Он повернулся, подобрал длинные ноги на диван, руку закинул на спинку дивана, чуть не касаясь обнаженного плеча Огги, положил голову на вытянутую руку, распустив черные кудри по белизне дивана. Лицо его мне не было видно, но выражение его я знала. Чарующее, соблазнительное выражение, дразнящее, оно бывало у Жан-Клода, когда он не ожидал, чтобы что-нибудь произошло – просто хотел тебе напомнить, насколько он великолепен. Такое лицо у него бывало либо когда он злился, либо когда я. Такое лицо он делал, чтобы закончить ссору – или начать.

Огги смотрел на него, и на лице его было страдание. Он видел Жан-Клода, понимал потенциал этого тела и знал, что получить его однажды – еще не значит, что ты получишь его снова. Жан-Клод играл жестко, создавая положение, которое может дать ему преимущество. По выражению лица Огги было видно, насколько велико сейчас преимущество Жан-Клода.

Если это была любовь, истинная любовь, разве не тяжело должно было быть мне видеть страдающее от желания и сомнения лицо Огги? Может, и должно было, но не было. Наоборот, я была довольна – мелочная, мстительная радость, которая всегда обещает по-настоящему плохие отношения. Есть разные виды любви, я это давно узнала – не больше любви и не меньше, а просто разные. Может быть, то, что умел вызвать в тебе Огги, не было все-таки истинной любовью. Может быть, это была любовь, которая приходит быстро, а уходит медленно, но пока она есть – это только ссоры, страдания, испещренные моментами отличного секса, и так до тех пор, пока у кого-нибудь не хватит решимости покончить с ней и уйти.

Огги повернулся страдающим лицом ко мне:

– Вы отвергаете меня оба, – сказал он с неподдельным изумлением и посмотрел на Жан-Клода. – Я понимаю Жан-Клода, он маневрирует ради власти, хотя моя гордость уязвлена. Наверное, не так хорошо действую я на других мужчин, как сам думал.

Жан-Клод ответил, все так же склонив голову на руку.

– Если я сейчас пощажу твое самолюбие, то могу потерять набранное преимущество.

Огги кивнул:

– Это я понимаю. – И снова посмотрел на меня: – Но ее я не понимаю. Я знаю, что с женщинами обращаться умею. Черт побери, я восхитительный любовник.

Я засмеялась – не могла сдержаться.

Он посмотрел на меня неприятным взглядом:

– Ты не согласна?

Я покачала головой:

– Нет, ты потрясающий. – Прозвучало так, будто я не имела этого в виду, хотя я говорила искренне. – Может, я просто люблю, чтобы мужчина был чуть поскромнее.

Он ткнул пальцем в Жан-Клода:

– Если он когда-либо был скромен в оценке своих постельных умений, то эта скромность ложная.

– Что ж, спасибо, – отозвался Жан-Клод.

Огги покачал головой:

– Я не об этом.

– А о чем ты? – спросила я.

– О том, что в его теле косточки скромности никогда не было.

Я нельзя сказать, чтобы была с этим не согласна, но Огги не заслужил объяснения, которое пришлось бы давать, так что я не стала развивать тему.

– У каждого есть право на свое мнение.

– Это значит, что ты со мной не согласна, – заключил Огги.

– Это значит то, что я сказала.

Огги перевел взгляд на Мику. Смотрел на него и смотрел, смотрел так, как обычно мужчины смотрят только на женщин. Как будто ему очень интересно было увидеть Мику без одежды.

– А я вот тут стою совершенно голый, и ты на меня даже не посмотришь, – сказал Натэниел. – Мне обидеться?

Он вышел на несколько шагов перед Микой, перебрасывая волосы за спину, и его тело стало обрамлено ими. Так он стоял, глядя на вампира. Глядя на него лавандовыми глазами, показывая прекрасное тело.

– Может быть, я тоже люблю некоторую скромность, – ответил Огги.

Натэниел мускулистыми руками прикрылся, сбросил волосы вперед через плечо, жеманно оглядел себя, свои волосы, тело, сделал невинные глаза и показал лицо такое молодое, каким он сам по годам был. Никогда не понимала, как у него это получалось, но умел он изобразить невинность с волос до ногтей на ногах. Спрятать изъеденные мудростью глаза и быть совершенно простодушным.

Огги расхохотался – своим светлым, счастливым смехом.

