Я посмотрела на Жан-Клода:

– Это все вертится вокруг секса, или он сделал бы все, что я попросила бы, как человек, загипнотизированный вампиром?

– Не знаю, ma petite.

– Если ты никогда не собираешься этого делать намеренно, то какая разница? – спросил Лондон, интонацией выражая все свое недоверие. На самом деле его можно было понять.

– Ни с кем из своих я не собираюсь делать этого намеренно, но иногда я оказываюсь одна в гнезде вампиров, которых собираюсь убивать. Они на такие вещи реагируют раздражительно. Я просто подумала, не могла бы я вызывать ardeur в качестве оружия? Можно его сделать преимуществом, а не бедой?

Лондон нахмурился и сказал:

– Анита, я тебе не верю.

– Лондон, – обратилась к нему Элинор. – Никогда больше не говори с ней таким тоном.

– Я видел, что может сделать ardeur. Ты не видела, Элинор. – Его лицо так перекосилось от злости, что смотреть стало больно. – Я видел такое выражение у себя на лице, как сейчас у Реквиема. И помню это ощущение.

Его руки стиснули стойку кровати так, что кожа побледнела – слегка. Если бы он уже был сыт, изменение цвета было бы заметнее. Дерево скрипнуло, протестуя, и он убрал руки.

– Где-то в глубине души мне хочется снова испытать это ощущение. Это как все время быть под наркотиком. Радостный подъем, счастье. Пусть не настоящее счастье, но на пике ощущения разницы не чувствуешь. – Он крепко обхватил себя за плечи. – Без этого в мире темнее, холоднее. Но с этим ты – раб. Раб того, кто заставляет тебя делать такое…

Он так резко замотал головой, что даже от взгляда на него голова кружилась.

– Может быть, Лондону следует уйти до того, как мы начнем, – сказала я.

– Нет, – ответил он. – Нет. Если я не могу вынести зрелища, как ты питаешь на ком-то ardeur, то мне нужно искать другого мастера и другой город. Если это мне невыносимо, то мне нужно уехать туда, где ни у кого ardeur'а нет.

– Жан-Клод – твой мастер, Лондон, – напомнила Элинор. – Уехать ты можешь только с его разрешения.

– Мы это уже обсуждали, – сказал Жан-Клод.

– Когда? – спросила я.

– Он – наркоман, ma petite, у него пристрастие к ardeur'у. Я его спас от Белль Морт, которая снова пристрастила бы его, но мы с ним обсудили, не может ли даже твой ardeur или мой оказаться ему опасен. Если это так… – то же грациозное пожатие плеч, – то я найду ему место подальше от подобных соблазнов, но на это потребуется время – найти место, где примут такого потенциально сильного вампира. Тем более этой конкретной линии крови и мужчину. Будь он женщиной, был бы целый список заявок.

– А для мужчин – нет, – сказала я.

– Non, ma petite, женщины-мастера уверены, что мужчины нашей линии их околдуют и подчинят. А мастера-мужчины убеждены, что с женщинами нашей линии сумеют справиться.

– Что ж, все как всегда. – Я посмотрела на Лондона. – Если ты почувствуешь, что тебе чересчур, обещай мне, что ты уйдешь.

– А какая тебе разница?

Я подняла руку, останавливая Элинор, готовую опять сделать ему выговор.

– Мне и без того хватает хлопот освобождать сейчас Реквиема. И заниматься такой работой в тот же день еще раз мне совершенно не хочется.

Он кивнул:

– Клянусь, что уйду, если мне будет чересчур.

Лицо его было очень мрачным, но ни злости, ни вызова на нем не было.

Я вздохнула поглубже и обернулась к лежащему на кровати Реквиему. Он смотрел на меня спокойными глазами, полными радостного ожидания. Агнец, ожидающий, пока ему перережут горло.

Я подошла к нему, коснулась неповрежденной стороны его лица. Взяла его ладонью, и он прижался лицом к руке, закрыв глаза, будто даже такое невинное прикосновение наполняло его почти нестерпимым удовольствием.

Я позвала его:

– Реквием, Реквием! Вернись ко мне.

Он накрыл мою руку ладонью, прижал к лицу:

– Я же здесь, Анита, здесь.

