— Любили?

— И этого не говорил. Отец — он и есть отец.

— Вы — наследник. Значит, дом теперь ваш?

— Что осталось от дома — мое.

— У вас с отцом были ссоры из-за дома?

— Как вам сказать... Не то чтобы ссоры... Мне, в общем-то, есть где жить. Но разговоры о доме были. Он сам затевал. Это и понятно: один остался. Мать тоже ушла, жила отдельно, не могла она с ним. Вот он и заговаривал время от времени об этом доме. Как я понимаю, пытался нас привлечь к себе. Дескать, помру — вам перейдет... Собутыльников у него всегда хватало, а близких людей не осталось.

— Вы были вчера у отца?

— Заходил.

— По какой надобности? Родственной привязанности нет, говорить не о чем, праздники кончились, день рабочий, а вы у отца. Вот и спрашиваю — зачем приходили?

— А что, нельзя? — усмехнулся Жигунов.

— Почему же нельзя, можно. Даже нужно посещать отца. Я спрашиваю именно о вчерашнем дне, когда совершено преступление, когда преступник, чтобы замести следы, поджег дом... Тот самый, который отец вам не отдавал, да и не собирался отдавать до смерти. Так?

— Это, по-вашему, что же получается? — прищурился Жигунов. — Хотите сказать, будто я в отместку?

Про себя Засыпкина отметила, что он вряд ли в полной мере понимает суть вопросов. Михаил улавливал только их поверхностный смысл, а когда ему чудился какой-то намек, он истолковывал его по-своему, впадал в похмельную обидчивость, которая, впрочем, тут же проходила. Конечно, неплохо бы ему сейчас проспаться, прийти в себя, ясно осознать происшедшее, но не могла Галина Анатольевна дать ему такой возможности, не было времени.

Давно известна закономерность: убийства быстрее всего раскрываются по горячим следам, в первые два-три дня, когда преступник еще не пришел в себя, не успел успокоиться, привыкнуть к новому положению, не уничтожил следы, когда свидетели еще помнят время, погоду, цифры, выражения лиц. Позже они начинают сомневаться: видели человека то ли на прошлой неделе, то ли на позапрошлой, то ли до обеда, то ли поздним вечером. И тогда уж найти истину куда труднее. Поэтому допрос Жигунова, считала Засыпкина, необходимо провести немедленно. Впрочем, от его похмельного состояния была, возможно, и какая-то польза: он не мог юлить, хитрить, изворачиваться, поскольку даже самые простые ответы давались ему с трудом.

— Не спешите обижаться, — сказала Галина Анатольевна. — Послушайте. Вчера вечером вас видели выходящим из дома отца. Через некоторое время соседи заметили, что в доме пожар. Когда его погасили, внутри оказались убитые люди. В том числе ваш отец.

— Вон как вы повернули, — Михаил покачался из стороны в сторону, словно раздумывая, о чем лучше промолчать, какой ответ сулит ему больше неприятностей, и наконец решился: — Пришел он ко мне вчера на работу. В РСУ. С бутылкой. Выпили.

— На работе?

— А где же?

— Вдвоем?

— Нет. Свирин подоспел, нюх у него прямо-таки собачий!

— И никто не помешал?

— У нас?! Хорошо, что начальство не застало, а то пришлось бы поделиться.

— Что же было дальше? — спросила Галина Анатольевна.

— А что? Захмелел батя, и мы со Свириным отвели его домой. Так я и оказался там.

— Дальше.

— А что дальше? Привели и остались, не возвращаться же на работу. Неожиданно козырный день получился... Побыл я с ними до вечера и ушел.

— Кто там был, когда вы уходили?

— Отец. Свирин остался. Еще эти, Дергачевы, квартиранты. Да, чуть не забыл — Зинка Борисихина. Но за ней пришел муж со своим отцом, и они увели ее. Больно захмелела баба.

— Что же вы все там делали?

— Ну как... Выпивали.

— Разговоры интересные были?

— Да какие разговоры! — Жигунов махнул рукой с таким возмущением, будто его заподозрили в чем-то постыдном. — Батя не мог до конца сидеть, завалился. Борисихина пришла уже хороша, тоже рухнула... Дергачевы держались, они ребята крепкие... Кто еще? Свирин — тот молчал. Чокался исправно, а на большее сил не хватало, выключался потихоньку время от времени.

