Сэмюэл кивнул и сел.

– Ты подумал, что если привести ее в общество почти дюжины мастеров городов, не получится ли ночь еще интереснее этой.

– Exactement, – кивнул Жан-Клод.

– А на эти вопросы может ответить только вампир? – спросил Самсон.

– Мне нужен совет от мастера, подобного твоему отцу, – пояснил Жан-Клод.

– Тогда я мог бы пойти в отель и посмотреть, как там мать и близнецы.

– Я думаю, там есть кому присмотреть за ними, Самсон, – ответил ему отец.

Самсон посмотрел так, будто хотел что-то сказать глазами, а отец не понял.

– Ты уходишь, думая, что тогда мне будет не так неприятно, – сказал Ричард.

Самсон посмотрел на него – с честным, открытым лицом, – и кивнул.

– Это… – На лице Ричарда боролись различные эмоции, потому что дружественный жест от чистого сердца не мог оставить его равнодушным. – Это действительно… хорошо с твоей стороны.

– Ты и без того не любишь делиться Анитой, и вот появляюсь я и прошу поделиться и со мной. Нам нужно, чтобы она нам помогла. Я не хочу терять мать и одного или обоих младших братьев.

Самсон мотнул головой, глядя в пространство, и в глазах его был тот же затравленный вид, что раньше у отца – когда тот свыкся с тем, что трагедии не избежать. Будто рисовал все время эти картины у себя в голове, пытаясь смириться с ними – и не мог.

Он посмотрел на Ричарда:

– Я не откажусь от этого шанса спасти мать и братьев, но мне очень жаль, что тебе это причиняет страдания. – Он вышел на середину комнаты, глядя Ричарду в глаза. – И если от моего ухода тебе будет лучше, я готов уйти.

Ричард повесил голову. Недавно отросшие волосы скрыли лицо. Когда он снова поднял голову, то отряхнулся, как человек, вылезающий из воды, отбрасывая волосы назад.

– Блин, к удару – еще и оскорбление.

– Я что-то не так сделал? – спросил Самсон.

– Нет, все нормально. – Ричард вздохнул. Медленно, напряженно руки стали разжиматься, будто ему физически больно было расставаться со злостью. – Просто я не хотел относиться к тебе с симпатией.

– Не понимаю, – сказал озадаченный Самсон.

– Если бы у меня получилось тебя возненавидеть, я бы разозлился и возмущенно ушел. Вел бы ты себя как похотливый кретин, я бы просто убрался – завернулся в плащ собственной уязвленной праведности – и к чертовой матери.

Я встала и повернулась к нему, Жан-Клод слегка придержал меня за руку.

– Я тебе уже сказала, Ричард: тебе не обязательно затевать для этого ссору.

– Да нет, обязательно. Потому что я знаю, что подрываю нашу силу просто своим отсутствием. Будь я здесь, Огги тебя не подчинил бы. И мне некого винить, кроме себя, что вы с Жан-Клодом его оттрахали.

Чуть-чуть стал разогреваться его голос, первые искорки силы замелькали в комнате.

Я сделала несколько шагов, высвободившись из руки Жан-Клода.

– Отчего это именно ты вдруг стал во всем виноват? – спросила я. – С нежитью я имела дела больше, чем ты, у меня должно было хватить способности себя защитить. Я должна была тогда видеть, что будет, но я же себя не ругаю сейчас? Что случилось, то случилось. Будем разбираться, что делать.

– Вот так это для тебя просто, Анита? Что случилось, то случилось, разберемся и дальше пойдем?

Я подумала над его словами и кивнула.

– Да, потому что так должно быть. Моя жизнь не оставляет места для смакования несчастий и даже для нравственных угрызений. Роскоши сомнения в себе я тоже не могу себе позволить – по крайней мере, в такой степени.

– Роскошь, – повторил Ричард. – Анита, это не роскошь, это мораль. Это совесть. Не предмет роскоши, а то, что отличает нас от зверей.

Так, опять с того же места, – подумала я. А вслух сказала:

– Ричард, у меня есть совесть, и свои моральные правила тоже есть. Сомневаюсь ли я иногда, не стою ли на стороне зла? Да, иногда бывает. Думаю, не распродаю ли душу по частям ради выживания? Да, иногда думаю. – Я пожала плечами. – Такова цена за жизнь в реальном мире, Ричард.

– Это не реальный мир, Анита. Не обычный будничный мир.

