— За женщин, видимо, хотел выпить, — усмехнулась Засыпкина.

— Возможно, — Зобов был невозмутим, и все почувствовали, что у него есть еще кое-что про запас.

— Давай, Николай, не тяни, — попросил Белоусов.

— Только держитесь крепче за стулья. Восьмого Дергачев выпрашивал гривенники. А девятого продавал золото. Примерно в середине дня.

То ли сказалось напряжение последних часов, то ли слишком уж не вязалось это сообщение с вечно пьяным и вечно побирающимся Дергачевым, но в кабинете раздался общий хохот. Всем действительно пришлось держаться за стулья, чтобы не свалиться. Невозмутимым оставался только Зобов. Он терпеливо ждал, пока все успокоятся, и, скучая, поглядывал в окно.

— Ладно, — сказала Засыпкина. — Посмеялись и хватит. Какое золото он продавал?

— Кулоны, кольца, перстни, часы.

— Кому?

— Всем желающим.

— Кто-нибудь купил?

— А вот этого я не знаю, — наконец улыбнулся Николай Петрович. — Не признаются. Ребята установили два многоквартирных дома, в которых Дергачев кое-что продал. Это совершенно точно. У него видели деньги после того, как он вышел оттуда. Мы обошли все квартиры, поговорили со всеми жильцами...

— Неужели молчат? — удивился Белоусов.

— Отрицают полностью.

— Но они знают, с каким преступлением это связано?

— Всё они знают. И потому молчат. Понимают, что золотишко-то придется выложить.

— Дела, — протянул Кокухин с невеселой улыбкой. — Вот и поработай после этого. Кто живет в этих домах?

— Уважаемые люди. Люди, которые очень уважают себя за какие-то одни им известные достоинства.

Да, в покупке золота у Дергачева так никто и не признался. Дородные дамы, готовые выложить несколько сотен рублей за золотую безделушку, едва только заходил об этом разговор, замолкали, поджимали крашеные губки и каменно, не мигая, смотрели в угол, словно кто-то пытался разжать их наманикюренные пальчики и отнять золотую игрушку. Не признавались, хотя понимали, что кровью попахивают эти игрушки.

Потом уже установили: более десятка золотых вещей продал Дергачев. Причем все покупатели знали, как важно для следствия заполучить хотя бы одну вещицу. По ней можно было узнать, похищена она из магазина или у частного владельца, новая она или уже побывала в чьих-то руках. Можно было даже попытаться узнать, где, у кого и когда она похищена, поскольку ведется учет подобных пропаж. Получив ответы на эти вопросы, можно было приблизительно прикинуть, кто похититель. То есть одна вещица позволила бы наметить целую программу поисков, вполне обоснованную, надежную программу. А так было установлено только одно: сам Дергачев золото похитить не мог, поскольку никуда не отлучался, а в местную милицию заявлений о пропаже золотых вещей не поступало.

Как бы там ни было, но уже в первый день расследования в деле о пожаре на окраине городка неожиданно появилось золото. Оно еще никак не привязывалось к событиям, ничего не объясняло, но теперь становилось ясно, что причина преступления не только в червивке. В глубине событий явственно просматривался блеск золота.

Где-то в середине дня Борисихина обрела способность воспринимать окружающее, и тогда было решено допросить ее. До этого ее показания не имели бы смысла. Молодая женщина на удивление быстро восстановила и цвет лица, и ясность взгляда — здоровьем ее бог не обидел. Однако она сразу заявила, что из случившегося ничего не помнит.

— Скажите, вы были вчера в доме Жигунова? — спросила Засыпкина.

— Была. Это точно. Можете мне верить.

— Зачем вы туда ходили?

— Вас интересуют мои личные дела? Скажу. Выпивали мы там с ребятами. Похоже, перебрали маленько. Ошибка вышла.

— Ну, с ребятами — это, наверно, слишком смело сказано. Некоторым из этих ребят под семьдесят.

— Вы имеете в виду старого Жигунова? Возможно, ему под семьдесят. Но знаете, Галина Анатольевна, это смотря как относиться к ребятам, чего от них хотеть... Старый Жигунов вполне годился для хорошего застолья. Похлеще молодых лакал.

— Кто был кроме вас?

