– Тогда я спрошу еще раз: зачем мы здесь? Что мы сделали такого, чтобы прогневить Жан-Клода?

– Вы отлично знаете, что вы сделали, – ответила я, – и знаете, чем рассердили нас.

– Я честно говорю вам, мисс Блейк, что мне это неизвестно.

– Для вас – миз Блейк или маршал Блейк.

Он шевельнул рукой:

– Хорошо, тогда миз Блейк.

– Что бы вы сделали, если бы подчинили себе разумы шести Мастеров городов? – спросил Ашер. Волосы его скрывали половину лица – золотистый отвлекающий момент.

– Я не стану отвечать на твой вопрос, потому что ты не мастер и ты недостаточно силен, чтобы быть tйmoin'ом.

– Хорошо, то, что он сказал.

Мерлин посмотрел на меня:

– Что вы имеете в виду, миз Блейк?

– Не заставляй меня повторять вопрос, Мерлин. Просто ответь.

– Я не понимаю, что вы надеетесь получить в результате этой дискуссии, миз Блейк. Честно, не понимаю.

– Вы пытались задурить мозги шестерым мастерам городов плюс еще с полдюжины предводителей местных ликантропов. Черт побери, у нас же тут подвластные звери нескольких мастеров, да еще слуги-люди. Вы попытались отхватить здоровенный окровавленный кусок, и он оказался вам не по зубам.

– Мерлин мог всех вас захватить.

Это сказала Елизавета.

Я покачала головой, не глядя на нее:

– Не мог, иначе захватил бы.

– Что вы от нас хотите, миз Блейк? – спросил Мерлин.

– Я хочу знать, зачем вы это пытались сделать. И не надо мне вешать лапшу на уши насчет того, что хотели осчастливить всех зрителей без исключения. Если вы по-настоящему задуривали мозги всем мастерам на всех представлениях, то вы хотели узнать, можете ли вы захватить их всех одновременно сегодня и здесь. Вот я и хочу знать: зачем?

– Что зачем, миз Блейк?

– Зачем было пытаться подчинить всех? Зачем было идти на риск всех оскорбить? Вот так вот бросать такую здоровенную перчатку? Ты – мастер вампиров. Ты так стар, что у меня прямо кости ноют в твоем присутствии. Подобные тебе вампиры ошибок не делают, Мерлин. У них для всего есть причина.

– Быть может, я не думаю, что человек, едва видевший три десятка лет смертной жизни, сможет понять мои мотивы.

– Испытай меня. А еще лучше – испытай Жан-Клода. Ты это сам сказал: говоря со мной, ты говоришь с ним.

Он застыл неподвижно, и смысл этой неподвижности был ясен. Я сделала что-то такое, чего он от меня не ожидал. У вампиров неподвижность служит аналогом жеста у людей.

– Туше, миз Блейк. – Он опять шевельнул руками. – Вы не поверите, что я всего лишь хотел улучшить качество нашего представления для всех?

– Нет, не поверю.

Он снова едва заметно развел руками. Интересно, может, это он вместо пожатия плеч?

– Вероятно, имея успех в одном городе за другим, я просто стал самоуверен. Может быть, я действительно верил, что смогу победить всех.

– В твою самоуверенность я верю. Могу даже поверить, что по отдельности ты подчинял себе всех мастеров. Хотя в этом я не уверена – пока что. Я ощутила твой разум и не скажу, что ты не мог бы этого сделать, но ты мог и не пробовать.

– Зачем бы я тогда пытался сделать это сегодня?

Я улыбнулась. Сама ощутила эту улыбку не как веселую, а просто губы скривила, как когда злюсь.

– Именно это я и пытаюсь выяснить, а ты уходишь от ответа.

– Я действительно ухожу от ответа? – спросил он.

Я кивнула, улыбаясь уже почти весело:

– Именно это и делаешь.

– Быть может, я уже ответил на вопрос, но ответ вам не понравился.

– Быть может, ты пытаешься не лгать открыто, чтобы Дамиан, или Ашер, или кто-нибудь не учуял или не унюхал ложь. Но ты определенно не дал полного ответа.

– Вы действительно думаете, что если бы я хотел солгать при всех, в этой комнате присутствующих, то не смог бы этого сделать?

Я на секунду задумалась, подавляя желание оглянуться на Ашера. Дамиан поиграл пальцами у меня на плече.

