Кроме того, на арену то и дело выплывают непредсказуемые дикие алхимики, сами добывающие ребис; вольные разбойники, или клутжи, и много других.

Особняком стоит Черный Хорац, или Горацио ван Сташи, граф Торга, единственный, кто додумался встать против распространения контрафактного золота и всего прочего. Ну, я уже окончательно поняла, что он не демиург ни в коем разе. После магической чумы, разразившейся в 1251 году, во время которой народ умирал с точно такими же симптомами, как и двести лет назад, Хорац поднял восстание и почти покорил город, но князь сумел-таки изгнать его в леса, где он пребывает и поныне, изредка нападая на обозы, проклиная весь мир и депрессуя с каждым днем все сильнее. Как говорят.

Пару слов о восстании Черного Хораца. Для Пагорга это было доселе небывалое побоище. Говорят, трупами были завалены улицы чуть ли не сплошняком. Что сказать, честные сражения, рыцарские походы и вежливые войны времен обретения независимости безнадежно канули в лету.

С Хорацем не всё так просто. Перец тоже себе на уме. Версий, чего он хотел на самом деле, ходит изрядное количество, однако оглядываясь на мои земные реалии, скажу – ребята не поделили бабосики.

Не к месту влезшую Бету показательно сожгли, чтоб потом обвинить во всех грехах. Народ, кажется, подзабыл, что безглазый-то не дремлет, проповедовал неугомонный дигник Утт. И никакой не ребис виноват, чтобы там ни говорили. Ведьма наслала мор, охмурила Хораца – вот и причина. Всё по классике, бабы – зло.

Ребис всё же запретили законодательно, но только для отвода глаз, и пошло-поехало по-старому. Никого не насторожила «песта магистериум», подумаешь, всякое бывает. Может, и переборщили маненько, поводов для волнений нет.

Удивительно беспечные здесь проживают люди. Холят беды дураки.

В заключение упомяну еще кое о ком. Где-то в городе скрывается некто, кого с придыханием зовут Мистериком (столько-то о. р. от Мист. – оп! еще одно имя разгадано). Кто это – тайна, покрытая мраком. Одно ясно – Мистерик является своеобразным антиподом князя, теневым властителем. Пока он сидит в потаенной дыре, никого не трогает, плетет себе паутину, в дела не вмешивается. Как я узнала о нем? Да просто подслушала, но об этом чуть дальше.

Ух, кажется всё. Самая нудная часть позади, дальше будет интереснее.

__________

[1] Нойзеры, джапанойзеры. Здесь: noise – жанр музыки, в котором используются звуки искусственного и техногенного происхождения, часто неприятные и даже болезненные для слуха. Japanoise (то есть японский нойз) – еще более радикальный поджанр.

[2] Имеется в виду трансмутация в физике – превращение атомов одних химических элементов в другие в результате радиоактивного распада их ядер либо ядерных реакций.

Едем в карете, если можно так назвать скрипучий рыдван, содрогающийся от малейшего толчка. Кучер со скучающим видом похлестывает еле плетущихся мулов, тоскливо фыркающих в ответ.

Напротив – Илио Бун, рядышком – верный Дантеро. От вампира потягивает таким запашком… как бы объяснить? Знаете, как пахнут ухоженные домашние собачки? Всякие там чихуахуа и прочие крыски? Вот чем-то подобным. А у красавчика парфюм сдержанный, едва уловимый, смешанный с запахом пропотевшей рубахи и пропитавшимся куревом плащом. То что надо, в нужных пропорциях. Мужик должен быть мужиком.

– Вы уверены, что это хорошая идея? – спрашиваю у вампира. Он колеблется с ответом. Сложил руки на навершии трости, глядит на меня.

– Буду откровенен, Лео, – наконец, отвечает он. – Когда речь заходит о Блуде, выражение «хорошая идея» не очень-то применимо. Но выбора нет. Нам дали ясно понять: вы с любезным Дантеро лично являетесь к нему в гости, иначе Георгу грозят гораздо более серьезные неприятности, нежели те, которые уже есть. Но спешу успокоить: во-первых, я с вами, во-вторых, мы будем говорить с Герхардом.

– Это кто, алхимик? – уточняю.

– Да, Герхард Рейшо – алхимик и правая рука Блуда. В последнее время он ведет дела практически полностью. Но появление хозяина не исключено. Блуд непредсказуем, а твое сходство… сама понимаешь с кем, повышает ставки, но, если я правильно понял, у них есть деловое предложение.