– Нет, но это наш мир.

Я стояла к нему лицом, почти на расстоянии прикосновения. Он держал себя в руках: его сила лишь слегка ощущалась в воздухе теплой тяжестью.

Он взмахнул руками, обводя гостиную:

– Не хочу я здесь быть, Анита! Не хочу жить там, где у меня выбор: либо делиться тобой с другими, либо будут погибать люди! Не хочу такого выбора!

Я вздохнула, показывая, что я устала, что мне грустно и что мне очень жаль.

– Было время, когда я с тобой согласилась бы, но кое-что в моей жизни мне очень нравится. Я ненавижу ardeur, но то, что принес он в мою жизнь, я принимаю с радостью. Мне бы хотелось попробовать жизнь за белым штакетником, но вряд ли даже без ardeur'а и вампирских меток она бы мне понравилась.

– А я думаю, что да.

– Ричард, кажется, ты меня не видишь. Не видишь, кто я.

– Это ты мне говоришь? Если я не закрываюсь щитами, я даже сны твои вижу и кошмары тоже.

– Но ты все еще пытаешься запихнуть меня в коробку, которая мне была не по размеру, еще когда мы только познакомились. И себя ты тоже пытаешься упихнуть в ящик, где половина тебя не поместится.

– Неправда, – замотал он головой. – Неправда.

– Какое из утверждений? – уточнила я.

– Мы бы смогли, нашли бы наш вариант с белым штакетником, если бы не он.

Ричард показал на Жан-Клода.

Жан-Клод сидел с совершенно безмятежным, непроницаемым лицом, будто боялся хоть слово произнести.

– Не надо переваливать наши трудности на Жан-Клода.

– А что? Ведь это правда. Если бы он оставил нас в покое, не поставил бы на нас своих меток…

– Тебя бы уже на свете не было.

– Что? – Ричард наморщил брови, глядя на меня.

– Без дополнительной силы меток Жан-Клода ты бы никогда не смог убить Маркуса и взять власть в стае.

– Неправда.

Я посмотрела на него пристально:

– Ричард, я там была. Это правда. Ты был бы мертв, а я бы продолжала спать одна, в компании мягких игрушек и пистолетов. Ты бы погиб, а я бы умерла душой, умирала от одиночества, не только потому, что не было бы тебя, а потому что жизнь моя была пуста. Как у многих и многих, кто делает работу полицейских. Я и моя работа – это было одно и то же, ничего сверх у меня не было. Жизнь моя была полна смертей и ужасов, и попыток опередить, предупредить следующий ужас, и я проигрывала эту битву, Ричард, теряла себя задолго, задолго до того, как Жан-Клод меня пометил.

– Я тебя просил оставить работу в полиции. Я говорил, что она тебя сжирает.

Я покачала головой:

– Ричард, ты меня или не слушаешь, или не слышишь.

– Может, я не хочу тебя слышать, а может, я прав, и это ты не слушаешь.

Нас разделяло два фута, но с тем же успехом это могли быть тысячи миль. Есть расстояния, состоящие из куда более труднопреодолимых вещей, чем какие-то там мили. Мы смотрели друг на друга через бездны непонимания, страдания, – и любви.

Я попыталась в последний раз.

– Допустим, что ты прав. Допустим, что Жан-Клод оставил нас в покое, и возникла эта твоя идиллия. Все равно я бы не оставила работу в полиции.

– Ты же сама только что сказала: она убивала тебя, эта работа.

Я кивнула:

– Если что-то сделать трудно или тяжело, это еще не значит, что ты этого делать не станешь.

Мне показалось, что тут я заговорила не только о полицейской работе.

– Ты же сказала, что я прав?

– Я сказала: допустим, что ты прав. Допустим, что без Жан-Клода мы нашли бы способ. Но мы привязаны к нему, Ричард. Мы – триумвират силы. Что изменилось бы, будь жизнь иной – на самом деле не важно.

– Как ты можешь так говорить?

– Потому что важно другое, Ричард: мы имеем дело с реальностью – сейчас, сию минуту. Есть вещи, которых не вернешь, и мы все вместе должны постараться как можно лучше распорядиться тем, что в нашей жизни реально.

Лицо его заледенело от злости. Терпеть я не могу, когда у него такое лицо, потому что оно и пугает – и красивее, чем когда-либо, и все, что отвлекает взгляд от этой изумительной красоты, будто ветром сдувает.