Это нападение не отличалось от прочих — свежеватели старались взять их измором, чередуя дневные и ночные атаки и не считаясь с потерями. Даже им было нужно есть, чтобы восстанавливать силы, а их выносливость, хоть и превосходила людскую, всё же не была бесконечной. А потому, спустя полтора-два часа боя, им всё же придётся отступить на перегруппировку, чтобы подвести свежие силы и продолжить штурм уже вечером. Люди взамен выставят полсотни резерва — и так всё продолжится до темна. Как и всегда за последние пять дней. Но что-то было не так. До зубовного скрежета древняя Воля, сжатая в холодные тиски его эго, билась и вопила о приближении смерти.

Вспрыгнув на верх стены и став отличной мишенью для стрелков снизу, Ланнард играючи отразил две стрелы и ловким кульбитом перепрыгнул на следующий зубец ограды. Мерзких горбачей было не видно, Скитальцы — в обычном количестве, разве что рядом с воротами их было аж четверо. Они уже пятый день бились неряшливо сделанным тараном из простого бревна об окованные серебристой сталью ворота из обожжённого дочерна дуба из Чащи. Без видимого результата — створки были способны выдержать удар из стенобитных орудий, и их пока даже не повело. К тому же с внутренней стороны они были укреплены опущенной стальной решёткой.

Барон уже собирался спрыгнуть вниз, под защиту прочного камня, но его взгляд внезапно привлекла прошедшая сквозь распахнутые первые ворота фигура. Ей пришлось немного пригнуться, чтобы не задеть головой камни арки, находящиеся над землёй на высоте трёх метров. А обычные Свежеватели вокруг этого великана мерцали и искажались, обрастая костяными панцирями, когтями и клыками, полностью теряя всё человеческое. Однажды Ланн уже видел вдалеке этого ублюдка. А потом ещё один раз — во сне Айра. Обсидианово-чёрный гигант, неспешной походкой хозяина положения, отправлялся к воротам.

— Дарел! Людей к воротам, укрепите их всем, что есть, — ловким сальто соскочив с зубцов, прокричал Ланн, — и готовь людей к отступлению! Эту стену мы потеряем.

Наблюдавший за сражением из бойницы надвратной башни рыцарь нахмурился, а потом посмотрел в сторону, куда указывал Ланн. И заледенел — как и все ополченцы — при виде великана, сплетённого из чистой ненависти и нечеловеческой злобы. Его лица было не разглядеть за забралом диковинного шлема, украшенного сверху рогами, но ярко пылающие фиолетовые зрачки прожигали смотрящего в них до самой души. Властелин Тьмы пришёл лично, потому что ему наскучило их представление. Он шёл сюда не развлекаться, а уничтожить всех подчистую — чтобы отплатить за нанесённое оскорбление.

На мгновение прикрыв аметистовый отблеск в собственном взгляде рукой, Ланн натянуто улыбнулся и поспешил к гудящим от удара тарана воротам. Скорее всего, им недолго осталось стоять — и скоро всё разрешится.

Глава 21. Обреченные и забытые

Когда прогремел первый чудовищной силы удар, верхняя часть ворот треснула, а стальную, выкованную лучшими кузнецами столицы решётку заметно повело. По команде Дарела Трея ополченцы вылили подготовленную для такого случая раскалённую кровь земли. Чёрная, бурлящая от жара жидкость, покинув котёл, лишь бессильно сбежала по телу титана, отчего тот лишь гулко рассмеялся и ударил снова — опять кулаком. Свой меч, длиной с рослого человека, он продолжал расслабленно держать на плече.

Люди испуганно попятились от ворот, когда обсидиановая перчатка пробила толстое дерево и разворотила решётку. Титан ухватился за край ворот и с оглушающим хрустом и треском потянул на себя. С звонким шипением сквозь возникший проём прямо в лоб великану вонзилась зелёная стрела. Выстрел, который обычных чудовищ рвал на куски, его лишь оглушил на мгновение, которым решил воспользоваться Дарел. Подскочив ближе, могучий рыцарь выбросил вперёд свой двуручный меч, словно копьём ударив в бронированный лоб титана.

