Замок огорожен грубой кованной решеткой, во дворе – запущенные дебри кустов, телеги, карета без колес, треснувшие или закопченные пушки самого разного калибра, украшенные рваньем засохшие деревья и вездесущий мусор.

У ворот – пара сонных стражников. Один, с аркебузой на плече, глядит на подъезжающий рыдван, приложив ладонь козырьком, хотя денек пасмурный, другой сидит, прислонясь к будке и отрешенно ковыряя в зубах тростинкой.

– И это всё – владения одного из самых богатых и влиятельных людей в княжестве? – изумляюсь я.

– Представь себе, – лаконично отвечает Бун.

– Так было всегда?

– До роковой ночи было чуть… э… жизнерадостней. Но изменения не сказать, чтобы большие. Скорее, здесь было оживленнее, что ли.

– Депрессуха. У меня одной чувство, что я вляпываюсь во что-то гадкое?

– Не волнуйся, всё будет хорошо.

Стража едва обращает на нас внимание. Если честно, то мне показалось, что оба слегка не своем уме. Аркебузир бросает: «ага», и продолжает как ни в чем не бывало наблюдать за окрестностями, точно из-за горизонта должны вот-вот показаться полчища печенегов с кривыми саблями наперевес.

Старый дядя с печатью горя на обвислой физиономии, в изрядно поношенной ливрее с засаленным воротником, со свечой в железном подсвечнике, сухо кланяется и молча идет прочь. Бун кивком предлагает следовать за дворецким.

Внутреннее убранство оценить по достоинству вряд ли возможно из-за темени, но предполагаю, что оно мало чем отличается от виденного снаружи. И воняет. Не то падалью, не то тухляком. Откуда-то сверху доносится не то молитва, не то заунывное пение, тренькают струны, прерываемые взрывным хриповатым смехом. Слышится также женский голос, часто недовольный.

Поднимаемся, проходим в библиотеку. Несколько кресел с обтруханной тканью на подлокотниках, массивный стол с письменными принадлежностями, свитками и обтрепанными томами вповалку, чучела животных на стенах, темные портреты в массивных рамах. Отдельно на небольшом круглом столе лежат астрономические инструменты – увесистая подзорная труба, хитрая штука, кажется, именуемая секстантом, золотой диск со стрелочками – астролябия, если не ошибаюсь. За стеклянными дверьми – балкончик.

Вертлявый взъерошенный мужичок в жутко грязном балахоне вскакивает, как чертяка из табакерки, судорожно приглаживает немытые волосы, и, вылупившись на меня так, словно я пугало огородное, шепелявит щербатым ртом:

– Приветствую вас, дорогие гости, приветствую! Прошу садиться, прошу! Вина? Напитков? Вальдор! Ва-альдор! Вот же пень глухой… А, вот и он! Вина гостям и поживее! Поживее, поживее, старый! Прошу, прошу! Признаться, заждался уже. О, где мои манеры? Покорнейше прошу простить! Меня звать Герхард Рейшо, верный слуга его светлости. Надеюсь, вы извините его – он слегка приболел. Позвольте вашу ручку, милостивая госпожа!

Опять ручку. Делать нечего, позволяю. Герхард, забавно шаркая каблуками по пыльному полу, касается протянутой руки. Его сухие горячие губы липнут к тыльной стороне ладони и меня такое ощущение, будто на руку упал паук. Выдергиваю руку, а он выпрямляется, лыбясь во всю свою поганую пасть.

Присаживаемся. Ждем Вальдора, неловко молча. Наконец, дворецкий, волоча негнущуюся ногу, ставит поднос на стол и уходит.

– Ну что? – всплескивает руками алхимик. – Выпьем за встречу?

– Спасибо, не надо, – говорю.

– С вашего позволения, тоже откажусь, – говорит Дантеро.

– Но вино-то…

– Давайте к делу, – грубовато прерывает его Бун.

– К делу? Вы куда-то торопитесь?

– Можно и так сказать. Я человек занятой, как и мои спутники.

– Хорошо, хорошо! Только налью себе, секундочку. – Рейшо наливает в бокал почти до краев и залихватски опрокидывает пойло внутрь, рыгнув, как заправский алкаш. – Ох и хорошо! Ну так, значит, дело…

– Так, постойте! – перебиваю.

– В чем дело, Лео? – спрашивает Бун.

– Мы тут вообще зачем?

– Как это «зачем»?

– Где Лис?

– Лис? – хлопает глазами Рейшо.