– Я думаю, что мог бы, но используя больше ментальной силы, чем тебе хотелось бы в моем присутствии.

– И почему бы я не хотел использовать ментальную силу в вашем присутствии, миз Блейк?

Голос его звучал пренебрежительно, почти с веселым презрением. Я не оскорбилась: эта интонация, как все, что он делал, была намеренной, просчитанной.

– Потому что ты боишься, как бы Дорогая Мамочка не услышала и не посетила нас второй раз.

Он попытался изобразить высокомерное презрение, и изобразил, но я чуяла в нем перемену. Тончайший, едва заметный оттенок страха.

– А кто это – Дорогая Мамочка?

Я тщательно рассматривала точеную линию челюсти. Ох, хотелось бы посмотреть в глаза, но не стоило рисковать.

– Ты действительно хочешь, чтобы я произнесла ее имя?

– Вы можете произносить все, что хотите, миз Блейк.

Я кивнула, ощутила, что у меня сердце забилось сильнее, рука с новыми шрамами сжалась в кулак.

– Хорошо. – Сама услышала, что голос у меня с придыханием. – Ты боишься, что снова появится Мать Всей Тьмы.

То ли свет чуть потускнел, то ли это мое воображение?

– Она для нас утрачена, миз Блейк. Вы ничего о ней не знаете.

– Она лежит в комнате глубоко под землей, но высоко-высоко. По всей передней стене – окна, выходящие на пещеру или подземное здание. Внизу всегда горит огонь, будто тот, кто смотрит, боится темноты.

– Мне известно, что Валентина была в той комнате, что вы описываете, и осталась жива, чтобы об этом рассказать. Не стоит пытаться произвести на меня впечатление историями из вторых рук.

Кажется, Мерлин не знал, что я вместе с ней была у него в голове. Он не знает, что я видела его воспоминание о том, как она выходит из тьмы?

– Тогда вот еще одна история из вторых рук. Я видела ее в образе огромной кошки, может быть, что-то вроде вымершего льва, больше любого современного. Я видела, как она охотилась за тобой в ночи, когда мир пахнул дождем и жасмином – или чем-то вроде жасмина. Я просто не знаю, давно ли существует на земле жасмин как вид; может быть, мое сознание называет это «жасмином», потому что у этого растения тот же запах.

Я-то думала, что он был неподвижен, но ошиблась. Потому что сейчас он стал неподвижен настолько, что мне пришлось сосредоточенно смотреть ему в грудь – проверять, что он не исчез. Такая неподвижность, что недоступна ни одной змее, ни одному живому существу. Неподвижен так, будто хотел не быть здесь больше ни секунды.

И его голос был так же мертв, как тело, когда он сказал:

– Вы видели сегодня ее воспоминание.

– Да.

– Тогда вы знаете ее тайну.

– У нее их много, но ты говоришь о том, что она и оборотень и вампир одновременно? Тогда да, эту тайну я знаю.

Он сделал вдох, как многие из них, когда выходят из этой неподвижности. Так они себе сами напоминают, что еще не мертвы.

– Но миз Блейк, всем известно, что быть и тем, и другим невозможно.

– Тот штамм вампиризма, что существует сегодня, уничтожается вирусом ликантропии, но, быть может, когда-то он был устойчив, или это был другой вид вампиризма. Как бы там ни было, что я видела, то видела.

– Мюзет привозила сюда к нам нескольких котов Темной Госпожи, – сказал Ашер. – Они были и тем, и другим – и ни тем, ни другим не были.

– Да, Белль Морт говорит, что спящие коты нашей матери просыпаются на ее зов, – сказал Мерлин. – Что вы об этом думаете, миз Блейк? Думаете вы, что Белль Морт стала так сильна, что слуги матери проснулись на ее зов?

– Нет, – сказала я.

– Почему нет? – спросил он тем же пустым голосом, и тело его почти не двигалось. Он перестал изображать человека.

– Потому что силы такого рода у Белль Морт нет.

– Ты никогда ее во плоти не видела, – сказал Адонис, – иначе не судила бы так поспешно.

И сказано было не слишком радостным голосом, что само по себе интересно. В первый раз он не до конца своим голосом владел.

Я глянула на него:

– Она сильна, но не тем видом силы, что Дорогая Мамочка. Просто не тем.

– Если Белль Морт не пробудила слуг нашей доброй матери, то кто это сделал? – спросил Мерлин.