Из-под забрала его окатило волной чёрного дыхания ненависти. Трей отпустил клинок и, выставив перед собой руки, закричал. Доспехи на нём потускнели, а кудрявая русая борода мгновенно стала белой, как снег, за считанные мгновения рыцарь внешне постарел на десяток лет. Титан мощным пинком проломил ворота по центру, продел туда руки и разорвал остатки створок на части — его издевательский, надменный хохот огласил замковую площадь. Лишь чудовищным усилием Воли глава дома Трей заставил себя вновь поднять оружие и заступить дорогу идолу ненависти.

— Это… твердыня моего лорда. Мы окропили её своей кровью. Освятили её честью и долгом. Во имя Воина и нашего господина! В ней нет тебе места, нечисть, изыди! — сухим, надтреснутым голосом Дарел произнёс древнюю литанию изгнания зла.

Ответом ему был угрожающий хохот. В нём не было даже намёка на искреннее веселье. Высокомерное раздражение, подобное которому испытывает высокорождённый аристократ, приказывая слугам переехать каретой некстати выскочившего на дорогу простолюдина. По мановению могучей руки битва остановилась, успевшие взгромоздиться на стену свежеватели замерли и не пытались сопротивляться — впрочем люди тоже боялись даже пошевелиться. Даже тоскливый и обрекающий вой Скитальцев затих. Крепость в агонии сделала последний вдох и ждала своей участи.

— Слуги всё так же слепы и наивны? Понятия не имеют, кого кормит эта упрямая вера? До чего же глупо и гнусно, — задрав голову к пустым небесам, прогрохотал обсидиановый великан, а потом снизошёл до того, чтобы одарить своим убийственным взглядом седого рыцаря, лениво приказав: — Склонись и обрети истину мира.

— Я рождён, чтобы служить и сражаться. Но не тебе, чудовище, а против тебя! Мой долг — защищать… — выставив перед собой меч и медленно пятясь, нашёл в себе силы прошептать Дарел.

Ответа титан его уже не удостоил — просто протянул вперёд левую руку, чтобы раздавить ветерана. Тот покачнулся, попытался вяло отмахнуться клинком и бессильно замер, когда его шлем схватили чёрные пальцы. Нечеловеческий ужас лишил Дарела остатков сил — его аура лопнула, словно мыльный пузырь, и та же судьба должна была постигнуть голову. Люди стояли как вкопанные — никто не смел вмешаться в происходящее, сама мысль пойти против воплощённого бога казалась гарантированным самоубийством. Они стали просто засеянным и взошедшим полем, на которое ступил жнец. Безмолвный приговор был уже вынесен, и сейчас должна была последовать казнь.

Ланнард, подгадав момент, спикировал сверху на широкие плечи и, мгновенно вернув равновесие, зарядив Волей клинок, с коротким замахом рубанул по глубокой отметине на обсидиане, оставленной стрелой графа и клинком шевалье. Глухой шлем треснул и развалился на части, обнажая неприглядное содержимое. Лицо бога было столь же уродливо, как и его суть — покрытое каменной коростой, искажённое гримасой предсмертных страданий. Это было лицо мертвеца. Распухшее и разрубленное недавним ударом, но ещё узнаваемое. Тело Азата Бдение не обрело покоя в объятиях Богини, как того желал лариец, и было вынуждено сражаться против бывших товарищей, став воплощением древнего врага его истинной Госпожи.

С немыслимой для таких габаритов скоростью гигант попытался схватить юркого Ланна, но тот, разминувшись с ладонью на волосок, успел соскочить наземь и откатиться, уклоняясь от рубящего взмаха огромного тесака. По чёрному лбу катились омерзительные капли ликвора — меч Белого Барона вошёл глубоко, почти надвое развалив череп. Врагу это не очень мешало, но вот люди воспряли, увидев, что даже воплощению бога можно было нанести раны.