— Кроме меня? Сейчас постараюсь восстановить... Сам Жигунов — это раз. Его сынок был. Это два. Я была. Потом эти... Дергачевы, квартиранты... Вот и все.

— Подумайте, Борисихина, подумайте.

— Да! Чуть не забыла! Его и немудрено забыть. Был какой-то маленький хмырь с голубенькими глазками. Точно. Он сидел у печи: то ли промерз, то ли простуженный... А может, от скромности. Такое тоже бывает. Но когда стакан подносили, не отказывался. Даже в магазин, помню, мотанулся. Справился, всё принес. Путем.

— Кто еще?

— Вроде все. Не знаю, на кого вы намекаете.

— Я не намекаю. Прошу вас еще раз подумать: не забыли ли вы кого-нибудь из участников застолья?

— Давайте вместе подумаем. Жигуновы, Дергачевы... Уже четверо. Хмырь голубоглазый из PCУ...

— Свирин, — подсказала Засыпкина.

— Да, кажется, так его фамилия. Потом этот длинный...

— Какой длинный?

— А черт его знает! Первый раз видела. Хотя нет... — Борисихина обхватила ладонью рот и задумалась. Но вскоре уронила беспомощно руки на колени, развела их в стороны: — Не помню. Вроде видела где-то, а где именно, с кем, в какой компашке?.. Красивый парень, молодой. Но у меня с ним ничего не было, вы не думайте.

— За вами пришел муж, так?

— Пришел, — скривилась Борисихина. — На кой — ума не приложу. Но пришел и батю своего привел...

— Да, вид у вас, наверно, был не блестящий.

— Могу себе представить, — женщина усмехнулась.

— Муж увел вас из дома Жигунова. Знаете, похоже, что он вас тем самым от смерти спас.

— А кто его просил? — неожиданно трезво спросила Борисихина. — Он все спасать меня стремится. От дурной жизни, от дурной компании... А зачем меня спасать? Ради чего? Для какой такой надобности я нужна кому-то трезвая, правильная, завитая да напомаженная? Таких и без меня хватает, а по мне, так даже многовато. Для хорошей жизни он меня спасает? Неужели он такой дурак, что не может понять: это невозможно? Я не стремлюсь к хорошей жизни, если уж на то пошло. Я даже не знаю, что это такое! Она идет по какому-то другому расписанию. Что делать, не увлекают меня ни производственные дела, ни общественная деятельность, да и санитарное состояние города тоже не очень тревожит. Наверно, это плохо. Вы уж простите... Видно, конченый я человек.

— Может быть, он вас любит?

— Муж? Может быть... С него станется... Но это пройдет. Это у него быстро пройдет. Меня нельзя любить слишком долго. Вредно для здоровья, — Борисихина улыбнулась.

— Ваш муж подозревается в убийстве. Как вы думаете, мог он вернуться снова в дом Жигунова и отомстить за то, что вас напоили, довели до безобразного состояния? Уж если он вас любит, то, наверно, из ревности...

— Я же сказала, что с тем парнем у меня ничего не было. Во всяком случае я не помню. Это я бы помнила... Так что для ревности у мужа не было оснований.

— Опишите того парня, — попросила Засыпкина.

— Длинный, молодой, ничего так парнишка... Ничего, — Борисихина усмехнулась, видимо, восстановив наконец в памяти и этого гостя Жигунова.

— Рыжий? — решила помочь ей Засыпкина.

— Да какой он рыжий? Черный.

— Толстый?

— Опять вы его с кем-то путаете. Тощий, узкоплечий, молодой, лет двадцать ему или около того. Веселенький такой мальчик, все улыбается, подшучивает. С деньгами.

— Откуда вы знаете, что он с деньгами?

— Голубоглазого хмыря он все посылал в магазин. И деньги давал.

— Значит, вы утверждаете, что ваш муж не мог совершить это преступление? Где он провел ночь?

— Дома, наверно, где же ему еще ночевать?

— А вы не знаете? Разве вас не было дома этой ночью?

— Не было.

— И где был ваш муж — тоже не знаете? Расскажите тогда, как вы провели ночь.

— Плохо провела. Можно бы и получше.

— А подробнее?

— Не надо. Совестно, — Борисихина подняла на Галину Анатольевну глаза и тут же опустила их. — Ничего нового...