирая обувь по размеру. Нефедову это было непросто, размер-то у него куда больше стандартного, но нашел ботинки по ноге, натянул.

Двинулись дальше, в торговый зал. Вначале страшно было, за каждой тенью что-то мерещилось, ждали, что вот-вот сигнализация взвоет, с улицы их увидят. Но все эти беды миновали их хмельные души — пьяным часто везет. Бывает, с верхних этажей вываливаются, друг дружку колотят смертным боем, случается, под машины, под поезда попадают — хоть бы хны! Не берет их никакая напасть, и продолжают они шествовать по земле неуверенной и неуязвимой походкой.

— И-и-и! Мать твою за ногу! — не удержался от восторженного вопля Бузыкин. — Часов-то, часов! Носить не переносить! Не зря я с портфелем!

— Да, — одобрительно протянул Нефедов. — Дурной-дурной, а хитрый!

Отверткой свернули замочек на витринном ящике и все часы сгребли в портфель. Бузыкин принялся шарить по другим ящикам и, увлекшись этим делом, не замечал, как Нефедов сгребал с соседней витрины золотишко, распихивая по карманам кольца, кулоны, перстни, часы. Приятелю не признался, для виду даже помог ему часы в портфель ссыпать — почти полторы сотни часов всех марок, расцветок, мужских и женских. Приложив ухо к холодной металлической россыпи, Бузыкин блаженно ухмыльнулся:

— Тикают.

Надо заметить, что Нефедов работал в перчатках. Начитанный был, знал, что к чему, про отпечатки пальцев понятие имел. И посмеивался про себя, глядя на Бузыкина, который все трогал руками и оставлял следы, словно расписывался на каждой планке, полке, витрине. И невдомек было хитроумному Нефедову, что в общем-то невелика разница, оставит следы своих пальцев он или это сделает Бузыкин. Многие в Касимове знали об их дружбе, общих интересах. И стоило установить отпечатки пальцев Бузыкина, как тут же стало бы ясно, кто этот второй, такой предусмотрительный, оставляющий отпечатки кожаных перчаток.

А потом у них азарт случился. Начали в портфель игральные карты бросать. Не помнят, сколько и набросали. Как выразился Бузыкин — играть не переиграть. Еще что-то блестящее бросили, не могли мимо блестящего пройти. Вот тут уж чувство хозяина вовсю запылало. Что ни есть вокруг — все мое. Был момент — даже забыли, где находятся и по какой надобности.

Нефедов опять обскакал своего тугодума приятеля. Пока тот с игральными картами тешился, он начал с пальто воротники меховые спарывать, но, поскольку швейных навыков не имел, дело это ему хлопотным показалось, бросил. Хмель к тому времени потерял остроту, навалился гнетущей тяжестью. Но не хотелось оставлять такой богатый зал. Пока они здесь — они хозяева, все принадлежит им и больше никому. А как уйдут, все превратится в место происшествия. И только. Что делать? Походил, походил Бузыкин по залу, не выпуская отяжелевшего портфеля, и направился к отделу радиотоваров. Включил телевизор. Дождались изображения, настроили, расположились напротив и стали передачи смотреть. Но, когда потянуло в сон, осознали: пора уходить.