К тому времени, когда Борисихину доставили в кабинет следователя на допрос, уже было известно, как она провела ночь, и ее времяпрепровождение вызывало большие подозрения. Она чуть ли не до утра ходила по городу, словно опасаясь появляться дома. Это можно было понять как боязнь возмездия со стороны мужа. Но она могла пойти ночевать и к свекру — там всегда ее принимали если и без особого восторга, то весьма терпимо.

Около двадцати часов за ней в дом Жигунова пришел муж. Вначале его заверили, что Борисихиной здесь нет, но он прошел в дом и обнаружил жену спящей. Отец его жил рядом, поэтому решили доставить ее к нему, чтобы не тащить через весь город. В доме у свекра Борисихина пришла в себя и пообещала, что через часок сама приедет домой, как добропорядочная жена и мать семейства. Через час, три, пять часов она домой не явилась. У свекра ее тоже не было. Ушла она от него, как и договаривались, через часок, умывшись, поставив на место глаза, губы, брови. Во всяком случае именно такие показания дали и сама Борисихина, и ее свекор.

Во всем этом была явная несуразица. Для того ли муж выволакивал ее из дома Жигунова, чтобы оставить и уехать? Да и как он мог позволить жене добираться одной, зная, в каком она состоянии? Кроме того, неизвестно, где он сам провел ночь. Поэтому версия о его причастности к преступлению не отбрасывалась.

То ли Борисихина такая везучая, то ли знакомства ее настолько широки, то ли цель придала ей силы и сноровку, однако, как бы там ни было, около девяти вечера ее видели в обществе хромого мужичонки. Их отношения позволяли предположить, что познакомились они недавно, возможно в тот же вечер. Видели Борисихину с хромым у гастронома, у бакалейного отдела торгового центра, у ресторана, то есть в местах, где можно было рассчитывать на выпивку. Городок небольшой, в девять вечера на улицах темно и пусто, разговор Борисихиной с хромым слышен был за квартал. Описанию он не поддается. Главное заключалось в том, что Борисихина не заметила ни хромоты своего попутчика, ни его усталости. Заметила, осознала все-таки, что был он мужского пола, что имелись у него деньги и что он не прочь был опрокинуть стаканчик-другой.

Когда-то Борисихина работала в торговле, у нее остались знакомства, но именно это и подвело ее: бывшие товарки, хорошо зная слабости Борисихиной, червивки ей не дали. Она высказала все, что о них думает, и, подхватив хромого под руку, двинулась дальше. А тот уж и не рад был, что связался, уже готов был отправиться восвояси, да денег жалко: Борисихина взяла их себе.

Добрели до ресторана. Борисихина вошла внутрь, а хромой остался ждать на ступеньках, для него это заведение казалось недоступно высоким. А через час, когда терпение кончилось, решился заглянуть. И что же он увидел? Безжалостную картину: Борисихина пьет прямо из бутылки, купленной на его кровные деньги, в то время как он вынужден мерзнуть на ступеньках! Единственное, что утешило бедолагу: еще две бутылки болтались у Борисихиной на дне авоськи, посверкивая в свете ночных весенних фонарей.

Да, март, весна... И надобно ж такому случиться — обуяли Борисихину весенние чувства. Но попутчик ее оказался человеком непритязательным, все желания его сводились к стаканчику червивки. Март еще не пробрал хромого, и душа его оставалась постыдно равнодушной. Обида толкнула Борисихину в объятия двух загулявших молодцев, которым приглянулась не столько дама, сколько бутылки в ее авоське. Хромой пугливо отпрянул в тень и теперь уже двигался за троицей, прячась по углам, за столбами, припадая за урны, все еще слабо надеясь на справедливость. Печальное и смешное зрелище: два типа, напившись его червивки, тискают его знакомую, а он, трезвый как дурак, промерзший и несчастный, стоит за углом и ждет — не останется ли и на его долю чего-нибудь... Кричат коты на крышах, нахально, душераздирающе и страстно кричат коты, похрустывают лужи под ногами одиноких прохожих. А он, в жидком пальтишке, без денег, дышит на пальцы, переступает разновеликими своими ногами, дергает влажным носом и слушает, как сыто гогочут двое детин, время от времени прикладываясь к бутылке.

