Вигмар не мог освободить меч, за лезвие которого Айр ухватился левой рукой. Правая рука бастарда висела, словно сломанная тростинка, но в глазах продолжало мерцать тёмно-фиолетовое пламя — точно такое же горело у него на мече, отчего проколотая грудь гвардейца пылала. Но это уже был конец, они оба это понимали. Айр вскинул руку и ударил по бастарду бастардом. Прибить ублюдка ублюдком. В этом была какая-то злая ирония, которую наследник дома Брасс оценить не успел, упав как подкошенный от лязга стали о собственный череп.

Комендант не успел даже вмешаться. Перепрыгнув через ограждение и рванув к бойцам в момент, когда они обнажили убийственное намерение, он опоздал и достиг сражавшихся лишь тогда, когда его сын, истекая кровью из пробитой головы, валялся на холодных камнях. Айр всё же сдержался и ударил плашмя, что сохранило жизнь его бывшему другу. Но тот ещё долго будет страдать от контузии и сотрясения. Вигмар щурился от потока крови, что заливала глаза, и зло ухмылялся. Он проиграл, но главную цель всё-таки выполнил. Он дотянулся. Всё, что ему было нужно от этого боя.

Победитель был определён. Нерушимый и самоуверенный, словно скала, он возвышался над всеми собравшимися у основания первой стены воинами. И, несмотря на боль, триумфально смеялся, вскинув вверх руку с зажатым мечом. Всё оказалось просто: перед ним был не бывший друг, которого пришлось победить, а лишь нахальный, избалованный выродок, заслуживший и получивший хорошую порку. Хорошую, но всё-таки недостаточно. Те упыри из столицы так легко не отделаются, когда он до них доберётся.

Глава 18. Ланн из Грез

Горло сдавило так, что трудно было дышать, а пульс в стальном шлеме лязгал эхом ударов. Боевое безумие, вырвавшись на свободу, в этот раз не спешило уходить прочь. Ожесточённая схватка оказалась слишком короткой, мышцы ныли и требовали насилия, едкая слюна заполнила рот. С трудом сдерживаясь от того, чтобы не наброситься на что-то говорившего ему коменданта, Айр зло огляделся. Нужен был кто-то сильный, кто-то, кто сможет утолить его жажду, потушить вулкан, горящий в груди. Филишер? Слишком слаб, к тому же он его уже раз одолел. Шевалье, что ему служат? Когда-то он мог на них только взирать, как на вершину, которой вовек не достичь. А сейчас эти аристократишки вызывали только злое презрение.

Он собственными руками завоевал эту силу. Что бы ни лепетал младшенький из рода Брасс. Не унаследовал от папочки, а вырвал у жизни в жестоком бою. А значит… Мысли сами собой, подчиняясь тёмному эго, сложились в слова.

— «Значит, я должен встать выше них. Я не смогу их уравнять с простолюдинами. Но в моих силах будет их покорить, поставить на колени, обозначить, что даже над благородными есть абсолютная сила. Для этого я должен обозначить её. Да, так же, как поступил он!» — стало смешно, Айр толчком в плечо убрал с дороги пошатнувшегося коменданта, прошёл мимо и, выкинув вперёд правую руку, ткнул пальцем в наблюдавшего за боем из окна башни Шейла Крестника.

— Граф, я выбираю вас! Как победитель турнира, чтобы доказать свою доблесть, я имею право бросить вызов чести любому из благородных. За вами — правила боя и время! — оглушительно проревел гвардеец.

Ловко выскочив из окна, Шейл приземлился на ноги, перекатился через плечо и вскочил. Он не любил людские сборища и находил социальные взаимодействия куда более жестокими законами, чем принцип «выживает сильнейший», что властвовал во всём остальном мире. Раздражённо вздохнув, он зашагал к ожидающему его ответа гвардейцу. Не было никакой причины тянуть с этой досадной формальностью.

