— Ну, последнее объяснить нетрудно, — сказал руководитель опергруппы, — ясно, что охотились не за кинолентами. Им нужно оружие посильнее пистолета. Автомат им нужен. Другого объяснения я не нахожу.

— Но как они узнали, что охранник вооружен автоматом?

— А как они вообще все узнают? Как подпустил их к себе покойный Малов? Где они достали сведения о движении проверяющих посты ГАИ? Откуда им было известно, что утром в сберкассе имелась крупная сумма денег? Очень много им известно.

— И какой же вывод можно сделать из всего этого?

— Горько делать такой вывод, — сказал один из руководителей управления. — Во всем этом участвует либо сотрудник милиции, либо тот, кто тесно с нами связан. Другого объяснения дать почти невозможно.

Да, это был горький, но мужественный вывод. Трудно, очень трудно бросить тень подозрения на человека, носящего форму блюстителя порядка. Но железная логика фактов приводила к такому умозаключению.

— Оставим пока догадки, — сказал представитель прокуратуры, участвующий в работе оперативной группы. — Нам необходимо более тщательно продумать все обстоятельства этих загадочных происшествий, чтобы предугадать другие возможные ходы неизвестных пока преступников. Раз уж у них сорвалось со сберкассой и с пунктом кинопроката, то нужно ждать новых налетов. Где?

Началась напряженная работа по анализу всех имеющихся фактов, тщательнейший осмотр места последнего происшествия. Одновременно изучались старые дела. Ведь почерк преступления — это тоже след. Запрашивались другие области: вполне возможно, действует «гастрольная» группа, хотя это и маловероятно, уж очень хорошо были сориентированы преступники в местных условиях. Скорее всего, это местные, но они могут появиться в других областях: ведь у них оружие, и они, по всем данным, готовят серьезную акцию.

После того как словесный портрет предполагаемого налетчика, составленный со слов тяжело раненной Носовой, был распространен среди личного состава и дружинников, показан по местному телевидению, стали приходить «сигналы». Их тщательно проверяли и отбрасывали один за другим. Но один «сигнал» заставил насторожиться. Механик автогаража Сарычев обслуживал машины ГАИ, хорошо знал многих инспекторов. Был знаком и с Палицыным, которого убили, судя по всему, в его собственной машине. Когда до Сарычева дошел слух, будто в преступлении подозревается работник милиции, он пришел и заявил, что Палицын был в приятельских отношениях с сержантом Маловым.

— Ну и что? — спросили его, — ведь оба убиты.

— Верно. Но Палицын, в свою очередь, был приятелем заведующего гаражом Башкирцева. А у того компания теплая. Еще Акоп Акопян, механик. Шариков Николай. Уволен из милиции за пьянку, правда, давно. Еще Вячеслав Козочка, тот и сейчас в органах работает. Вечером 24 декабря, накануне убийства сержанта Малова, к нему вся компания заезжала, звали ехать на какое-то мероприятие, в деревню какую-то.

— Вы лично слышали этот разговор?

— Во всяком случае точно знаю, что Башкирцев и его компания собирались в загул.

— Почему вы думаете, что это происходило именно в тот вечер?

— Меня Башкирцев попросил его персональную «Волгу» посмотреть. И говорит: в деревню поедем, а там дороги сам знаешь какие. Я его спросил, что это они зимой в деревню наладились. А он сказал, что, дескать, во всем мире в ночь на 25 декабря рождество празднуют. У нас 7 января, а у них раньше. Смеялся, говорил, что они решили отметить четыре праздника — два рождества и два новых года. С сегодняшнего, сказал, вечера и начнем.

— Почему вы раньше не сообщили нам об этом?

— Да ни к чему было. А сейчас, когда кругом говорят, что в нападении на пост ГАИ участвовал кто-то из милиции, я и сопоставил: сержанта Малова звали — он не поехал, а потом... И Палицына убили... Может, есть какая-то связь?

— Да не очень все это вяжется. Ну, решили рождество отметить, а убивать-то зачем?

— Этого я не знаю, — ответил Сарычев, — но подозрительная у них компания. Между прочим, Башкирцева ординарец, ну, шофер его личный, Генкой звать, пижон самый что ни на есть, недавно за грабеж сел. Он все их дела знает, а ведь на суде ничего не сказал. Это не подозрительно?

