— Когда уводили Зинаиду, вас не пытались остановить?

— Нет, посмеялись только. Им тогда все смешным казалось. Прямо сдержаться не могут... И потом, я все-таки с отцом был, а они спешили в магазин... Им было не до нас.

— Сколько их оставалось?

— Дергачев с женой, старый Жигунов, какой-то маленький мужичок, здешний, я его встречал в городе, ну и этот, длинный.

— Пятый? — уточнила Засыпкина.

— Да, получается, что пятый.

Засыпкина еще раз окинула взглядом Борисихина. На нем не было ни одной зеленой вещи. И обыск в его доме ничего не дал. Как и у младшего Жигунова.

Весь день десятого марта обсуждался вопрос о пятом человеке в доме Жигунова. Был ли он, или это выдумка, предназначенная для того, чтобы направить следствие по ложному пути? Но с каждым часом, с каждым новым допросом Засыпкина убеждалась: пятый все-таки был. Разные люди подтверждали это, называли одинаковые приметы.

Поиски шли столь активно, охватывали такое число людей, что каждый час вносил все новые и новые детали. Семь следователей прокуратуры непрерывно вели допросы, пытаясь выяснить мельчайшие сведения о погибших, об их приятелях, друзьях, самых, казалось бы, незначительных обстоятельствах их жизни. Кто-то неуверенно сказал, что несколько дней назад видел Дергачева с каким-то длинным парнем, а на том была меховая темная шапка с белыми пятнышками. И через два часа парень, о котором только-то и было известно, что у него есть рябая шапка, давал показания. Вскоре установили имя уроженца Кавказа, который заходил к Жигунову с женщиной. И вот уже и он, и женщина дают показания. Правда, ничего полезного для следствия они сообщить не смогли.

Чтобы наглядно представить себе все происходившее, Засыпкина предложила составить «временной» список всех посетивших дом Жигунова в тот день. Сейчас в этом списке видна какая-то предопределенность, хотя, если взглянуть на дело спокойно, то, конечно же, ничего рокового в списке не найти. Но вот читаешь, как пришел один гость, принес бутылку, пришел второй, тоже с бутылкой, тоже подзадержался, за это время первый ушел, появился еще кто-то... А мы-то знаем: не просто со двора человек ушел — от смерти ушел. Знаем, что погибнут все, кто останется, после восьми вечера из дома уже никто не уйдет...

Вот, потоптавшись во дворе, уходит Михаил Жигунов. Возвращается, что-то говорит, присаживается одетый к столу. Ему наливают, он послушно кладет шапку на колени. Но в конце концов все-таки поднимается и уходит.

Спит в дальней комнате Борисихина. Не приди муж — ей не проснуться. Но муж приходит. Ему дают от ворот поворот — уходи, дескать, ищи в другом месте. Он не верит, настаивает, врывается в чужой дом, обходит комнату за комнатой и находит наконец свою Зинаиду. Находит в таком виде, что самое естественное — возмутиться, плюнуть и уйти, хлопнув дверью. Но словно какая-то сила дает ему терпение, снисхождение. А может, эта сила — любовь? Унизительное дело — выволакивать жену из чужого дома, невзирая на ее пьяные вопли, вести по улице под взглядами соседей, тащить в сумерках по темному мартовскому снегу. У отца он уже решается ее оставить, словно чувствуя — из опасного места увел.

Заглядывает на огонек кавказец с роскошными бакенбардами и пышнотелым предметом своих воздыханий. Но не задерживается, уходит, будто древняя и чуткая интуиция предков хранит его от беды. И красавицу свою уводит подальше от дома, от которого уже расходятся невидимые круги беды. Остаются те, для которых жизнь кончается. Для четверых — вообще, а для одного кончается прежняя жизнь, наступает другая, ничего общего с привычной не имеющая.

Да, каждый новый час поисков, допросов, обсуждений убеждал: в доме оставалось пять человек. По отдельным словечкам, даже по недомолвкам постепенно вырисовывался облик никому не известного молодого парня, оказавшегося вечером козырного дня в доме Жигунова.