— Принимаю ваш вызов! Именем дома Граденс подтверждаю, что своим клинком вынесу суждение, достоин ли этот юноша войти в ряды благородных, — с шелестом осенней листвы в голосе произнёс граф. — Сражаться будем прямо сейчас, используя любое оружие ближнего боя, до первой крови или сдачи одного из оппонентов. Сэр Филиш, думаю, вы соизволите стать наблюдателем за этим представ… поединком?

— Разумеется, ваше Сиятельство. Но вы не обязаны принимать вызов этого наглеца, так как не изъявили желания участвовать в мероприятии, — бросив на Айра раздражённый взгляд, ответил Филиш.

— Парень пожелал получить одобрение самого высокородного из аристократов, присутствующих в крепости, — это весьма разумный поступок. Прошение к Её Величеству о даровании титула, скреплённое моей печатью, вряд ли осудят, — Граденс развёл руками и потянул из ножен свой меч.

Гвардеец молчал, крепко сжав зубы, только руки, сжимающие бастард, немного подрагивали. Он едва мог разобрать, о чём они говорят — череп сжимал голову раскалённым обручем, латы стали домной, в которой плавилось его тело. Но хуже всего была злоба — глубокая, нечеловеческая, обжигающая, подобной которой он не испытывал никогда. Даже когда провожал бессильным взглядом избежавшего наказания благородного упыря, который замучал пятерых юных селянок, приехавших в столицу продавать урожай. Нет, сейчас это было что-то иное, пришедшее из глубин самой его сути — незамутнённая ненависть, не имеющая адресата, словно он ненавидел весь мир.

Вигмар Брасс наблюдал лихорадочным взглядом за тем, как меняется выражение лица бывшего друга. Он выполнил свою задачу, и теперь ему, возможно, даже позволят поспать — впервые за несколько дней. Опытный лекарь уже перебинтовал голову — череп у бастарда оказался достаточно прочным, чтобы выдержать полученный удар, хотя тошнота и гул в ушах всё ещё никуда не исчезли. Но они не слишком мешали молодому аристократу. В сравнении с жутким, изматывающим шёпотом, который он слышал уже больше недели, вкупе с нечеловечески мучительными кошмарами, что приходили, стоило ему лишь сомкнуть глаза, разбитая голова была сущей мелочью.

Он не мог об этом сказать даже отцу — стоило завести тему, как чудовищное присутствие чего-то запредельного обрушивалось на него, словно саван, заглушая все мысли и звуки. Сначала бастард думал, что это влияние Разрушителя, которого они зрели воочию в Чаще. Но ошибался — чем бы “это” не являлось, оно никак не могло быть людским, пусть и злым, богом. Ведь в глубоком, как пучины кошмара, разуме, что касался трепещущей души Вигмара, внушая тому чуждые желания, не было ничего человеческого. Все его собственные чувства и мысли уже почти испарились под этим давлением. Осталось лишь лёгкое удовлетворение тем, что Айру тоже предстоит познакомиться с этим страхом поближе. Он ведь грезит о справедливости? Это и есть — справедливость.

Когда граф вышел на арену, Айр заставил себя медленно вскинуть меч и отсалютовать ему. Он понятия не имел, насколько Граденс хорош в ближнем бою, но это не имело значения. Главное — что он был подонок, по косвенной вине которого погибли десятки крестьян в его владениях. Он был ничем не лучше столичных ублюдков. Он был достоин смерти. Слишком долго гнев тлел, слишком много сожрал, подпитываемый сожалениями. Наконец-то он сейчас найдёт выход и обрушится на святотатцев!

Шейл, немного помедлив, вернул ему знак приветствия. А затем произошло то, чего не ожидал никто — а в первую очередь, разумеется, сам бывший гвардеец. Граф холодно бросил свой меч к его ногам, как только Брасс-старший огласил начало поединка. Повисла растерянная тишина, никто не понимал, что значит этот жест. Подрагивая от ненависти, Айр, сжав волю в кулак, заставил себя проскрипеть:

— Как это понимать? Неужели вы струсили, граф?