– Ну Георг? Данте, ты что молчишь? О твоем родственнике идет речь, или о ком?

Дантеро встряхивается, словно просыпаясь, и соглашается:

– Да, что это я? Конечно, сначала мы хотим убедиться, что с дядюшкой всё в порядке.

Рейшо мнется, наливает еще, но я выхватываю у него бокал, выхожу на балкончик и выливаю вино на улицу. Хитрость, чтобы оценить возможности к отступлению. Как любил говорить мой батяня: «в любой спорной ситуации, доча, первым делом наметь пути отступления». Эх, сюда бы его! Мы бы с ним быстро разобрались с дурным скопцом и его прихвостнем. Как же мне не хватает этого противного словечка: «доча»! Папа, папочка…

Но через балкончик не получится – высоко, и речка порожистая. Можно кости переломать. Если и прорываться, то через строй врагов, другого пути пока не вижу.

Возвращаюсь. Рейшо недоуменно пялится.

– Приведи сюда Георга, – требую я. – Ханки нажраться успеешь.

– Однако! – больше изумленно, нежели рассерженно говорит Рейшо. – Какая вы…

– Поддерживаю! – хмурится Дантеро.

– В самом деле, Герхард, – укоряет его Бун. – В чем проблема?

Рейшо пару секунд раздумывает, потом говорит:

– Господин Георг в данный момент услаждает слух хозяина пением и я бы не рекомендовал вмешиваться.

– Веди сюда Георга, мозгляк, или ты у меня запоешь! – закипаю я.

Дантеро берет мою руку.

– Успокойся, Лео! Не злись, сейчас всё разрешится. Так ведь, господин Рейшо?

– Однако!

– Рейшо, не тяни, ради Таба, – со слышимым раздражением в голосе говорит Бун.

– Хорошо, я попробую. Только ради вас, господин Илио, только ради вас.

– Вот и хорошо, я жду.

Удаляется, через минутку приходит, садится в кресло, потирая руки.

– Штайн сейчас разберется.

– Кто такой Штайн? – интересуюсь.

– Мой помощник. Смышленый парень.

(Вот и последний из гроссбуха! Это тот, который у хозяина приворовывает).

Сидим. И тут на сцену выходит сам хозяин, чтоб его. На первый взгляд – гопник-переросток. Лысый детина с недельной щетиной и физиономией, не предполагающей наличие ума, как такового. В семейных трусилях, алом атласном халате и босой к тому же. Курчавится волосатая грудь, глаза как у быка, на гладкой, как яйцо, башке – жирный шрам. Блуд держит цепь, на другом конце которого – Лис в нелепых цветастых одеждах, в шутовском колпаке и по-скоморошьи разукрашенным лицом. Бедняжка менестрель плачет, судорожно пощипывая лютню.

Блуд бросает цепь Рейшо, вытянувшемуся так, словно он узрел нечто в высшей степени ужасное, озирается и предсказуемо останавливает взор на мне. Медленно подходит, хрипит, как поросенок, со рта свешивается слюна. Блин, у меня самой душа в пятки, насколько полоумным он выглядит. Блуд сгибается, как гиена, и придвигает харю почти вплотную ко мне, обдает протухшим насквозь нутром. Вжимаюсь в кресло, жду, что будет дальше. Да и не только я – вон, как красавчик напрягся.

Внезапно Блуд как заревет! И брызги летят прямо мне в лицо. Брр, аж до блевоты! Моя первая реакция – отпор. Херачу его в торец, он валится, как куль с дерьмом. Астрономические причиндалы жалобно звякают, Рейшо по-бабьи взвизгивает, Лис охает, Бун цокает, видимо, восхищаясь, Дантеро украдкой смеется.

– Ой! – только и вырывается у меня. – Я не хотела, извините.

Блуд довольно быстро приходит в себя. По подбородку на грудь стекают кровавые сопли, он фыркает, плюется. Мотает башкой и кидается на меня. Я быстренько выпрыгиваю из кресла, бычара врезается в предмет мебели. Кресло переворачивается, Блуд опрокидывается, делая сальто, ногами задевает шкаф. Бьётся стекло, сыпятся на пол книги, фарфоровые статуэтки, стон, возня, рычание. Осторожно заглядываю туда. Вошкается. Цел, дурак. И как шею не сломал?

Бун поднимается, смотрит на нас. Из-за маски непонятно, что он делает, но потом до меня доходит, что вампир… колдует. В голове сразу начинает шуметь, в глазах мутится, оседаю, нашариваю кресло, плюхаюсь.