— Нет, но твой альфа приказывает, и именно он послал меня, — отстреливается она. — Интересно, что он скажет, когда я скажу ему, что ты игнорируешь эти приказы.

— Прекрасно, мы проследим, чтобы она поела, — ворчит он.

— Хороший мальчик, — передразнивает она, ее шаги удаляются, когда она возвращается к двери.

Петли скрипят, когда дверь открывается, затем захлопывается за ней, один из мужчин в комнате тяжело вздыхает, как только она уходит.

— Чувак, я терпеть не могу эту сучку. С тех пор, как она была отмечена альфой, она была настоящей занозой в заднице.

В моем мозгу происходит короткое замыкание, сердце бешено колотится в груди, когда весь мой мир останавливается.

Отмечена альфой.

Хави… пометил ее?

Нет. Этого не может быть, потому что, если бы он был отмечен, наша судьбоносная связь не образовалась бы… так ли это? Черт, почему я не уделила больше внимания, когда в детстве узнавала о супружеских связях?

Мое сердце начинает бешено колотиться, на лбу выступает холодный пот.

Если раньше я думала, что мое сердце разбито, то теперь оно совершенно разбито. Очевидно, Хави все это время держал меня за дуру, и я была слишком ослеплена его уверенной походкой и обезоруживающей улыбкой, чтобы даже понять, что затевается более крупная игра.

Я была пешкой, и он прекрасно манипулировал мной.

Было ли хоть что-нибудь из этого реальным?

Я думала, что он любит меня. Я думала, что люблю его.

Глупая. Я такая, такая глупая.

Желчь поднимается к моему горлу, волна тошноты накатывает на меня быстро и сильно. Мои глаза распахиваются, когда я понимаю, что сейчас произойдет, и я резко приподнимаюсь и наклоняюсь вперед, свешивая голову с края кровати, и меня рвет прямо на потрепанный оранжевый ковер, покрывающий пол.

— Что за черт! — орет парень покрупнее, с отвращением отскакивая назад.

Я не могу остановиться. Мой желудок сжимается, руки сжимают шершавое одеяло на краю кровати, пока я продолжаю извергать его содержимое, пока у меня ничего не остается.

У меня горит в горле. Все тело ноет.

Но это ничто по сравнению с мучительным уколом предательства, который я чувствую в своем сердце.

31

— Это не входило в мои планы, — рычу я, подошвы моих ботинок стучат по дрянному оранжевому ковру, пока я расхаживаю взад-вперед по маминой комнате в мотеле, снова и снова проводя пальцами по волосам.

— Планы меняются, — скучно отвечает она, ковыряя ногти. — Открываются новые возможности.

— Чушь собачья.

Я резко останавливаюсь, разворачиваюсь лицом к маме и смеряю ее пронзительным взглядом.

— Ты должна была обсудить это со мной, и ты знаешь это.

Она тяжело вздыхает, кладет руки на подлокотники кресла, в котором сидит, и отталкивается от них, чтобы перенести вес и сесть прямее.

— Ты прав. Я должна была. Но скажи мне, Хавьер, ты бы согласился?

Ее вопрос застает меня врасплох, как и ее следующее действие — потому что она лезет в карман и достает мой мобильный телефон, бросая на меня многозначительный взгляд, когда кладет его на стол рядом с собой.

У меня сводит желудок.

— Зачем тебе это? — осторожно спрашиваю я, переводя взгляд с телефона обратно на ее лицо.

Она совершенно спокойна, как всегда. Моя мать умеет сохранять самообладание. Обычно я веду себя точно так же — она хорошо меня научила, — но прямо сейчас мое волнение побеждает, и я скрываю свои эмоции. Что-то, чего она явно не одобряет, судя по неприязненным взглядам, которые она продолжает бросать в мою сторону.

— Я пошла искать тебя, а вместо этого нашла это.

Она бросает взгляд на мой телефон, протягивает руку, чтобы лениво постучать красным ногтем по экрану.

— Я должна сказать, ты очень хорошо заложил основу для работы с этой девушкой. Твои чувства были довольно убедительными. Настолько убедительны, что я сама почти поверила в них.