Я покачала головой, потому что это был не он. Тело было его, но все, что делало Реквиема Реквиемом, не видно было в этих глазах. Это было лицо незнакомца. То, что делает личность личностью, это не форма лица и не цвет глаз, а именно личность. Годы опыта, запечатленные на лице. Ее «я», этой личности, за неимением лучшего слова.

– О Реквием, вернись к нам!

Он таращился на меня, недоумевая. Даже сам не понимал, что его нет.

Я закрыла глаза, чтобы сосредоточиться и не видеть его глаз, таких доверчивых и пустых. Некромантия отличается от других сил, которые у меня есть – может быть, потому, что принадлежит мне. Какова бы ни была причина, но некромантию мне не надо призывать сознательно – достаточно перестать ей сопротивляться, перестать блокировать эту силу. Когда я ее блокирую, то чувствую себя как кулак – крепко сжатый, давящий, давящий вовсю, чтобы сила не выскочила. И я этот метафорический кулак разжала, перестала напрягаться – и вот она, некромантия. До того, с Огги, столько произошло всякого, столько разных сил проявилось, что меня это отвлекло, а сейчас ничего, кроме некромантии, не было. И так было хорошо отпустить ее на свободу наконец-то. Так восхитительно хорошо.

Я открыла глаза и посмотрела на Реквиема пристально.

– Иди ко мне, – сказала я. – Иди ко мне.

Он встал с кровати и потянулся ко мне. Приложив палец к его груди, я произнесла:

– Стой, Реквием.

Он тут же остановился. Как игрушка: нажми одну кнопку, и она запускается, другую – выключается. Святая Мария, Матерь Божья, что-то тут было неправильно.

– Ma petite, ma petite, осторожнее!

Я повернулась к Жан-Клоду:

– Кажется, я занята?

Мой голос не скрывал раздражения.

– Я на твоем месте был бы конкретнее в призывах. Остановиться ты велела только Реквиему, остальные все еще под принуждением.

Он показал на других вампиров. Лондон мертвой хваткой сжимал стойку кровати, и был в панике, судя по виду. Истина и Нечестивец боролись у края кровати: Истина рвался ко мне, Нечестивец сдерживал своего брата. У Истины вид был испуганный, у Нечестивца – разозленный.

Элинор стояла возле своего кресла, держась за него, будто только ее вес удерживал ее, не давая подойти ко мне.

Я почувствовала, что бледнею.

– Я не хотела…

– Твоя некромантия набрала силу, как и твои звери. Приказывай конкретнее, ma petite, называй его по имени.

Я посмотрела на Элинор:

– Если бы я тебя позвала, ты бы пришла ко мне?

Она с трудом проглотила слюну, даже слышно было.

– Я бы сопротивлялась, но зов был бы сильный. Я еще не мастер города. Чтобы править городом, нужен определенный уровень силы, но и управление им, клятвы от подвластных, привязывающая магия, – все это прибавляет вампиру сил. У меня еще нет таких связей, так что я… я не Огюстин и не Сэмюэл. Я думаю, если бы ты звала настоятельно, бороться было бы трудно.

Мой черед настал глотать слюну.

– Все мы привязаны к Жан-Клоду клятвой на крови, – сказал Лондон сквозь стиснутые зубы. – Я думаю, ее зов сильнее действует из-за ее связей с ним.

Истина вырвался из рук брата и направился к креслу у камина. Подошел решительными шагами и спрятал лицо в ладонях. Нечестивец обернулся ко мне:

– Он хотел подойти к тебе. Мы оба клялись на крови Жан-Клоду. Почему моего брата на твой зов тянуло сильнее?

– Он брал кровь от ma petite, когда присягал нам, – ответил Жан-Клод. – Ты брал кровь у меня.

– Я говорил, когда вы обратили его, что я должен быть обращен в точности тем же способом. Вы меня заверили, что нет никакой разницы. – Он показал на брата рассерженным взмахом руки. – Вот она, разница!

Реквием обвил меня руками и поцеловал в шею. Для этого ему пришлось согнуться. Не больно ему было от ран в животе?

Я сказала единственное, что пришло в голову:

– Я же не знала.

– Мы должны быть привязаны одинаково, – настаивал Нечестивец, – у нас все должно быть одинаково. В этом наша сила, в этом наша суть. То, что ты сделала с ним, нужно сделать со мной. Или исправить, что ты с ним сделала.