Никакой связи между загулами Башкирцева и его компании, осуждением Генки и убийством инспектора ГАИ, а также нападением на сберкассу на первый взгляд не прослеживалось. Но «сигнал» стоило проверить.

Заведующий гаражом Башкирцев слыл человеком солидным. Его приятели тоже подозрений не вызывали. А вот Геннадий Ровинский действительно был недавно осужден. И Палицын, из их компании, убит. Да и таинственные поездки на какие-то «мероприятия», о которых стало известно работникам милиции, показались заслуживающими внимания. Правда, Сарычев слыл изрядным фантазером, любил приврать. Да и в его путаном рассказе логика не очень прослеживалась. Но в сложившейся ситуации бездействие становилось прямо-таки невыносимым. Решили проверить «сигнал». А вдруг в этом сумбуре рациональное зерно таится?

Прежде всего связались по телефону с колонией, где отбывал наказание Геннадий Ровинский.

— Есть у нас такой герой, — ответил начальник колонии. — Он, кстати, часто хвалится, что был личным шофером какого-то автомобильного начальника. Так вот, этот Ровинский недавно вдруг заявил, что хочет дать дополнительные показания. Чистосердечно, говорит, хочу покаяться. Но что-то я ему не верю, скользкий парень...

На другом конце провода соображения начальника колонии относительно личности Ровинского слушать не стали.

— К вам немедленно вылетает наш сотрудник, — и разговор закончился.

Инспектор управления Михайлов тут же выехал в колонию, где отбывал свой срок Геннадий Ровинский. Сообщение, что он намеревается дать дополнительные показания, взволновало опергруппу, которая в это время проверяла туманные рассказы Кости Сарычева.

В колонии к инспектору привели долговязого, какого-то дерганого парня. Он пугливо озирался, перебирая борт куртки пальцами, говорил торопливо.

— Так в чем, Ровинский, вы хотели чистосердечно признаться? — сразу начал инспектор. — Что душу гнетет? Раскаяние принесет облегчение. Выкладывайте.

— Значит, когда мы с Баландиным в универмаг залезли, — ну, этот эпизод по суду проходил, — я показал, что Баландин взял две меховые шкурки. Так на самом деле их было восемь. Шесть ушли к...

— Подожди, — прервал его инспектор, — переходя на «ты», — какие шкурки? Какой Баландин? Ты что тут заливаешь? Хотел чистосердечно все выложить, так и выкладывай.

— Так я ж как на духу...

— Ладно, если как на духу, то о Башкирцеве расскажи. Возил ты его куда-нибудь кроме как по служебным делам?

— Возил. А как же.

— Вот и давай. Куда возил? Когда? С кем? И напряги свою память: куда вы ездили вечером 24 декабря? В ночь под рождество?

— С Башкирцевым? Под рождество? — Ровинский недоуменно посмотрел на инспектора. — Ах, это... Вы знаете, я сейчас не готов отвечать. Дайте с мыслями собраться.

— Соберись. И не бойся ничего. Тебе-то вряд ли больше грозит, чем имеешь.

Геннадия увели. А инспектор нервно заходил по кабинету. Неужели наконец напали на след? Ведь время идет, а дело о загадочных преступлениях так и не раскрыто. Расследование пока не продвинулось ни на шаг. Но теперь, кажется, что-то проясняется. И ведь как удачно получилось: «сигнал» Сарычева, его сумбурные предположения, кажется, вывели на нужную тропинку. Да и сам Ровинский так вовремя надумал покаяться. А почему все-таки? Ну, да ведь чужая душа — потемки. Жать на него ни в коем случае нельзя. Надо осторожно подтолкнуть к откровенности...

На следующее утро Геннадий начал давать показания, как он сам сообщил, «теперь уж точно чистосердечные».

Да, он, Геннадий Ровинский, по существу был личным шофером заведующего гаражом Федора Ивановича Башкирцева. Он знает отлично всю компанию своего шефа: Акопа Акопяна, Вячеслава Козочку, Николая Шарикова. Знал и убитого Ивана Палицына. Ровинский и еще один водитель, Соленый, на двух машинах часто возили всю компанию на «мероприятия». Соленый приходится родственником Шарикову. А Шариков раньше служил в милиции, но его оттуда уволили...