– А молодец. – Он повернулся к Жан-Клоду: – И откуда ты набрал столько красивых мужчин?

– Это не я.

Огги поднял глаза с Натэниела на меня:

– Анита, у тебя глаз наметан на таланты.

– Они для меня не таланты. Это люди, которые мне дороги, и я ими не играю.

Он показал на Натэниела:

– Этот вот играет, и отлично играет, я думаю.

Я кивнула:

– Натэниел такие игры любит больше, чем я, и чем Мика, но с нами он в них не играет.

Огги посмотрел на меня взглядом, явно намекающим на мою наивность.

– Кто шлюхой был, шлюхой и останется, Анита.

– Это специально сказано так зло? – спросила я.

– Я думал, ты любишь честность.

– Это специально сказано так зло, – сказал Мика.

– Я узнаю шлюху с первого взгляда, потому что сам был шлюхой. И Жан-Клод, и Ашер, и Реквием, и Лондон. И не забудем упомянуть дам: Элинор, Кардинал – все, кто принадлежат к линии Белль, все шлюхи. Мы созданы, чтобы ими быть.

– Натэниел – не шлюха, – сказала я и потянулась к нему.

Он отстранился, обернулся ко мне потерянными глазами.

– Был ведь.

– Ты хорошо нас изучил перед поездкой, – сказал Мика.

– А то, – ответил Огюстин.

Я взяла лицо Натэниела в ладони и попыталась взглядом выразить, как много он для меня значит. То, что он в этом взгляде увидел, вызвало у него улыбку, едва заметную. Он накрыл мою руку своей, прижал к лицу.

Мика встал перед нами:

– Ты знал, что так на меня смотреть – оскорбление. Натэниел вступился, привлек твое внимание, потому что ему это не было неприятно. И то, что он меня защитил, тебе не понравилось. Почему?

Жан-Клод поднял голову, скрестил ноги по-турецки, демонстрируя гибкость, но при этом остался вполне «благопристойным» – другого слова не подберу.

– Я знаю, почему.

– Почему? – спросила я, обнимая Натэниела за плечи.

Жан-Клод и Огги переглянулись.

– Если ты думаешь, что так хорошо читаешь мои мысли – давай, – предложил Огги.

Жан-Клод слегка кивнул и посмотрел на нас.

– Огюстин предпочитает женщин мужчинам, но надо быть очень, очень гетеросексуальным, чтобы не заметить красоту этих двоих. В его защиту могу сказать, что вы действительно упали к нему на колени. Он повел себя восхитительно. В нашем собственном поцелуе есть вампиры, которые не проявили бы подобной сдержанности. Он нанес весьма малозаметное оскорбление, которое вы восприняли как огромное. Мы с Анитой не бросились наперебой признаваться ему в любви, и это его раздражает. Озадачивает. А потом вы, двое животных, что в его глазах куда ниже вампира, тоже его оскорбляете. Но, думаю, это еще не все. – Он посмотрел на Огги. – Дело в том, думаю, что Натэниел воспользовался своим единственным даром, чтобы защитить Мику. Это вызвало старые воспоминания, Огюстин? Неприятные?

Он наклонился в сторону Огги.

Тот резко встал, не глядя на Жан-Клода.

– Мои воспоминания – они мои. – Тут он понял, что сказал, и добавил с горьким смешком: – Пока что, по крайней мере, пока она не прикажет иного.

«Она» – это была не я.

Жан-Клод лег на диван, раскинув волосы по подлокотнику, руку небрежно забросив за голову, другую положив на живот. Босая нога спустилась на ковер, другую он согнул, прислонив колено к белой спинке дивана. Призывный был вид, и он это знал. Но главным шоу здесь был взгляд, которым смотрел на него Огги. С настоящей мукой в глазах, так что мне больно было это видеть.

– Ты дал мне еще раз ощутить вкус рая, а теперь я снова в чистилище. Ты и она, – он показал на меня, – можете по своему капризу дать мне рай, и по своему желанию бросить в ад. – Он закрыл глаза, лицо его исказилось болью. – Я тебя помню добрее, Жан-Клод. Я помню, что ты был моим другом.

– Друзья не используют друг против друга свою силу. Ты же намеренно пробудил ardeur в ma petite. Ты хотел получить ее. Тот факт, что мы оба получили тебя, это была прихоть силы. Ты помнишь меня добрее и не столь сильного. Ты недооценил меня, и ты ошибся в ma petite.