Да, и хромого нашли. Оказался он тихим, смирным человеком. Действительно, решил выпить с устатку. Магазины закрыты, а тут как дар божий — Борисихина. Но и винить его нельзя: кто ждет такого коварства? Простой и бесхитростный, он подтвердил алиби Борисихиной примерно до двух часов ночи. А вот что было дальше, где она была потом — несмотря на все усилия, установить не удалось. Сама она на этот вопрос ответила несколько высокомерно:

— Прогуливалась. Была прекрасная погода.

— После двух ночи? — удивилась Засыпкина.

— Ну и что? Галина Анатольевна, вы даже не представляете, каков наш город весенней ночью!

— Красивый?

— Обалденно! — заверила Борисихина. — А кроме того... Я не могла идти домой. Муж начнет скандалить, ругаться... Испортил бы мне все настроение.

— А почему вы решили, что муж был дома?

— Где же ему быть? Он у меня порядочный.

— Значит, вы видели его дома?

— Странные вопросы вы задаете, Галина Анатольевна! Как же я могла его видеть, если в дом не входила, а окна темные? Что я — кошка?

— Как знать... — неопределенно ответила Засыпкина.

Евгений Борисихин вошел в кабинет и остановился у двери, ожидая дальнейших указаний. Среднего роста, чуть сутуловатый, он казался сдержанным, если не угрюмым. Его состояние можно было понять, как и положение: муж спивающейся жены, за которой приходится ходить по самым сомнительным местам городка.

— Садитесь, — Засыпкина показала на стул.

— Спасибо, — Борисихин сел и отвернулся, словно все вопросы он уже знал наперечет и все они порядком ему надоели. В этом он, наверно, был прав, поскольку и отцу, и знакомым, и соседям, а больше всего самому себе постоянно приходилось отвечать на вопросы о жене — ее состоянии, времяпрепровождении и так далее.

— Вчера вы были в доме Жигунова. Что вас туда привело?

— Что привело? — Борисихин хмыкнул. — Жену искал. Мы вдвоем с моим отцом пришли. Он подтвердит, если что... И нашли Зинку в доме. Спала.

— Почему вы говорите, что нашли? Вам пришлось ее искать? Она пряталась от вас? Вам позволили искать ее в чужом доме?

— Хм, — Борисихин, видимо, не знал, на какой вопрос прежде отвечать, и, тяжело вздохнув, посмотрел на свои руки. — Вначале Дергачев сказал, что ее нет в доме. Я ему не поверил, потому что она частенько бывала у Жигунова, компашка там у них подобралась... один другого стоит. А этот парень засмеялся и говорит... Он, наверно, не знал, что я ее муж...

— Что же он сказал?

— Говорит, зря, дескать, я пришел, на эту ночь он берет ее себе... И смеется. Я понял, что он вроде шутит, не стал заводиться. Слегка к нему приложился, чтобы на дороге не стоял... Ткнул его рукой в живот, он и сел. Тогда я прошел в дом. Ну, и во второй половине нашел Зинку... — Борисихин отвернулся к окну и сощурился, будто где-то там, за двойными рамами, видел вчерашнюю картину.

— Теперь об этом парне. Кто он такой?

— Не знаю. Первый раз видел.

— Ваша жена сказала, что она его где-то раньше встречала.

— Возможно. У нее жизнь более насыщенная... — Борисихин помолчал. — В общем, вы меня понимаете.

— Каков он из себя?

— Высокий, выше меня. Черная куртка, кожаная или под кожу. Джинсы. На ногах полусапожки. Возраст... двадцать с небольшим, так примерно.

— Он в доме держался как свой человек?

— Да, наверно, можно так сказать... С Дергачевым он был заодно, перешучивались насчет моей жены. Что-то их связывает... Или давно знакомы, или дела какие-то у них. Знаете, когда люди выпьют, это хорошо чувствуется. Им кажется, что они очень хитрые, предусмотрительные, а трезвому все это сразу в глаза бросается.

Следователь смотрела на Борисихина и невольно прикидывала, насколько можно ему верить. Говорит вроде искренне, не пытается выгораживать себя, хотя знает, что его подозревают. Кстати, он к этому отнесся спокойно. Правда, удивился, передернул плечами, но не стал оправдываться. Дескать, подозреваете и ладно, ваше дело.