— А Борисихина — кто это?

— Местная красотка на черный день, — Жигунов усмехнулся, ему, видимо, было приятно сознавать, что кто-то пал ниже его, что о ком-то он может говорить с насмешливым пренебрежением. — Пришли ее муж и свекор. Спрашивают, не здесь ли Зинка. Отвечаем, что нет. Нельзя выдавать, ведь вместе пили. Но они нам не поверили, муж сам прошел в дом и нашел Зинку.

— Кто еще был с вами девятого марта?

— Еще? И еще один был, — Жигунов замер, остановившимся взглядом уставившись в стену, словно пытаясь собрать, восстановить в сознании чей-то расплывающийся образ. — Точно. Вспомнил. Парень. Высокий такой, молодой... Он тоже оставался, когда я уходил. Борисихину муж увел — получается, что от смерти увел... — добавил Жигунов несколько растерянно.

Как бы там ни было, на следующий день, десятого марта, Михаил Жигунов подозревался в убийстве. Для этого были серьезные основания. Его несколько раз допрашивали, в доме произвели обыск, изъятую одежду отправили на экспертизу. У всех, кого допрашивали в тот день, с особенным вниманием выясняли взаимоотношения отца и сына Жигуновых, возможные причины их неприязни.

В середине дня в кабинете начальника районного отделения милиции Виктора Алексеевича Белоусова собрались руководители следствия, розыскной работы. К тому времени установили, что накануне в доме Жигунова веселились не только погибшие. Почти весь день в доме был сын Жигунова. Во второй половине дня появилась Борисихина, потом за ней пришли муж с отцом. Приходил неизвестный гражданин кавказской национальности с женщиной. Присутствовал вроде еще какой-то молодой парень высокого роста. За каждым стояла версия преступления. Их уже набиралось с полдюжины. И каждая требовала проверки, усилий, времени.

При первом осмотре дома возникло предположение, что погибшие сами передрались. Но заключение экспертизы опровергло эту версию. Появился Жигунов-младший. В доме он был почти весь день, с отцом у него нелады. Мог сын в пьяном угаре потерять над собой контроль? Мог. Вся его предыдущая жизнь, репутация в городе позволяли сделать такое предположение. Вдруг выяснилось, что к вечеру дом посетил темпераментный кавказец с дамой сердца. Кто он, откуда? Какие у них отношения со стариком, какие счеты? Зачем приходил? Жигунов упомянул на допросе какого-то длинного парня. Был парень, не был — неизвестно. Но отбрасывать это предположение тоже нельзя. А Борисихин, который нашел свою жену в непотребном виде! У него тоже были серьезные основания разделаться с веселой компанией, которая сталкивала жену с пути истинного. К тому же он был с отцом: какая-никакая, а поддержка.

Когда идет расследование тяжкого преступления, когда десятки людей брошены на поиск, на выявление мельчайших деталей, случается, что на свет выплывает множество мелких фактов, проступков, а то и преступлений, которые в повседневной жизни часто остаются незамеченными, нераскрытыми, а то и прощенными, поскольку не ведут к каким-то необратимым последствиям. Эти мелкие проступки и преступления вносят немалую путаницу в поиск.

Взять того же Свирина. В РСУ уже знали, что он погиб. Но на запрос прокуратуры упрямо твердили: весь день наш Свирин был на работе. Тем самым заставляли снова и снова проводить медицинские экспертизы, опознания, заставляли десятки людей работать над выяснением, кто же в таком случае погиб в доме, если Свирина там не было? А дело в том, что товарищи из РСУ не Свирина спасали, они, боясь уже за себя, пытались сохранить в тайне разваленную дисциплину на производстве.

Выяснилось, что квартирант Жигунова — слесарь ЖЭКа Дергачев недавно был крепко поколочен своими же приятелями. Оказывается, все уже покупали червивку, а Дергачев уклонялся. Раз уклонился, второй, а потом получил по шее. Обещал исправиться. Но, видимо, не успел.

— Есть еще более интересное сообщение, — сказал начальник уголовного розыска района Николай Петрович Зобов. — Ребята установили, что восьмого марта Дергачев побирался, выпрашивая у знакомых и незнакомых гривенники.