Едва ли не каждый день мы все пользуемся словесным портретом. Описываем друзей, знакомых, продавцов, с которыми поругались, девушек, с которыми познакомились, описываем обидчиков и благодетелей, самих себя описываем, договариваясь с незнакомыми людьми о встрече по телефону. И настолько поднаторели в этом, что бывает достаточно двух-трех определений, чтобы мы безошибочно узнали человека в огромной толпе у метро или стадиона. Достаточно бывает сравнить человека с птицей, погодой, предметом домашнего обихода — и мы уверенно узнаем его в чужих коридорах, кабинетах, приемных. Стоит ли удивляться тому, что люди, для которых словесный портрет является чем-то вроде производственного фактора, выработали свои методы, способы, приемы, с помощью которых нужного человека представляют достаточно емко и зримо?

Уже к вечеру десятого марта, в первый же день следствия, был разработан настолько подробный портрет пятого собутыльника, что не узнать его, пройти мимо было просто невозможно. И все, кто участвовал в поисках, в следствии, знали четкие приметы этого пятого. Он мог оказаться случайным человеком, не имеющим никакого отношения к преступлению, но найти его было необходимо.

Итак, кого же искали? Высокого молодого парня, около двадцати лет, темноволосого и улыбчивого. Он развязен и нагловат, его манеры могут показаться даже вульгарными. На нем полусапожки примерно сорок четвертого размера, черная куртка из кожи или заменителя, меховая темная шапка, синие джинсы. Он охотно вступает в контакт, готов переброситься словечком с незнакомым человеком, явно ценит себя выше окружающих. Но самый заметный признак — рост. Все свидетели дружно отмечали, что он явно выше их, то есть рост его около ста девяноста сантиметров. Человек этот, по всей вероятности, при деньгах.

С портретом были ознакомлены соседи, дружинники, вольные и невольные участники событий, следователи, оперативные работники, водители, постовые. Вряд ли прошло более двух часов, а жители уже представляли себе, кого именно ищет милиция.

Нет, к тому времени еще не было снято подозрение с младшего Жигунова, еще допрашивали Борисихина, а кавказец угрюмо и сутуло мерял шагами коридоры отделения милиции (он мог понадобиться каждую минуту для уточнения той или иной детали), здесь же толклась и Борисихина. И незримо скорбными тенями маялись в полутемных печальных коридорах погибшие вчера люди. Они-то знали все, но не могли принять участия в поисках, как бы передоверив это живым.

Дело осложнялось тем, что никто из побывавших накануне в доме Жигунова не знал пятого собутыльника. Во всяком случае все так утверждали. Такие уж нравы царили в этом доме: достаточно было прийти с бутылкой — и ты уже свой человек.

И наконец, первый успех. Его не могло не быть, учитывая размах работы. Можно даже сказать, что успех был неизбежен.

Раздался не очень уверенный стук, и в кабинет Виктора Алексеевича Белоусова, где расположился штаб розысков, протиснулся сержант местной милиции.

— Разрешите войти?

— Докладывайте, — бросил Белоусов.

Наступила пауза, присутствующие повернулись к сержанту. Все ждали новостей, все были готовы к ним, и нетерпеливость проявлялась даже в служебных словах.

— Да особенно-то и докладывать нечего, — начал сержант. — Дело в том, что я вроде видел этого... длинного, которого ищем.

— Где? — выдохнули сразу едва ли не все сидящие за столом. Можно было ожидать чего угодно, но чтобы вот так просто пришел человек и доложил, что видел... На это и надеяться боялись.

— Где вы его видели? — спросила Засыпкина, стараясь говорить спокойно.

— Это... У себя дома, — сержант замолчал, ожидая следующих вопросов.

— Когда?

— Вчера. Утром.

— Обстоятельства?

— Это... Пришел, постучал... Я вышел. Спрашиваю, чего нужно. Он вроде удивился, когда меня увидел, как будто ожидал увидеть другого... Говорит — Дергачев нужен. Тот самый Дергачев, Анатолий... Который погиб.

— Почему же он пришел к вам? — спросила Засыпкина.

— Я тоже думал... А потом догадался. Все очень просто. Дергачев жил до меня именно в этой квартире. Вот парень и пришел. Он, видимо, надеялся, что Дергачев и теперь здесь живет. Я так думаю.