Ее темные глаза снова встречаются с моими, в них ясно читается обвинение. Она думает, что я оступился и упустил из виду нашу цель. Что я трахался со всеми подряд и ловил чувства.

Я делаю глубокий, размеренный вдох, разжимая кулаки, прижатые к бокам, когда вспоминаю, с кем я здесь имею дело. Я не могу потерять самообладание прямо сейчас. Я должен сохранять хладнокровие.

— Так вот что это было? — я выдавливаю из себя, крепко сжав челюсти. — Проверка?

Мама пренебрежительно машет рукой.

— Вовсе нет. Мне просто нужно было действовать быстро, чтобы воспользоваться случаем, и ты прекрасно подыграл мне, сын.

— Как будто ты дала мне выбор, — бормочу я.

Она с вызовом выгибает темную бровь.

— А ты бы сделал что-нибудь другое?

Я качаю головой, отворачиваюсь от нее и продолжаю расхаживать по комнате, мой мозг сверхурочно работает над стратегией, как навести порядок в том беспорядке, который она для меня устроила.

— Мы не должны были пока нападать на них, — рычу я, снова проводя рукой по волосам. — У нас уже был план, и я все держал под контролем.

— Ты слишком долго тянул, Хавьер.

Я резко останавливаюсь, снова переводя взгляд на нее.

— Я поступил умно, ма. На каждого из нас их приходится по двадцать. Они хорошо обучены, у них слаженная работа…

— Звучит так, будто ты ими почти восхищаешься, — усмехается она, обрывая меня.

Ее тщательно сделанная маска сползает, вспышка гнева вспыхивает в ее глазах, когда она поднимается на ноги.

— Ты знаешь, кто эти люди. Ты знаешь, что они сделали с твоим отцом, с его делом.

Она медленно начинает продвигаться в моем направлении, укрепляя свое самообладание с каждым шагом и возвращаясь к своему спокойному, отчужденному поведению к тому времени, как достигает меня.

— Ксавье был революционером, и они хладнокровно убили его. Но даже этого им было недостаточно. Они потратили годы на систематическую охоту и уничтожение его последователей, пытаясь стереть нас с лица земли.

Мама вздыхает, поднимая руку, чтобы обхватить мой подбородок, нежно поглаживая большим пальцем мою щеку, пока смотрит мне в глаза.

— Они злые, Хави. И иногда зло приходит в красивой упаковке, но не забывай, что самый хитрый трюк дьявола — это обман.

— Я знаю, кто они, — спокойно заявляю я, убирая ее руку от своего лица и опуская ее между нами.

— Тогда ты знаешь, что нужно сделать.

Я киваю.

— Да.

Ее губы растягиваются в улыбке, довольная тем, что я снова подчинился.

— И все шло точно по плану, пока ты не вмешалась, — добавляю я.

Мамина улыбка сползает с лица.

— Ты действительно можешь винить меня за то, что я взяла дело в свои руки? — она усмехается, вырывая свою руку из моей и отступая на шаг назад, как будто она оскорблена тем, что я подвергаю сомнению ее действия. — Стая неспокойна. Чем скорее мы завершим то, зачем пришли сюда, тем лучше.

— И как именно захват одного из них продвинет нашу цель? — я возражаю. — Какую игру ты здесь затеяла, ма?

Она отворачивается от меня, что-то бормоча, и возвращается на свое место в другом конце комнаты.

— Мы используем ее, чтобы выманить их на переговоры.

— И что потом?

— План тот же, что и раньше, — говорит она, поворачиваясь и опускаясь обратно в кресло. Она расслабляет спину, закидывая ногу на ногу. — Мы спровоцируем их атаковать первыми, прикажем нашим стрелкам уничтожить их во имя защиты их альфы, а когда пыль уляжется, мы свалим это на охотников.

У кого-нибудь другого ее небрежная, отстраненная манера обсуждать убийство вызвала бы раздражение, но не меня. В моих детских сказках на ночь главную роль играли монстры альянса шести стай и ее грандиозный план отомстить им. Моя идеологическая обработка началась еще до того, как я смог полностью осознать грандиозность ее планов; планов, в реализации которых она рассчитывает на меня.