– Деловое предложение? – недоверчиво интересуется Дантеро.

– О деталях я не осведомлен, увы.

– На криминал не подпишусь, так и знай, – говорю я.

– Ты имеешь в виду что-то незаконное? – Понимаю, что за маской Бун усмехается. – Начнем с того, Лео, что ты сама вне закона.

– Всё равно! – упрямлюсь.

– Не будем спорить о том, что еще не произошло. Выслушаем Герхарда, а там обсудим.

– Разреши вопрос, Илио, – нахмуриваюсь я, – чуть нагловатый, правда.

– Разрешаю.

– А какой тебе прок переться с нами?

– Помилуй, уважаемая Лео! Я всего лишь отдаю долг.

– Какой?

– Во-первых, благодарность Дантеро за лечение, во-вторых, за твои старания.

– Да какие там «старания»! Всего-то неделю провозилась с твоими молодцами, если не меньше.

– И даже такая малость, как оказалось, уберегла несколько жизней. Последняя поездка была непростой.

– Да, Чехонте рассказывал…

– Вот видишь.

– Еще вопрос: почему его называют Блудом? Он что, изрядный потаскун?

На этот раз Бун не совладал с эмоциями. Хотя смешок вышел немного зловещим.

– Был, – отвечает он.

– Что значит был?

– До роковой встречи с кузиной, – тоже подавляя смешок, вставляет Дантеро. – Господин Палт Баль был не просто потаскуном, но изувером тем еще. Было время, даже сам князь, уступая давлению общества, хотел привлечь Блуда к ответственности, но… наш герой откупился.

– Никого не забыл, – добавляет Бун. – Осыпал золотом даже распоследних потаскушек, которых превратил в калек.

В моем воображении образ недалекого изверга-садиста сразу сменяется пострадавшим от женского коварства грешником, льющим слезы в темноте и ненавидящим весь мир.

– Это то, о чем я думаю? – Черт, мне и смешно, и жалко его, этого чертового Блуда.

– Не знаю, милая Лео, – говорит Дантеро, – о чем ты думаешь, но всё гораздо хуже.

– Она что, ему хер отрезала? – Моему изумлению нет передела.

– Под корень. Вместе с яичками.

– Боже, какой ужас!..

Бун, откашлявшись, нарочито невозмутимым голосом говорит:

– Теперь моему подопечному – а я обещал его преждевременно почившему батюшке Павлу, моему компаньону и другу, присмотреть за ним, – приходится писать сидя. Прощу прощения, Лео, за столь интимные подробности.

Дантеро сидит какое-то время прямой, как палка, потом не выдерживает и разражается смехом. А мне вот не смешно ни капельки.

– Простите, не сдержался, – говорит он, смахивая выступившую слезу.

– И чего ты ржешь?! – осаживаю его. В дело вступает клятая женская сострадательность. Таковы бабы – готовы жалеть любого. Даже такого ублюдка, каким является Блуд.

– Согласен, – поддерживает вампир. – Стыдись, Дантеро. Это трагедия для любого мужчины. Как представлю себе…

– Всё, всё, не буду. Еще раз извиняюсь. Писать сидя… это пытка похлеще дыбы.

– Что верно, то верно.

И тут уже оба начинают хохотать.

Тем временем мы минуем леса с полями и въезжаем в полосу пустынной местности. Всюду налет темно-серой пыли, убогие бревенчатые постройки, развалины, груды камней и бытовых отходов вдоль извилистой поколоченной дороги, мрачные конники с пиками, похожие на ландскнехтов вояки с аркебузами и мушкетами. Горят костры, вокруг них сидят люди, что-то варится на подвешенных котелках. Замечаю несколько бомбард[1] на возвышениях.

Даже с трущобами Пагорга контраст так силен, что мне прям тоскливо становится.

– Это и есть каменоломни? – спрашиваю.

– Нет, это предместье, – отвечает Бун. – Карьеры в стороне, ниже. А дальше будет усадьба.

– Мрачненько.

Вскоре показывается и хозяйский замок – унылая серая башня с обломанной верхушкой, словно в нее ударила молния. Может, так оно и было, кто знает. С одной стороны к башне беспорядочно цепляются постройки самых разных форм и размеров. С другой – круча. Внизу пенится Паг. Позади замка тесной массой тянутся вниз, к реке, каменные бараки. Из печных труб вьются дымки.